Безотцовщина. По садам шляться стал. Из зенитки пальнул. У нас за околицей справная итальянская зенитка стояла – трофей. Так он что учудил: подобрал снаряд да как бабахнет в небеса. Вижу – парень с прямой дорожки свернул, пропасть может без отца, свел я его к нашей библиотекарше, он и прилип там. Сейчас институт кончил, мать говорит, на заводе работает. Недавно я его в поезде видел. Хороший парень вымахал. Стоял, на хлеба смотрел. Если он что натворил, так я за него поручусь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Мы подозреваем его в убийстве.
И. К. ПЕРО:
– В убийстве…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Да. Следы ведут к крупной шайке спекулянтов.
И. К. ПЕРО:
– Вы уж, пожалуйста, разберитесь повнимательней. Матери конец тогда. А ошибки и в нашей работе бывают.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Мы разберемся внимательно.
Троица
Потом Олег с трудом мог вспомнить, как это получилось. Почему он сказал ту фразу. Он пришел с речки мокрый, грязный. А дома было светло, тепло, пахло жареными пирожками и лесом. По стенам были развешаны хвойные ветки, а пол устлан листьями: ярко-зелеными, огромными – клена: маленькими, кокетливыми, уже чуть-чуть желтоватыми – березы; длинными, шершавыми – белой акации. За столом шумела, гремела тарелками, вилками большая компания.
Олег был ошеломлен. Только что он шел босой по грязи, по темной, мокрой степи, а здесь людно, светло, и еще эти листья…
Катерина Иосифовна всплеснула руками, запричитала:
– Где ты ходишь? А ноги-то, ноги – босые! Ты же простудишься!
Павел Игнатьевич ухватил Олега за плечо и усадил его рядом с собой.
– Сейчас мы его лечить будем.
Множество рук потянулось к Олеговой тарелке, накладывая ему закуску. Павел Игнатьевич налил конструктору полный стакан водки. Олег выпил залпом, задохнулся. Из глаз потекли слезы. Кто-то подсунул огурец, кусок хлеба.
– А ты нюхай! Нюхай!
Олег стал жадно есть: он вдруг почувствовал себя голодным. Беседа за столом, расстроенная приходом квартиранта, опять вошла в свое русло. Говорили неторопливо, веско.
– Дожжей в этом году – пропасть. К урожаю.
– Я участок помидорами засадил. Выгоднее всего.
– Анадысь тюль давали. Очередища. Три часа простояла.
Это были последние слова, которые слышал Олег. Его уши плотно заложило ватой. Стало тихо-тихо, только где-то далеко звенел комар и щурилась под дождем трава. Олег сидел, опустив руки на колени, и бессмысленно улыбался. Тело обмякло, голова отказывалась что-либо соображать. Почему собрались здесь эти люди? Зачем по стенам развешаны ветки? Как в какой-то сказке… И Наденька похожа на сказочную принцессу. Сидит напротив, румяная, красивая, глаза блестят. Какая она сегодня нарядная… Розовое платье с бантом… Глаза большие и грустные… Ничего не ест. Бедная девочка, она же влюблена в него. Да, да. Он это знает точно, он это чувствует. Страдает, мучается, не спит по ночам, наверно. Ловит каждый его взгляд. А он путается со шлюхой. Наденька была бы верной, любящей женой. Ничего, что она ленива… Замуж выйдет – переменится. Пойдет работать. Надо только изолировать ее от родителей. Если он женится, ему дадут квартиру…
– Как жизнь, Наденька? – спросил Олег, но не услышал ни своих слов, ни Наденькиного ответа.
Какие все добрые, веселые, приветливые. И Павел, и Катерина. Они ведь очень хотят, чтобы он женился на их дочери. Олегу вдруг захотелось сделать им что-нибудь приятное-приятное. Он поймал на себе робкий взгляд девушки. В ее глазах стояли слезы. И тогда Олег сказал ту фразу.
Сказал негромко, но за столом сразу перестали есть. У Катерины Иосифовны выпала из рук ложка. И, словно разбуженные этим, все задвигались, зашумели.
Дальнейшее слабо запечатлелось в сознании Олега. Его обнимали, заставляли пить, кричали: «Горько».
Проснулся Олег от сильной головной боли. Было еще совсем рано. Солнце налило на подоконник лишь небольшую лужицу желтого меда. Возле кровати, на стуле, стояла кружка с квасом. Олег жадно схватил ее и, не раздумывая, откуда она взялась, выпил до дна. На спинке стула он увидел свои вычищенные, выглаженные брюки, на полу – горящие черным пламенем ботинки.
Семья Куликовых в полном составе уже сидела за столом. Она обрадовалась Олегу,
– Присаживайтесь к нашему шалашу, – сказала «тяжелая» Катерина Иосифовна.
– Ну что вы… Спасибо.
Павел Игнатьевич насильно усадил своего квартиранта за стол, налил из запотевшего бидона холодного квасу. Катерина Иосифовна пододвинула яичницу. Олег вспомнил свои наутюженные брюки, сказал:
– Да… очень благодарен за брюки… Право… не стоило бы.
– Чиво там, – ответила Куликова-старшая. – Наденьку благодарите.
Олег глянул на зарумянившееся лицо хозяйской дочки и все вспомнил. Но мысль о своем неожиданном вчерашнем предложении не показалась ему неприятной. Его невеста сидела рядом с ним, смущенная, хорошенькая в белом скромном платье, и смотрела на него преданно. В открытое окно тянуло летним утром, ветерок колыхал бесчисленные вышивки, и казалось, это трепыхаются жар-птицы. Сильно пахло мокрой травой, настурциями, тополем. Громко чирикали воробьи, басом кричал у соседей купленный в складчину на три дома породистый петух, по улице везли на тележке пустую железную бочку.
Олег сидел у самого окна, пил холодный квас, закусывая яичницей и думал, что напрасно он не сделал предложения Наденьке раньше.
Когда все встали из-за стола, Олег сказал:
– А красиво в доме с травой.
– Троица, – ответил Павел Игнатьевич и подмигнул: – В честь вас.
– Кого – нас? – не понял Олег.
– Тебя, Наденьки и мальца. Отдам вам меньшую комнату. Живите на здоровье.
– Папа! – крикнула Наденька.
– Чего «папа»? Дело житейское.
– Мне дадут квартиру, – сказал Олег, покраснев.
Дальше все пошло само собой, независимо от Олега, словно он нажал кнопку и заработала сложная машина.
Спозаранку в доме Куликовых теперь стояла тихая паника. С озабоченным лицом металась по комнатам Катерина Иосифовна, и от ее шагов дребезжала в буфете посуда. Наденьку без конца находили в разных комнатах большого дома плачущей. На кухне постоянно шептались соседи. Даже медвежонок Светочка была занята срочной работой: она женила своих кукол.
Бездельничал только Павел Игнатьевич. Он устроил в одной из дальних комнат что-то наподобие буфета и засел там, словно спрут в ожидании добычи. Едва поблизости оказывался кто-либо из мужского пола, как счастливый отец выскакивал, сгребал гостя в охапку и тащил к буфету. Олегу он буквально не давал проходу.
– Ты тово… – говорил он. – Пусть бабы сами. На то они и бабы, тудыт их и обратно. Пропустим лучше по маленькой. Катька мне скоро сына родить должна. По всем приметам – сын. Мужика сразу видно. Так бьется, что мать от него по всей койке катается. Сын он не то что матрешка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Мы подозреваем его в убийстве.
И. К. ПЕРО:
– В убийстве…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Да. Следы ведут к крупной шайке спекулянтов.
И. К. ПЕРО:
– Вы уж, пожалуйста, разберитесь повнимательней. Матери конец тогда. А ошибки и в нашей работе бывают.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Мы разберемся внимательно.
Троица
Потом Олег с трудом мог вспомнить, как это получилось. Почему он сказал ту фразу. Он пришел с речки мокрый, грязный. А дома было светло, тепло, пахло жареными пирожками и лесом. По стенам были развешаны хвойные ветки, а пол устлан листьями: ярко-зелеными, огромными – клена: маленькими, кокетливыми, уже чуть-чуть желтоватыми – березы; длинными, шершавыми – белой акации. За столом шумела, гремела тарелками, вилками большая компания.
Олег был ошеломлен. Только что он шел босой по грязи, по темной, мокрой степи, а здесь людно, светло, и еще эти листья…
Катерина Иосифовна всплеснула руками, запричитала:
– Где ты ходишь? А ноги-то, ноги – босые! Ты же простудишься!
Павел Игнатьевич ухватил Олега за плечо и усадил его рядом с собой.
– Сейчас мы его лечить будем.
Множество рук потянулось к Олеговой тарелке, накладывая ему закуску. Павел Игнатьевич налил конструктору полный стакан водки. Олег выпил залпом, задохнулся. Из глаз потекли слезы. Кто-то подсунул огурец, кусок хлеба.
– А ты нюхай! Нюхай!
Олег стал жадно есть: он вдруг почувствовал себя голодным. Беседа за столом, расстроенная приходом квартиранта, опять вошла в свое русло. Говорили неторопливо, веско.
– Дожжей в этом году – пропасть. К урожаю.
– Я участок помидорами засадил. Выгоднее всего.
– Анадысь тюль давали. Очередища. Три часа простояла.
Это были последние слова, которые слышал Олег. Его уши плотно заложило ватой. Стало тихо-тихо, только где-то далеко звенел комар и щурилась под дождем трава. Олег сидел, опустив руки на колени, и бессмысленно улыбался. Тело обмякло, голова отказывалась что-либо соображать. Почему собрались здесь эти люди? Зачем по стенам развешаны ветки? Как в какой-то сказке… И Наденька похожа на сказочную принцессу. Сидит напротив, румяная, красивая, глаза блестят. Какая она сегодня нарядная… Розовое платье с бантом… Глаза большие и грустные… Ничего не ест. Бедная девочка, она же влюблена в него. Да, да. Он это знает точно, он это чувствует. Страдает, мучается, не спит по ночам, наверно. Ловит каждый его взгляд. А он путается со шлюхой. Наденька была бы верной, любящей женой. Ничего, что она ленива… Замуж выйдет – переменится. Пойдет работать. Надо только изолировать ее от родителей. Если он женится, ему дадут квартиру…
– Как жизнь, Наденька? – спросил Олег, но не услышал ни своих слов, ни Наденькиного ответа.
Какие все добрые, веселые, приветливые. И Павел, и Катерина. Они ведь очень хотят, чтобы он женился на их дочери. Олегу вдруг захотелось сделать им что-нибудь приятное-приятное. Он поймал на себе робкий взгляд девушки. В ее глазах стояли слезы. И тогда Олег сказал ту фразу.
Сказал негромко, но за столом сразу перестали есть. У Катерины Иосифовны выпала из рук ложка. И, словно разбуженные этим, все задвигались, зашумели.
Дальнейшее слабо запечатлелось в сознании Олега. Его обнимали, заставляли пить, кричали: «Горько».
Проснулся Олег от сильной головной боли. Было еще совсем рано. Солнце налило на подоконник лишь небольшую лужицу желтого меда. Возле кровати, на стуле, стояла кружка с квасом. Олег жадно схватил ее и, не раздумывая, откуда она взялась, выпил до дна. На спинке стула он увидел свои вычищенные, выглаженные брюки, на полу – горящие черным пламенем ботинки.
Семья Куликовых в полном составе уже сидела за столом. Она обрадовалась Олегу,
– Присаживайтесь к нашему шалашу, – сказала «тяжелая» Катерина Иосифовна.
– Ну что вы… Спасибо.
Павел Игнатьевич насильно усадил своего квартиранта за стол, налил из запотевшего бидона холодного квасу. Катерина Иосифовна пододвинула яичницу. Олег вспомнил свои наутюженные брюки, сказал:
– Да… очень благодарен за брюки… Право… не стоило бы.
– Чиво там, – ответила Куликова-старшая. – Наденьку благодарите.
Олег глянул на зарумянившееся лицо хозяйской дочки и все вспомнил. Но мысль о своем неожиданном вчерашнем предложении не показалась ему неприятной. Его невеста сидела рядом с ним, смущенная, хорошенькая в белом скромном платье, и смотрела на него преданно. В открытое окно тянуло летним утром, ветерок колыхал бесчисленные вышивки, и казалось, это трепыхаются жар-птицы. Сильно пахло мокрой травой, настурциями, тополем. Громко чирикали воробьи, басом кричал у соседей купленный в складчину на три дома породистый петух, по улице везли на тележке пустую железную бочку.
Олег сидел у самого окна, пил холодный квас, закусывая яичницей и думал, что напрасно он не сделал предложения Наденьке раньше.
Когда все встали из-за стола, Олег сказал:
– А красиво в доме с травой.
– Троица, – ответил Павел Игнатьевич и подмигнул: – В честь вас.
– Кого – нас? – не понял Олег.
– Тебя, Наденьки и мальца. Отдам вам меньшую комнату. Живите на здоровье.
– Папа! – крикнула Наденька.
– Чего «папа»? Дело житейское.
– Мне дадут квартиру, – сказал Олег, покраснев.
Дальше все пошло само собой, независимо от Олега, словно он нажал кнопку и заработала сложная машина.
Спозаранку в доме Куликовых теперь стояла тихая паника. С озабоченным лицом металась по комнатам Катерина Иосифовна, и от ее шагов дребезжала в буфете посуда. Наденьку без конца находили в разных комнатах большого дома плачущей. На кухне постоянно шептались соседи. Даже медвежонок Светочка была занята срочной работой: она женила своих кукол.
Бездельничал только Павел Игнатьевич. Он устроил в одной из дальних комнат что-то наподобие буфета и засел там, словно спрут в ожидании добычи. Едва поблизости оказывался кто-либо из мужского пола, как счастливый отец выскакивал, сгребал гостя в охапку и тащил к буфету. Олегу он буквально не давал проходу.
– Ты тово… – говорил он. – Пусть бабы сами. На то они и бабы, тудыт их и обратно. Пропустим лучше по маленькой. Катька мне скоро сына родить должна. По всем приметам – сын. Мужика сразу видно. Так бьется, что мать от него по всей койке катается. Сын он не то что матрешка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20