Сын – надежа и опора.
Может быть, благодаря этому буфету Олег совершенно утратил чувство реальности. Он с нетерпением ждал окончания суматохи.
Но до свадьбы было еще далеко. Казалось, Куликовы даже нарочно оттягивали это приятное событие, как лакомка откладывает напоследок самый вкусный кусочек. Уже целую неделю в доме Павла Игнатьевича шла сплошная пьянка. Каждый день то «смотрины», то «пропивки невесты», то «обручение», то «знакомство с женихом». Собиралась большая компания, приходили родственники, соседи, с которыми Куликовы жили на удивление очень дружно и хлебосольно. Резались в карты, пили брагу (Павел Игнатьевич наладил в погребе ее массовое производство).
Родственники и соседи все были краснощекие, толстые, за раз не обхватишь. Под их мощными задами трещали крепкие дубовые табуретки, от хохота дрожали стекла.
Пели «Рябинушку», плясали «Русскую», говорили про урожай, ругали председателей «своих» колхозов. Народ это был хитрый, оборотистый, все выходцы из крестьянских семей еще старой закваски. В 30-е годы они ушли из своих деревень, немало поскитались по свету, прибарахлились и понастроили вокруг города добротные дома.
Город почти не коснулся их своим влиянием. Эти одноэтажные каменные пригороды свято хранили деревенские обычаи: рано ложились спать и рано вставали, носили в будни фуфайки, подсмеивались над городскими модницами, имели огороды и даже потихоньку держали скотину: свиней в погребах, кур, гусей, уток – в «закутках», на чердаках.
Связь с деревней была крепкая. На праздники понаезжали к своим городским родственникам бесчисленные «кумовья», «кумы», «хрестные», «сваты», «побратимы», «троюродные». И тогда всю ночь гуляли по пригороду, заливалась гармошка и висла над трамвайными звонками пронзительная частушка:
Стал культурным мой миленка,
Все удобства получил.
В ванной держит поросенка,
Окна луком засадил!
И дрогнет у какого-нибудь бредущего домой городского забулдыги сердце, забурлит в его жилах деревенская кровь. Топнет пьяной ногой, подбоченится и грянет было: «Эх, гулял казак молодой!», да упадет взгляд его на скучающего рядом милиционера, стихнет сразу пьяница и побредет домой.
А гармошка все громче и громче звенит над вечерним городом. На конечных остановках в трамваи лезет подвыпившая компания парней с русыми чубами и «молодух» в цветных платках, требует везти их «в центру».
И вот уже на самой центральной площади возле здания совнархоза из стекла и бетона играет гармошка, звучит русская песня, такая старинная, что даже самый знаменитый ученый-частушечник не скажет, пожалуй, в каком году она родилась. Может, сто лет назад, а может, – и всю тысячу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Вы знали конструктора Олега Гусева?
ВАХТЕР:
– Я их по хвамилиям не запоминаю.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Вот его пропуск.
ВАХТЕР:
– Хороший человек.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– На чем основывается ваше мнение?
ВАХТЕР:
– А на том, что я его не знаю. Если бы опаздывал, или опять же под этим делом проходил скрозь меня, или опять же норовил с работы пораньше удрать, я бы его запомнил. Я этих самых всех помню. А раз по правде все делал – значит, для меня человек неинтересный, а потому хороший. Ежели по пьянке чего натворил, то простите для первого раза. Человеку легче легкого жисть загубить. Опять же, кто ее злодейку не пьет? В газетке читал – ноне лошадей к ентому делу стали приучать, у кого, значит, товарищей нету. Опять же сам товарищ Ивлев, наш комсорг заводской, нередко скрозь меня с душком проходит. Так что вы уж не портите парню лестницу в верхи.
Мышьяк
За три дня до свадьбы из деревни приехала Наденькина прабабушка. Олег вначале подумал было, что родственники передали в подарок куль с чем-то. Но когда куль с осторожностью распаковали, то внутри оказалась маленькая худенькая старушка. Она была слепа, глуха и почти не умела говорить. Идея привезти прабабушку в город принадлежала Павлу Игнатьевичу. Олег подозревал, что будущий тесть сделал это, чтобы заполучить еще один повод пображничать.
Когда в комнату вошел человек в фуражке моряка, пир был в полном разгаре. Половина стола энергично старалась растолковать прабабушке смысл происходящего.
– Вашу правнучку! Надюшку! Пропили! – кричали они в ухо старушке.
Другая половина пела «Дубинушку». Стоял такой гвалт, какой не бывает даже во время скандала в битком набитом автобусе. Олег с ненавистью смотрел на лежащую перед ним гусиную ляжку. От обилия жирной пищи он уже второй день страдал расстройством желудка. Но ляжку надо было съесть во что бы то ни стало, ибо в противном случае Катерина Иосифовна объявит, что он заболел. И быть великой панике.
Человек в фуражке что-то сказал, но за шумом его никто не расслышал.
– Штрафную! – закричал Павел Игнатьевич. – Налейте ему штрафную! Дочку пропиваю! Понимать надо!
Гость смущенно переминался с ноги на ногу.
– Нельзя мне. Шофер я.
Несколько человек окружили шофера и стали пичкать его водкой и огурцами. Тот не устоял, крякнул, опрокинул стакан в большой морщинистый рот.
– А за огурец благодарствую. От огурца дух спиртной намного сильнее. Мне бы листка лаврового пожевать.
– Наплюй! – закричал Куликов. – В милиции тоже люди! Мать, налей нам еще! Люблю выпить с хорошим человеком, особливо с шофером. Сам пять лет баранку крутил. Ты грузовик?
– Не. Таксист я. Дамочку вам привез. Болеют они. К Олегу какому-то. Кто тут будет Олег?
Но Павла Игнатьевича гость уже больше не интересовал. Хозяин полез на другой конец стола, где полная женщина с испуганным лицом рассказывала про встречу со знаменитым котом-разбойником.
– Как он на меня глянул, бабоньки, как глянул! Ну, чисто человек! И рожа-то человечья!
– Будя брехать, Мотька! – сердито закричал Куликов. – Разве то кот? Вот я один раз видел кота…
Олег выскользнул из-за стола, держась за живот. Однако эта мера предосторожности была излишней: «гулянка» в доме Куликовых достигла той стадии, когда каждый интересуется лишь самим собой.
Возле дома стояла «Волга» – такси. Олег заглянул вовнутрь и увидел на заднем сиденье скорчившуюся женскую фигурку. Женщина подняла голову.
– Ты зачем приехала? – грубо спросил Олег.
Ида смотрела на него и ничего не отвечала. Лицо у нее было застывшее, бледное, словно маска.
– Я спрашиваю, что тебе здесь надо?! Проваливай! – Олег кричал, но не замечал этого. Его раздражал и сбивал с толку ее взгляд.
– Я же сказал, что больше не желаю тебя видеть! У меня сейчас свадьба!
– Послушай… Олежек… не надо кричать… Я только что выпила… мышьяк… Мне осталось несколько минут… Я приехала проститься… не задержу долго…
Ида стала хватать ручку, словно слепая, пытаясь открыть дверцу.
– Я перепутала… Думала, от головной боли… Они были в одинаковых баночках…
– Что ты мелешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Может быть, благодаря этому буфету Олег совершенно утратил чувство реальности. Он с нетерпением ждал окончания суматохи.
Но до свадьбы было еще далеко. Казалось, Куликовы даже нарочно оттягивали это приятное событие, как лакомка откладывает напоследок самый вкусный кусочек. Уже целую неделю в доме Павла Игнатьевича шла сплошная пьянка. Каждый день то «смотрины», то «пропивки невесты», то «обручение», то «знакомство с женихом». Собиралась большая компания, приходили родственники, соседи, с которыми Куликовы жили на удивление очень дружно и хлебосольно. Резались в карты, пили брагу (Павел Игнатьевич наладил в погребе ее массовое производство).
Родственники и соседи все были краснощекие, толстые, за раз не обхватишь. Под их мощными задами трещали крепкие дубовые табуретки, от хохота дрожали стекла.
Пели «Рябинушку», плясали «Русскую», говорили про урожай, ругали председателей «своих» колхозов. Народ это был хитрый, оборотистый, все выходцы из крестьянских семей еще старой закваски. В 30-е годы они ушли из своих деревень, немало поскитались по свету, прибарахлились и понастроили вокруг города добротные дома.
Город почти не коснулся их своим влиянием. Эти одноэтажные каменные пригороды свято хранили деревенские обычаи: рано ложились спать и рано вставали, носили в будни фуфайки, подсмеивались над городскими модницами, имели огороды и даже потихоньку держали скотину: свиней в погребах, кур, гусей, уток – в «закутках», на чердаках.
Связь с деревней была крепкая. На праздники понаезжали к своим городским родственникам бесчисленные «кумовья», «кумы», «хрестные», «сваты», «побратимы», «троюродные». И тогда всю ночь гуляли по пригороду, заливалась гармошка и висла над трамвайными звонками пронзительная частушка:
Стал культурным мой миленка,
Все удобства получил.
В ванной держит поросенка,
Окна луком засадил!
И дрогнет у какого-нибудь бредущего домой городского забулдыги сердце, забурлит в его жилах деревенская кровь. Топнет пьяной ногой, подбоченится и грянет было: «Эх, гулял казак молодой!», да упадет взгляд его на скучающего рядом милиционера, стихнет сразу пьяница и побредет домой.
А гармошка все громче и громче звенит над вечерним городом. На конечных остановках в трамваи лезет подвыпившая компания парней с русыми чубами и «молодух» в цветных платках, требует везти их «в центру».
И вот уже на самой центральной площади возле здания совнархоза из стекла и бетона играет гармошка, звучит русская песня, такая старинная, что даже самый знаменитый ученый-частушечник не скажет, пожалуй, в каком году она родилась. Может, сто лет назад, а может, – и всю тысячу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Вы знали конструктора Олега Гусева?
ВАХТЕР:
– Я их по хвамилиям не запоминаю.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Вот его пропуск.
ВАХТЕР:
– Хороший человек.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– На чем основывается ваше мнение?
ВАХТЕР:
– А на том, что я его не знаю. Если бы опаздывал, или опять же под этим делом проходил скрозь меня, или опять же норовил с работы пораньше удрать, я бы его запомнил. Я этих самых всех помню. А раз по правде все делал – значит, для меня человек неинтересный, а потому хороший. Ежели по пьянке чего натворил, то простите для первого раза. Человеку легче легкого жисть загубить. Опять же, кто ее злодейку не пьет? В газетке читал – ноне лошадей к ентому делу стали приучать, у кого, значит, товарищей нету. Опять же сам товарищ Ивлев, наш комсорг заводской, нередко скрозь меня с душком проходит. Так что вы уж не портите парню лестницу в верхи.
Мышьяк
За три дня до свадьбы из деревни приехала Наденькина прабабушка. Олег вначале подумал было, что родственники передали в подарок куль с чем-то. Но когда куль с осторожностью распаковали, то внутри оказалась маленькая худенькая старушка. Она была слепа, глуха и почти не умела говорить. Идея привезти прабабушку в город принадлежала Павлу Игнатьевичу. Олег подозревал, что будущий тесть сделал это, чтобы заполучить еще один повод пображничать.
Когда в комнату вошел человек в фуражке моряка, пир был в полном разгаре. Половина стола энергично старалась растолковать прабабушке смысл происходящего.
– Вашу правнучку! Надюшку! Пропили! – кричали они в ухо старушке.
Другая половина пела «Дубинушку». Стоял такой гвалт, какой не бывает даже во время скандала в битком набитом автобусе. Олег с ненавистью смотрел на лежащую перед ним гусиную ляжку. От обилия жирной пищи он уже второй день страдал расстройством желудка. Но ляжку надо было съесть во что бы то ни стало, ибо в противном случае Катерина Иосифовна объявит, что он заболел. И быть великой панике.
Человек в фуражке что-то сказал, но за шумом его никто не расслышал.
– Штрафную! – закричал Павел Игнатьевич. – Налейте ему штрафную! Дочку пропиваю! Понимать надо!
Гость смущенно переминался с ноги на ногу.
– Нельзя мне. Шофер я.
Несколько человек окружили шофера и стали пичкать его водкой и огурцами. Тот не устоял, крякнул, опрокинул стакан в большой морщинистый рот.
– А за огурец благодарствую. От огурца дух спиртной намного сильнее. Мне бы листка лаврового пожевать.
– Наплюй! – закричал Куликов. – В милиции тоже люди! Мать, налей нам еще! Люблю выпить с хорошим человеком, особливо с шофером. Сам пять лет баранку крутил. Ты грузовик?
– Не. Таксист я. Дамочку вам привез. Болеют они. К Олегу какому-то. Кто тут будет Олег?
Но Павла Игнатьевича гость уже больше не интересовал. Хозяин полез на другой конец стола, где полная женщина с испуганным лицом рассказывала про встречу со знаменитым котом-разбойником.
– Как он на меня глянул, бабоньки, как глянул! Ну, чисто человек! И рожа-то человечья!
– Будя брехать, Мотька! – сердито закричал Куликов. – Разве то кот? Вот я один раз видел кота…
Олег выскользнул из-за стола, держась за живот. Однако эта мера предосторожности была излишней: «гулянка» в доме Куликовых достигла той стадии, когда каждый интересуется лишь самим собой.
Возле дома стояла «Волга» – такси. Олег заглянул вовнутрь и увидел на заднем сиденье скорчившуюся женскую фигурку. Женщина подняла голову.
– Ты зачем приехала? – грубо спросил Олег.
Ида смотрела на него и ничего не отвечала. Лицо у нее было застывшее, бледное, словно маска.
– Я спрашиваю, что тебе здесь надо?! Проваливай! – Олег кричал, но не замечал этого. Его раздражал и сбивал с толку ее взгляд.
– Я же сказал, что больше не желаю тебя видеть! У меня сейчас свадьба!
– Послушай… Олежек… не надо кричать… Я только что выпила… мышьяк… Мне осталось несколько минут… Я приехала проститься… не задержу долго…
Ида стала хватать ручку, словно слепая, пытаясь открыть дверцу.
– Я перепутала… Думала, от головной боли… Они были в одинаковых баночках…
– Что ты мелешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20