Гнедой сидел на ящике из-под пива с гитарой в руках и пел:
Из окон корочкой
Несет поджаристой…
С подбородка Гнедого свисала плохонькая бороденка, волосы топорщились в разные стороны.
– Ты что? – удивился я. – В барды записался?
За занавесками –
Мельканье рук… –
продолжал Гнедой, пряча глаза.
Я здорово тогда смеялся. Баркас, когда пришел с работы, тоже очень сильно смеялся. Особенно когда появился Анатоль, уселся по другую сторону кучи ящиков, и началось настоящее соревнование бардов. Но потом я почти не спал ночь, потому что, когда мы расходились по квартирам, с балкона третьего этажа из-за гладиолусов послышалось:
– Эй, барды! А у вас дуэтом лучше получается!
Баркас тоже, наверно, не спал в ту ночь. Наша компания распалась. Гнедой, конечно, поступил нечестно, применив недозволенный прием, и мы перестали с ним здороваться.
Некоторое время спустя я заметил, что Баркас не бреется. Ужасное подозрение закралось мне в душу, но я ничего не сказал Баркасу – мало ли почему человек перестал бриться…
Но однажды Баркас, смотря в сторону, пробасил:
– Слушай, где бы достать гитару? Что-то играть захотелось…
Как я проклинал себя за недальновидность! Даже Баркас, этот увалень Баркас оказался сообразительнее меня! Но ничего. Я отстал от него всего на какие-то неделю-полторы. С этого момента отпускаю бороду!
И вот в нашем дворе, в котором не было ни одного барда, обосновалось сразу три, даже, можно сказать, четыре, потому что Анатоль тоже слонялся под балконом Лолиты-Маргариты.
Но, став бардами, мы опять ничего не узнали. По-прежнему, мы все трое были вместе, только теперь не играли в волейбол, а измывались над гитарами, сидя на ящиках из-под пива. По-прежнему на нас смотрела Лолита. И по-прежнему нельзя было узнать, на кого конкретно.
Конечно, хвалить себя нескромно, но все-таки, на мой взгляд, на настоящего барда из всех нас больше всего походил я. Во-первых, я длинный и тощий, а настоящий бард всегда длинный и тощий. Ну какой бард, например, из маленького толстенького Гнедого или из Баркаса, у которого плечи, как шатуны? Во-вторых, у меня выросла великолепная рыжая борода, а это в барде самое главное. И, в-третьих, у меня был хоть какой-то голос, Баркас же, Гнедой и Анатоль – безголосые пни. Так что я все-таки надеялся понравиться Лолите-Маргарите.
Анатоль тоже, видно, это чувствовал и, наверно, усиленно изыскивал способ избавиться от меня. Он вел со мной какие-то странные разговоры.
– Уехал бы ты куда-нибудь, – говорил он. – А то стыдно смотреть – здоровый детина, а сидишь на родительской шее.
– А ты?
– Я скоро уеду.
– Куда же, если не секрет?
– Уеду золото искать. Надоело баклуши бить, сидеть без шиша в кармане. Даже на кружку пива нет.
– С геологами?
– В одиночку.
– Время одиночек прошло.
– Время одиночек еще не наступило.
– И не боишься один в тайгу? Комары, болота…
– Болота, комары, – задумчиво сказал Анатоль. – Золото есть не только в тайге.
– Госбанк? – догадался я.
– Не обязательно. В воздухе, например. Ты бы не хотел выкачивать золото из воздуха?
– Нет, – честно сознался я.
– А я вот смотрю на тебя, и у меня кошки на сердце скребут: какая дармовая сила пропадает. Вон какую холку наел. Хотелось бы мне приставить тебя к машине, что золото из воздуха делает, крутил бы за милую душу со страшной силой.
Я не обижался на Анатоля. Когда ненавидишь своего соперника, и не такие мысли придут в голову. Я бы тоже не прочь был приставить Анатоля к какой-нибудь машине, например, к перпетуум-мобиле.
Но вообще-то мы с Толиком не ссорились, скорее даже наоборот: нас тянуло друг к другу. Анатоль регулярно являлся к нам во двор, сначала пел, а потом вел беседы на разные темы, в основном со мной, потому что Баркас и Гнедой не выдерживали этих бесед. Беседы все сводились к одному: пропадает добро. Анатоль тыкал носком ботинка в обломок кирпича и говорил:
– Вот кусок кирпича. Мелочь, чепуха, мусор. А если все обломки собрать со всей страны? Сколько это будет? – Толик возбуждался и начинал нервно ходить вокруг меня. – Бесхозяйственность. Сколько кругом добра пропадает… И в то же время у меня нет денег на бутылку пива. Есть мысли, но нет денег. Что же делать, что делать? – спрашивал Анатоль почти мученически.
– Поступить на работу, – подал я идею, но Анатоль пропустил мои слова мимо ушей.
Пишу я об Анатоле так подробно потому, что, во-первых, больше мне сейчас нечего делать и о чем-то писать надо, а во-вторых, может быть, это покажется странным, но, по-моему, единственный, кто всерьез принял бы этот дневник, – Анатоль. У него имелась какая-то этакая жилка, стремление к чему-то необычному, фантазия у него работала что надо. Однажды, например, он предложил мне начать заселять небо. Дач на лето, дескать, не хватает, давай начнем изготавливать надувные двухкомнатные секции и привязывать их к деревьям. Дешево и сердито. Вот только где взять водород или гелий? Анатоля страшно раздражало, что негде достать водород или гелий.
– Даже простого газа нет, – ругался он. – А если воздушный шар кто захотел построить, где газ взять? Не умеем мы еще хозяйствовать.
Иногда, когда мне откуда-нибудь перепадало на бутылку пива и я распивал ее со своим новым знакомым, настроение у Анатоля улучшалось.
– Чего-нибудь придумаем. Не может быть, чтобы ничего нельзя было придумать, – говорил он, хлопая меня по плечу. – Предприимчивый человек нигде не должен пропасть. Неправильно это, когда у предприимчивого человека нет даже на бутылку пива. Такого не может быть, чтобы идеи имелись, а денег не было.
И так далее. Очень долго и нудно.
Ну, хватит об Анатоле. Скоро он исчез куда-то, возможно, уехал искать золото в воздухе.
Одним соперником стало меньше. Я с удвоенной энергией стал петь под балконом Лолиты-Маргариты. И, наверно, небезуспешно, потому что один раз она кинула мне гладиолус в знак благодарности. Правда, гладиолус был уже засохший, и его все равно надо было выбрасывать.
Впрочем, хватит и о Лолите. Наш гордиев узел развязался неожиданно и трагически: Лолита-Маргарита утонула.
Мы всем двором бегали на речку искать ее тело. Но ничего, кроме одежды, не нашли. Так что ее хоронили заочно, без тела. Лолиту жалела вся улица («Молодая, красивая, ей бы жить да жить. Ничего не успела, бедненькая, увидеть, одного лишь мужа-пьяницу». Забыл сказать, что Лолита уже побывала замужем за футболистом и разошлась).
Впрочем, все это, возможно, не имеет никакого отношения к тому, что со мной произошло. Разве тот факт, что после смерти Лолиты меня стало тянуть к одиночеству. Я брал с собой гитару, забирался на пустынный островок на нашей речке и проводил там весь день, бесцельно глядя в небо или слагая саги, которые получались до того печальными, что мне хотелось плакать, когда я их пел самому себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Из окон корочкой
Несет поджаристой…
С подбородка Гнедого свисала плохонькая бороденка, волосы топорщились в разные стороны.
– Ты что? – удивился я. – В барды записался?
За занавесками –
Мельканье рук… –
продолжал Гнедой, пряча глаза.
Я здорово тогда смеялся. Баркас, когда пришел с работы, тоже очень сильно смеялся. Особенно когда появился Анатоль, уселся по другую сторону кучи ящиков, и началось настоящее соревнование бардов. Но потом я почти не спал ночь, потому что, когда мы расходились по квартирам, с балкона третьего этажа из-за гладиолусов послышалось:
– Эй, барды! А у вас дуэтом лучше получается!
Баркас тоже, наверно, не спал в ту ночь. Наша компания распалась. Гнедой, конечно, поступил нечестно, применив недозволенный прием, и мы перестали с ним здороваться.
Некоторое время спустя я заметил, что Баркас не бреется. Ужасное подозрение закралось мне в душу, но я ничего не сказал Баркасу – мало ли почему человек перестал бриться…
Но однажды Баркас, смотря в сторону, пробасил:
– Слушай, где бы достать гитару? Что-то играть захотелось…
Как я проклинал себя за недальновидность! Даже Баркас, этот увалень Баркас оказался сообразительнее меня! Но ничего. Я отстал от него всего на какие-то неделю-полторы. С этого момента отпускаю бороду!
И вот в нашем дворе, в котором не было ни одного барда, обосновалось сразу три, даже, можно сказать, четыре, потому что Анатоль тоже слонялся под балконом Лолиты-Маргариты.
Но, став бардами, мы опять ничего не узнали. По-прежнему, мы все трое были вместе, только теперь не играли в волейбол, а измывались над гитарами, сидя на ящиках из-под пива. По-прежнему на нас смотрела Лолита. И по-прежнему нельзя было узнать, на кого конкретно.
Конечно, хвалить себя нескромно, но все-таки, на мой взгляд, на настоящего барда из всех нас больше всего походил я. Во-первых, я длинный и тощий, а настоящий бард всегда длинный и тощий. Ну какой бард, например, из маленького толстенького Гнедого или из Баркаса, у которого плечи, как шатуны? Во-вторых, у меня выросла великолепная рыжая борода, а это в барде самое главное. И, в-третьих, у меня был хоть какой-то голос, Баркас же, Гнедой и Анатоль – безголосые пни. Так что я все-таки надеялся понравиться Лолите-Маргарите.
Анатоль тоже, видно, это чувствовал и, наверно, усиленно изыскивал способ избавиться от меня. Он вел со мной какие-то странные разговоры.
– Уехал бы ты куда-нибудь, – говорил он. – А то стыдно смотреть – здоровый детина, а сидишь на родительской шее.
– А ты?
– Я скоро уеду.
– Куда же, если не секрет?
– Уеду золото искать. Надоело баклуши бить, сидеть без шиша в кармане. Даже на кружку пива нет.
– С геологами?
– В одиночку.
– Время одиночек прошло.
– Время одиночек еще не наступило.
– И не боишься один в тайгу? Комары, болота…
– Болота, комары, – задумчиво сказал Анатоль. – Золото есть не только в тайге.
– Госбанк? – догадался я.
– Не обязательно. В воздухе, например. Ты бы не хотел выкачивать золото из воздуха?
– Нет, – честно сознался я.
– А я вот смотрю на тебя, и у меня кошки на сердце скребут: какая дармовая сила пропадает. Вон какую холку наел. Хотелось бы мне приставить тебя к машине, что золото из воздуха делает, крутил бы за милую душу со страшной силой.
Я не обижался на Анатоля. Когда ненавидишь своего соперника, и не такие мысли придут в голову. Я бы тоже не прочь был приставить Анатоля к какой-нибудь машине, например, к перпетуум-мобиле.
Но вообще-то мы с Толиком не ссорились, скорее даже наоборот: нас тянуло друг к другу. Анатоль регулярно являлся к нам во двор, сначала пел, а потом вел беседы на разные темы, в основном со мной, потому что Баркас и Гнедой не выдерживали этих бесед. Беседы все сводились к одному: пропадает добро. Анатоль тыкал носком ботинка в обломок кирпича и говорил:
– Вот кусок кирпича. Мелочь, чепуха, мусор. А если все обломки собрать со всей страны? Сколько это будет? – Толик возбуждался и начинал нервно ходить вокруг меня. – Бесхозяйственность. Сколько кругом добра пропадает… И в то же время у меня нет денег на бутылку пива. Есть мысли, но нет денег. Что же делать, что делать? – спрашивал Анатоль почти мученически.
– Поступить на работу, – подал я идею, но Анатоль пропустил мои слова мимо ушей.
Пишу я об Анатоле так подробно потому, что, во-первых, больше мне сейчас нечего делать и о чем-то писать надо, а во-вторых, может быть, это покажется странным, но, по-моему, единственный, кто всерьез принял бы этот дневник, – Анатоль. У него имелась какая-то этакая жилка, стремление к чему-то необычному, фантазия у него работала что надо. Однажды, например, он предложил мне начать заселять небо. Дач на лето, дескать, не хватает, давай начнем изготавливать надувные двухкомнатные секции и привязывать их к деревьям. Дешево и сердито. Вот только где взять водород или гелий? Анатоля страшно раздражало, что негде достать водород или гелий.
– Даже простого газа нет, – ругался он. – А если воздушный шар кто захотел построить, где газ взять? Не умеем мы еще хозяйствовать.
Иногда, когда мне откуда-нибудь перепадало на бутылку пива и я распивал ее со своим новым знакомым, настроение у Анатоля улучшалось.
– Чего-нибудь придумаем. Не может быть, чтобы ничего нельзя было придумать, – говорил он, хлопая меня по плечу. – Предприимчивый человек нигде не должен пропасть. Неправильно это, когда у предприимчивого человека нет даже на бутылку пива. Такого не может быть, чтобы идеи имелись, а денег не было.
И так далее. Очень долго и нудно.
Ну, хватит об Анатоле. Скоро он исчез куда-то, возможно, уехал искать золото в воздухе.
Одним соперником стало меньше. Я с удвоенной энергией стал петь под балконом Лолиты-Маргариты. И, наверно, небезуспешно, потому что один раз она кинула мне гладиолус в знак благодарности. Правда, гладиолус был уже засохший, и его все равно надо было выбрасывать.
Впрочем, хватит и о Лолите. Наш гордиев узел развязался неожиданно и трагически: Лолита-Маргарита утонула.
Мы всем двором бегали на речку искать ее тело. Но ничего, кроме одежды, не нашли. Так что ее хоронили заочно, без тела. Лолиту жалела вся улица («Молодая, красивая, ей бы жить да жить. Ничего не успела, бедненькая, увидеть, одного лишь мужа-пьяницу». Забыл сказать, что Лолита уже побывала замужем за футболистом и разошлась).
Впрочем, все это, возможно, не имеет никакого отношения к тому, что со мной произошло. Разве тот факт, что после смерти Лолиты меня стало тянуть к одиночеству. Я брал с собой гитару, забирался на пустынный островок на нашей речке и проводил там весь день, бесцельно глядя в небо или слагая саги, которые получались до того печальными, что мне хотелось плакать, когда я их пел самому себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36