Солнце вызолотило его кожу, пронизало светом кудряшки. Он сосал палец.
– Они ведь тоже грозили мне оружием, – продолжала подвывать хозяйка. – Так кого же мне слушать – вас или их?
Она пыталась заплакать, морщила лицо, заламывала руки, но глаза ее оставались сухи. Тогда она ударила себя в грудь, перекрестилась.
Литума огляделся по сторонам. Нет, вопли доньи Лупе не привлекли внимания соседей. В полуоткрытую дверь он видел церковь, пустынную площадь. Исчезли даже ребятишки, совсем недавно гонявшие там тряпичный мяч. «Наверно, родители схватили их за шиворот, загнали по домам, чтобы они ничего не видели и не слышали», – подумал он. Значит, все знают о том, что случилось с Паломино Молеро, значит, все были свидетелями. Сейчас, сейчас тайное станет явным.
– Вы успокойтесь. Разберемся не торопясь, шаг за шагом, – сказал лейтенант, но интонация, с которой произнесены были эти слова, должна была не успокоить женщину, а только усилить ее страх. – Даю вам слово, никто вас не убьет и не обидит, – с ледяной угрозой в голосе продолжал он. – Если, конечно, вы будете со мной откровенны. Если расскажете мне всю правду.
– Не знаю, ничего я не знаю! Боюсь я, – пролепетала женщина, но по отчаянию ее видно было, что она знает все и что сил отрицать и запираться у нее уже нет. – Святой Николай, помоги мне!
Она два раза подряд осенила себя крестным знамением, поцеловала скрещенные пальцы.
– Начните с самого начала, – велел лейтенант. – Когда появился тут Паломино Молеро? Зачем? Давно ли вы его знаете?
– Я и вовсе его не знала, я его и не видела никогда! – воскликнула женщина. Голос ее то срывался на крик, то звучал еле слышно, словно она потеряла власть над ним, глаза вращались. – Я бы ни за что не приютила его, если б не девушка. Они искали нашего священника, падре Эсекиеля. А его не было. Его почти никогда не бывает, вечно он в отъезде.
– Девушка? – вырвалось у Литумы, но лейтенант так глянул на него, что он тотчас прикусил себе язык.
– Девушка. Это все она. Умоляли меня, вот я и согласилась. Не на деньги я польстилась, хотя, видит бог, они мне не лишние. Мужа моего трактор задавил. Разве я вам не сказала? Клянусь вам господом всевышним, который все видит, все знает, небесным заступником нашим, святым Николаем клянусь! Да у них и не было денег. Еле-еле хватило за обед расплатиться. А переночевать я их пустила бесплатно. Они ведь собирались обвенчаться, вот я и сжалилась, такие они оба были молоденькие, совсем еще дети. И очень уж сильно влюблены, даже со стороны заметно. Откуда ж мне было знать, как все обернется?! За что же, господи боже, мне такое несчастье, чем я тебя прогневала?
Лейтенант, пуская колечки дыма, неотрывно глядел на донью Лупе сквозь темные стекла своих очков, а она снова перекрестилась, заломила руки, с силой вцепилась пальцами в щеки, словно хотела расцарапать себе лицо.
– Я знаю, что у вас доброе сердце, я сразу это понял, – все тем же тоном сказал он. – Вам нечего бояться. Рассказывайте дальше. Сколько же дней провели они у вас?
Истошный ослиный крик снова прорезал благостную тишину утра, и Литума услышал бешеный стук копыт. «Кончили дело», – понял он.
– Два дня, – ответила донья Лупе. – Они ждали священника, я ж вам сказала. А тот уехал. Его никогда не застанешь. Скажет, что поедет крестить младенцев и венчать молодых в дальних поместьях, – и поминай как звали. А правда, нет ли – кто его знает. Много чего толкуют об этих его отлучках. Я им говорила – не ждите, он и на неделю уезжает, и на десять дней. Известно: своя рука – владыка. Ну вот они и собрались наутро в Сан-Хасинто. Это было в субботу, я сама им и присоветовала: поезжайте, мол, туда. По воскресеньям священник из Сульяны служит там мессу, он вас и обвенчает в усадебной часовне. А здесь ничего не дождетесь, говорю я им. Поезжайте, поезжайте в Сан-Хасинто.
– Однако уехать они в то воскресенье не успели? – перебил ее лейтенант.
– Нет, не успели, – с непритворным ужасом сказала женщина. Замолчав, она взглянула на лейтенанта, потом на Литуму и снова на лейтенанта. Опять затряслась так, что залязгали зубы.
– Не успели, потому что… – пришел к ней на помощь лейтенант.
– Потому что в субботу к вечеру их нашли, – прошептала она.
Еще не начинало смеркаться. Огненный шар солнца еще висел между стволами эвкалиптов, и закатное это зарево отражалось, как в зеркале, в сверкавших крышах, когда донья Лупе, стряпавшая у очага, увидела автомобиль. Он вылетел с шоссе, пересек Амотапе и, фырча, вздымая облака пыли, свернул прямо на церковную площадь. Донья Лупе не сводила с него глаз, и двое влюбленных тоже заметили, но никакого внимания не обратили, пока машина не затормозила прямо у самой церкви. Те двое сидели и целовались. Они целый божий день целовались. Уж лучше бы спели что-нибудь или поговорили, а то только и знают что целоваться, детей бы постыдились.
– Он, говорят, дивно пел? – поощрил рассказчицу лейтенант. – Болеро в особенности, да?
– И болеро, и вальсы, – кивнула та и вздохнула так глубоко, что Литума крякнул. – И тондеро, и эту «песенку кумовьев», знаете, где двое перекликаются. Все у него очень славно выходило.
– Итак, машина въехала в поселок, вы ее увидели, – напомнил лейтенант. – А эта парочка? Бросилась бежать? Попыталась спрятаться?
– Девушка хотела, чтобы Паломино укрылся где-нибудь. Стала ему говорить: «Беги, милый, укройся, спрячься, беги, нельзя тебе здесь оставаться, не хочу, чтобы…» А он ей: «Нет, милая, ты теперь моя, две ночи мы были вместе, ты жена мне теперь, и никто ничего не посмеет нам сделать, придется им согласиться. Никуда я не пойду. Я дождусь их и все им объясню». А та перепугалась и все уговаривала его: «Беги, беги, они с тобой расправятся, беги, а я их отвлеку, не хочу, чтобы тебя убили».
И страх ее передался донье Лупе.
«Кто они? – спросила она, показывая на запыленную машину, откуда вылезло двое мужчин, – силуэты их четко выделялись на багровом закатном небе, точно вырезанные из черной бумаги фигурки без лиц. – Кто они? Зачем приехали? Матерь божья, что же будет?»
– Ну и кто же это был? – спросил лейтенант, окутываясь табачным дымом.
– Кто был? – прошипела сквозь стиснутые зубы женщина с яростью, на миг одолевшей страх. – Как это «кто был»? Кому ж и быть, как не вашим?
– Наши? Гражданская гвардия? Или военная полиция? Солдаты с Таларской авиабазы? Правильно я вас понял?
– Ваши. Люди в военной форме, – снова сникла донья Лупе. – Разве вы все – не одно и то же?
– Да не совсем, – улыбнулся лейтенант. – Впрочем, это несущественно.
В этот миг, продолжая жадно вслушиваться в ее рассказ, Литума вдруг увидел их. Прячась от солнца под навесом из жердей, прижавшись друг к другу, сцепив пальцы, сидели они, и беда уже была готова обрушиться на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Они ведь тоже грозили мне оружием, – продолжала подвывать хозяйка. – Так кого же мне слушать – вас или их?
Она пыталась заплакать, морщила лицо, заламывала руки, но глаза ее оставались сухи. Тогда она ударила себя в грудь, перекрестилась.
Литума огляделся по сторонам. Нет, вопли доньи Лупе не привлекли внимания соседей. В полуоткрытую дверь он видел церковь, пустынную площадь. Исчезли даже ребятишки, совсем недавно гонявшие там тряпичный мяч. «Наверно, родители схватили их за шиворот, загнали по домам, чтобы они ничего не видели и не слышали», – подумал он. Значит, все знают о том, что случилось с Паломино Молеро, значит, все были свидетелями. Сейчас, сейчас тайное станет явным.
– Вы успокойтесь. Разберемся не торопясь, шаг за шагом, – сказал лейтенант, но интонация, с которой произнесены были эти слова, должна была не успокоить женщину, а только усилить ее страх. – Даю вам слово, никто вас не убьет и не обидит, – с ледяной угрозой в голосе продолжал он. – Если, конечно, вы будете со мной откровенны. Если расскажете мне всю правду.
– Не знаю, ничего я не знаю! Боюсь я, – пролепетала женщина, но по отчаянию ее видно было, что она знает все и что сил отрицать и запираться у нее уже нет. – Святой Николай, помоги мне!
Она два раза подряд осенила себя крестным знамением, поцеловала скрещенные пальцы.
– Начните с самого начала, – велел лейтенант. – Когда появился тут Паломино Молеро? Зачем? Давно ли вы его знаете?
– Я и вовсе его не знала, я его и не видела никогда! – воскликнула женщина. Голос ее то срывался на крик, то звучал еле слышно, словно она потеряла власть над ним, глаза вращались. – Я бы ни за что не приютила его, если б не девушка. Они искали нашего священника, падре Эсекиеля. А его не было. Его почти никогда не бывает, вечно он в отъезде.
– Девушка? – вырвалось у Литумы, но лейтенант так глянул на него, что он тотчас прикусил себе язык.
– Девушка. Это все она. Умоляли меня, вот я и согласилась. Не на деньги я польстилась, хотя, видит бог, они мне не лишние. Мужа моего трактор задавил. Разве я вам не сказала? Клянусь вам господом всевышним, который все видит, все знает, небесным заступником нашим, святым Николаем клянусь! Да у них и не было денег. Еле-еле хватило за обед расплатиться. А переночевать я их пустила бесплатно. Они ведь собирались обвенчаться, вот я и сжалилась, такие они оба были молоденькие, совсем еще дети. И очень уж сильно влюблены, даже со стороны заметно. Откуда ж мне было знать, как все обернется?! За что же, господи боже, мне такое несчастье, чем я тебя прогневала?
Лейтенант, пуская колечки дыма, неотрывно глядел на донью Лупе сквозь темные стекла своих очков, а она снова перекрестилась, заломила руки, с силой вцепилась пальцами в щеки, словно хотела расцарапать себе лицо.
– Я знаю, что у вас доброе сердце, я сразу это понял, – все тем же тоном сказал он. – Вам нечего бояться. Рассказывайте дальше. Сколько же дней провели они у вас?
Истошный ослиный крик снова прорезал благостную тишину утра, и Литума услышал бешеный стук копыт. «Кончили дело», – понял он.
– Два дня, – ответила донья Лупе. – Они ждали священника, я ж вам сказала. А тот уехал. Его никогда не застанешь. Скажет, что поедет крестить младенцев и венчать молодых в дальних поместьях, – и поминай как звали. А правда, нет ли – кто его знает. Много чего толкуют об этих его отлучках. Я им говорила – не ждите, он и на неделю уезжает, и на десять дней. Известно: своя рука – владыка. Ну вот они и собрались наутро в Сан-Хасинто. Это было в субботу, я сама им и присоветовала: поезжайте, мол, туда. По воскресеньям священник из Сульяны служит там мессу, он вас и обвенчает в усадебной часовне. А здесь ничего не дождетесь, говорю я им. Поезжайте, поезжайте в Сан-Хасинто.
– Однако уехать они в то воскресенье не успели? – перебил ее лейтенант.
– Нет, не успели, – с непритворным ужасом сказала женщина. Замолчав, она взглянула на лейтенанта, потом на Литуму и снова на лейтенанта. Опять затряслась так, что залязгали зубы.
– Не успели, потому что… – пришел к ней на помощь лейтенант.
– Потому что в субботу к вечеру их нашли, – прошептала она.
Еще не начинало смеркаться. Огненный шар солнца еще висел между стволами эвкалиптов, и закатное это зарево отражалось, как в зеркале, в сверкавших крышах, когда донья Лупе, стряпавшая у очага, увидела автомобиль. Он вылетел с шоссе, пересек Амотапе и, фырча, вздымая облака пыли, свернул прямо на церковную площадь. Донья Лупе не сводила с него глаз, и двое влюбленных тоже заметили, но никакого внимания не обратили, пока машина не затормозила прямо у самой церкви. Те двое сидели и целовались. Они целый божий день целовались. Уж лучше бы спели что-нибудь или поговорили, а то только и знают что целоваться, детей бы постыдились.
– Он, говорят, дивно пел? – поощрил рассказчицу лейтенант. – Болеро в особенности, да?
– И болеро, и вальсы, – кивнула та и вздохнула так глубоко, что Литума крякнул. – И тондеро, и эту «песенку кумовьев», знаете, где двое перекликаются. Все у него очень славно выходило.
– Итак, машина въехала в поселок, вы ее увидели, – напомнил лейтенант. – А эта парочка? Бросилась бежать? Попыталась спрятаться?
– Девушка хотела, чтобы Паломино укрылся где-нибудь. Стала ему говорить: «Беги, милый, укройся, спрячься, беги, нельзя тебе здесь оставаться, не хочу, чтобы…» А он ей: «Нет, милая, ты теперь моя, две ночи мы были вместе, ты жена мне теперь, и никто ничего не посмеет нам сделать, придется им согласиться. Никуда я не пойду. Я дождусь их и все им объясню». А та перепугалась и все уговаривала его: «Беги, беги, они с тобой расправятся, беги, а я их отвлеку, не хочу, чтобы тебя убили».
И страх ее передался донье Лупе.
«Кто они? – спросила она, показывая на запыленную машину, откуда вылезло двое мужчин, – силуэты их четко выделялись на багровом закатном небе, точно вырезанные из черной бумаги фигурки без лиц. – Кто они? Зачем приехали? Матерь божья, что же будет?»
– Ну и кто же это был? – спросил лейтенант, окутываясь табачным дымом.
– Кто был? – прошипела сквозь стиснутые зубы женщина с яростью, на миг одолевшей страх. – Как это «кто был»? Кому ж и быть, как не вашим?
– Наши? Гражданская гвардия? Или военная полиция? Солдаты с Таларской авиабазы? Правильно я вас понял?
– Ваши. Люди в военной форме, – снова сникла донья Лупе. – Разве вы все – не одно и то же?
– Да не совсем, – улыбнулся лейтенант. – Впрочем, это несущественно.
В этот миг, продолжая жадно вслушиваться в ее рассказ, Литума вдруг увидел их. Прячась от солнца под навесом из жердей, прижавшись друг к другу, сцепив пальцы, сидели они, и беда уже была готова обрушиться на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33