– Я люблю Блока. Про выпивку он здорово шпарил, – неторопливо басил самодеятельный поэт.
– Дело не в выпивке, – отвечал ему тихий голос. – Блок сумел в своих стихах воплотить душу русского народа. Душу очень противоречивую – обратите внимание на подвыпившего русского человека: в нем странным образом сочетаются дикий восточный разгул, слезы, восторг, апатия, уныние.
– А мне, когда выпью, всегда морду кому-нибудь хочется набить.
– Вот видите. Но в то же время, я уверен, вы никогда в нетрезвом состоянии не позволите ударить голодного, дрожащего щенка, который попросил у вас кусок хлеба.
Николай помолчал, очевидно обдумывая слова Тихого голоса.
– Верно, щенка не ударю, – наконец согласился он. – А ведь точно не ударю! – даже как бы удивился Николай. – Чудно получается. Человека изобью, а собаку пальцем не трону. Как это можно объяснить?
– В этом-то и состоит одна из загадок русской души.
– Да, загадок много, – по тону голоса я понял, что Николай зевнул. – Никогда не узнаешь, что у человека на уме. Вот, например, скажи, что у меня на уме? Ни за что не угадаешь…
– Не знаю… Может быть… не сесть на мель.
– Знаешь что?
– Что?
– Как бы половчее взять тебя.
– То есть, как… Что вы имеете в виду?
– То и имею. Двинуть тебя по кумполу или и так справлюсь.
– Я что-то вас не совсем понимаю…
– Сейчас поймешь…
– Пустите меня! Что вы делаете!
– Не брыкайся!
– Я заявлю в милицию… Эй, люди! На по…
Слово «помощь» Тихий голос не успел договорить, так как уже катился по лестнице ко мне. Люк с треском захлопнулся, лязгнула задвижка. После яркой вспышки света стало нестерпимо темно.
– Порядок? – спросили вверху, очевидно, Чернобородый.
– Полный. Хиляк он все же. Говорил, не надо…
– Ничего, жилистый. Такие нам нужны.
Голоса удалились.
Все произошло так быстро, что я не успел сообразить, что к чему. И только сейчас до меня дошло: с парнем поступили точно так же, как со мной, что он, как и я, схвачен и посажен под замок неизвестно зачем. Если бы я догадался раньше, можно было бы его предупредить. А впрочем, вряд ли бы он поверил. Да и кто бы поверил на его месте? Солнечный день, оживленная река, горячая палуба, интересный разговор о русской душе и вдруг крик из-под палубы: спасайся, дескать, как можно быстрей, а то тебя похитят.
Новый жилец сидел на полу неподвижно. На нем тоже были одни лишь трусы. Новичок еще не видел меня. Выйдя из транса, он принялся бормотать, иногда всхлипывая, и тереть колено. «Как же это… а… они за это поплатятся…», – доносились до меня отдельные слова. Потом он влез на лестницу и стал колотить в люк кулаками.
– Откройте! Слышите! Хулиганы!
Внезапно заскрипела задвижка, и люк распахнулся.
– Замолчишь или нет, паскуда!
Вместе с этими словами на голову бедняги обрушилось ведро воды. Новичок вторично скатился с лестницы.
– Будешь скулить – заклепаю рот, – пообещал Чернобородый.
Люк снова захлопнулся.
– Да что же это такое… Купался, никому ничего не делал… Теперь простужусь… Наверняка простужусь…
– Оботритесь одеялом.
Он испуганно замолчал.
– Кто здесь?
– Такой же, как и вы.
– Вас они, значит, тоже…
– Приблизительно.
Парень подошел ближе и начал разглядывать меня, а я его. Был он ниже среднего роста, худой, но не тощий. Чернобородый правильно определил: жилистый. Волосы у новичка были редкие, коротко остриженные и очень черные.
– Как вас зовут?
– Роман.
– Георгий.
– Очень приятно.
Эта фраза выглядела нелепо.
Мой новый знакомый взял одеяло.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Можно было подумать, что мы являемся героями приключенческого романа в духе «Графа Монте-Кристо». «Граф, вы должны умереть. Облегчить вашу участь никто не в силах. У вас есть предсмертное желание?» – «Да». – «Назовите его. Если это не затрагивает моей чести, я даю вам слово, что выполню его». – «Это не тронет вашей чести. Разрешите мне сорвать вон ту розу». – «Граф, вы благороднее даже, чем я о вас думал. Разумеется, я разрешаю вам сорвать эту розу». – «Благодарю вас. Позвольте, барон, преподнести эту розу вам». – «Я глубоко тронут, граф, и тем не менее я должен вас убить». – «Это ваш долг, барон». – «Спасибо, граф». – «Пожалуйста, барон».
– Вы здесь давно? – спросил Роман, вытираясь одеялом.
– Достаточно, чтобы все осточертело.
– Они хоть сказали, за что нас…
– Не больше, чем вам.
Я рассказал Роману все, что со мной произошло. Он слушал, вздыхая и потирая ушибленное колено. Затем поведал мне свою историю. Я записал ее так, как запомнил.
ПОСЛЕДНИЙ ВОЛЬНЫЙ ДЕНЬ РОМАНА СУНДУКОВА
В деревню Большие Мтищи, где его похитили, Роман приехал к своей тетке на летние каникулы. Было еще одно обстоятельство, которое выманило Романа из прохладных московских библиотек: у Романа кончились деньги. Сначала Роман отдавал самому себе грозный приказ расходовать в день не рубль, а полтинник, потом эта сумма уменьшилась до двадцати пяти копеек, но со временем, когда в кармане осталась классическая комбинация из трех пальцев и когда однажды Роман позавидовал бежавшему мимо кобелю с костью, Сундуков принял решение ехать к тетке в Мтищи. Было очень стыдно ему, Роману Сундукову, студенту философского факультета, читавшему в подлиннике Канта, Гегеля и напечатавшему статью в солидном научном журнале, ехать в поезде зайцем, прятаться от проводников.
Тем не менее Роман благополучно добрался до тетки, если не считать потери рукава у новой куртки, оторванного мощной рукой стрелка железнодорожной военизированной охраны. Тетка, единственная оставшаяся родственница, сестра погибшей в оккупации матери Романа, пришла в ужас, увидев худого, заросшего, оборванного племянника, всегда к одежде относившегося очень щепетильно. Роман соврал, что его обворовали и избили. Ему было стыдно перед доброй теткой, которая отказывала себе во всем, но высылала ему деньги регулярно. Дело в том, что последние деньги Роман ухлопал на приобретение редчайшего полного собрания сочинений Платона. Раза два-три в месяц, когда у него были деньги, Сундуков посещал базар, вернее букинистический ряд. Чего здесь только не было! Здесь всегда были тишина и порядок. Здесь торговались вполголоса, деликатно шуршали желтыми страницами.
Роман сразу обратил внимание на старичка профессорской наружности. У него была седая бородка клинышком, пенсне. Перед профессором возвышалась солидная стопка книг в толстых кожаных переплетах. «Платонъ. Сочинения», – прочел Сундуков. Платона торговал колхозник, несмотря на жару в теплой кепке и с мешком, в котором бился и гоготал гусь. Непонятно, зачем дядьке потребовался Платон, но тот обязательно хотел его иметь. Возможно, его покорил кожаный переплет. Старичок колебался. С одной стороны, мысль, что великий философ пойдет неизвестно на что, может быть, на сапожные стельки, коробила совесть старичка;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36