Их действия, обусловленные какими-то идеалистическими понятиями, нередко вызывали почти суеверный ужас германского генералитета – как всегда пугает чужая, не подчиняющаяся норме, логика. Уцелевшие части гитлеровских сателлитов, все еще оставшихся верными своим прежним хозяевам, вроде хорватов и получивших оружие «Hilfsfreiwilligers», то есть русских волонтеров «Освободительной Армии», были с удовольствием использованы в качестве смазки для траков русских танков, лавиной катящихся на запад. В то же время мелкие добровольческие подразделения тех стран, которые официально считались оккупированными Рейхом, были разоружены и препровождены за решетки фильтрационных лагерей. Эта судьба постигла, в частности, бельгийскую добровольческую роту, которая, в отличие от датской, разбежавшейся еще на вокзале перед отправкой, сумела добраться до фронта.
Германские части дрались с полным напряжением, в том числе и те, которых перебросили с Западного фронта, в то время как немецкие солдаты, попавшие в плен за полгода, прошедших после высадки в Нормандии, продолжали сидеть за колючей проволокой, вместе с теми, кто был пленен еще в ходе Африканской Кампании.
Если бы их освободили и дали в руки оружие… М-да, тут могли быть варианты. Просидевшие в лагерях солдаты не питали, что объяснимо, большой любви к своим недавним тюремщикам, а те, в свою очередь, не испытывали к ним большого доверия. В стане новых союзников было немало проблем на расовой и этнической почве. Каково, например, белокурому рыцарю СС отдавать честь британскому офицеру с синей звездой Давида на правом плече? И ладно еще это. Солдаты Палестинской бригады, сплошь бывшие самими классическими евреями, любили выдернуть из рядов пленных какого-нибудь немчика и заставить его вытирать своей формой пыль с дороги, а их офицеры в это не вмешивались. Несколько произошедших эпизодов оставления расположения части, стоявшей в глубоком тылу, были соотнесены по времени с внезапными и безвременными смертями германских офицеров и чиновников в близлежащих городах – причем по достаточно одинаковой схеме. Скандалов не возникало, в конце концов, это были всего лишь немцы, но британское командование начало железной рукой укреплять пошатнувшуюся дисциплину. Немногочисленные попытки открытого мятежа в германских частях были задавлены в зародыше. Похожие, хотя и менее радикальные проблемы имелись с польскими, чешскими и норвежскими частями, любившими втихомолку подставить немецкого соседа. И все это не прибавляло стойкости войскам в масштабе фронтовых операций.
– Я не понимаю, какого черта нас держат в неведении о происходящем!
Ганс-Ульрих Красовски, командир переформированного за счет разбитых частей танкового полка, важнейшей и почти единственной ударной силы, потрепанной в неудавшемся контрнаступлении, сменившей свое название и номер дивизии СС, шел на головной машине колонны, уставленной антеннами почти как рождественская елка.
– Ну подумайте, если дивизию и вообще армию все же задействовали, то, значит, командование в замысел и детали наступления посвящено, так?
– Вероятно…
Старый знакомый, британский майор, который уже не выглядел так по-дурацки да и вел себя нормально (видимо, из-за усталости), расслабленно мотал головой, раскачиваясь вместе с танком на еще не слишком разбитой дороге.
– Тогда почему не держат в курсе меня? Вас? Какой в этом смысл? Маршрут движения, опознавательные сигналы для своей авиации, сроки выхода к рубежу, и все! А командирам рот и взводов нельзя говорить и этого! Неужели боятся, что я выдам план русским? Которые спустятся за ним на парашюте, а потом на нем же и улетят… Ерунда. Нам просто не доверяют по определению. Немец – значит доверять ему нельзя. Я делаю правильные выводы, герр майор?
– Правильные…
– У-у-у, да вы совсем расклеились. Коньячку?
– Не откажусь.
Майор присосался к микроскопической изогнутой фляжечке с выдавленным охотничьим сюжетом на выпуклой стороне.
– Данке. Неплохо.
– Держитесь, герр майор. Еще пара часов, и мы сольемся в экстазе с русским железом.
– Очень тяжелый марш.
– Согласен. Тяжелый, длинный и не особо мне понятный. Почему, черт подери, мне не говорят, на кого нас бросают! Одиннадцатого, когда мы с вами напоролись, никто не знал ничего. Три дня назад нам соизволили дать какую-то информацию – но только после того, как целая американская дивизия начала проситься на наше место во втором эшелоне. И, кстати, после того, как она это место получила. Помните денек? Холм…
– Да уж, такое не забывают…
Полк, тогда почти полного состава – даже с ротой «Королевских тигров», даже с командирскими танками по штату, прошел русские позиции, додавливая очаги сопротивления, окруженные дымящими машинами заокеанской постройки. За все это время, кстати, новоиспеченный ObersLueutenant (то есть подполковник, поскольку они теперь были уже как бы не СС) не видел ни одного английского танка, даже в английских же танковых частях. Половину дня полк провел в бою, медленно перемещаясь вместе с пехотой вдоль перепаханных русских позиций. Потерь почти не было, от русских мало что уже оставалось, но американской дивизии действительно досталось здорово, ее отвели назад после первых же суток. Что же касается сказанного майором «такого не забывают», оба имели в виду одно и то же. Под конец дня, когда фронт ушел уже далеко и снаряды до бывшего первого рубежа обороны русских уже не долетали, они остановились, въехав на один из пологих холмов, с которого открывался хороший обзор во все стороны. Открыв люки, экипаж его танка, держа перед собой оружие, разглядывал дымящееся поле боя – гиперреалистичный натюрморт страдающего садистскими комплексами художника. Пехотинцы методичной трусцой прочесывали траншеи, изредка постреливали, проверяя тела убитых русских, которых часто и не надо было хоронить, настолько их глубоко засыпало в обвалившихся внутрь себя окопах. Присевший на корточки около застывшего выгоревшего «стюарта» рослый, с нагловатыми повадками унтер (Ганс-Ульрих его уже давно знал, он тоже воевал года три) помахал им призывно рукой – идите, мол, не пожалеете. Еще несколько солдат тоже остановились рядом с унтером, обернулись на них. Танкисты из его экипажа, уже вылезшие на броню, разминая кости, посмотрели на своего командира вопросительно. Кивком Ганс-Ульрих отпустил их, сам продолжая разглядывать в бинокль местность вокруг. Через минуту ему засвистели уже его собственные солдаты, замахали, и тогда любопытство победило и он подошел вместе с англичанином.
Танк стоял над более-менее целым участком траншеи – с задранной пушкой, как будто его остановили в прыжке. Его корпус нависал над скорчившимися на дне траншеи телами в изодранной пулями и осколками одежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Германские части дрались с полным напряжением, в том числе и те, которых перебросили с Западного фронта, в то время как немецкие солдаты, попавшие в плен за полгода, прошедших после высадки в Нормандии, продолжали сидеть за колючей проволокой, вместе с теми, кто был пленен еще в ходе Африканской Кампании.
Если бы их освободили и дали в руки оружие… М-да, тут могли быть варианты. Просидевшие в лагерях солдаты не питали, что объяснимо, большой любви к своим недавним тюремщикам, а те, в свою очередь, не испытывали к ним большого доверия. В стане новых союзников было немало проблем на расовой и этнической почве. Каково, например, белокурому рыцарю СС отдавать честь британскому офицеру с синей звездой Давида на правом плече? И ладно еще это. Солдаты Палестинской бригады, сплошь бывшие самими классическими евреями, любили выдернуть из рядов пленных какого-нибудь немчика и заставить его вытирать своей формой пыль с дороги, а их офицеры в это не вмешивались. Несколько произошедших эпизодов оставления расположения части, стоявшей в глубоком тылу, были соотнесены по времени с внезапными и безвременными смертями германских офицеров и чиновников в близлежащих городах – причем по достаточно одинаковой схеме. Скандалов не возникало, в конце концов, это были всего лишь немцы, но британское командование начало железной рукой укреплять пошатнувшуюся дисциплину. Немногочисленные попытки открытого мятежа в германских частях были задавлены в зародыше. Похожие, хотя и менее радикальные проблемы имелись с польскими, чешскими и норвежскими частями, любившими втихомолку подставить немецкого соседа. И все это не прибавляло стойкости войскам в масштабе фронтовых операций.
– Я не понимаю, какого черта нас держат в неведении о происходящем!
Ганс-Ульрих Красовски, командир переформированного за счет разбитых частей танкового полка, важнейшей и почти единственной ударной силы, потрепанной в неудавшемся контрнаступлении, сменившей свое название и номер дивизии СС, шел на головной машине колонны, уставленной антеннами почти как рождественская елка.
– Ну подумайте, если дивизию и вообще армию все же задействовали, то, значит, командование в замысел и детали наступления посвящено, так?
– Вероятно…
Старый знакомый, британский майор, который уже не выглядел так по-дурацки да и вел себя нормально (видимо, из-за усталости), расслабленно мотал головой, раскачиваясь вместе с танком на еще не слишком разбитой дороге.
– Тогда почему не держат в курсе меня? Вас? Какой в этом смысл? Маршрут движения, опознавательные сигналы для своей авиации, сроки выхода к рубежу, и все! А командирам рот и взводов нельзя говорить и этого! Неужели боятся, что я выдам план русским? Которые спустятся за ним на парашюте, а потом на нем же и улетят… Ерунда. Нам просто не доверяют по определению. Немец – значит доверять ему нельзя. Я делаю правильные выводы, герр майор?
– Правильные…
– У-у-у, да вы совсем расклеились. Коньячку?
– Не откажусь.
Майор присосался к микроскопической изогнутой фляжечке с выдавленным охотничьим сюжетом на выпуклой стороне.
– Данке. Неплохо.
– Держитесь, герр майор. Еще пара часов, и мы сольемся в экстазе с русским железом.
– Очень тяжелый марш.
– Согласен. Тяжелый, длинный и не особо мне понятный. Почему, черт подери, мне не говорят, на кого нас бросают! Одиннадцатого, когда мы с вами напоролись, никто не знал ничего. Три дня назад нам соизволили дать какую-то информацию – но только после того, как целая американская дивизия начала проситься на наше место во втором эшелоне. И, кстати, после того, как она это место получила. Помните денек? Холм…
– Да уж, такое не забывают…
Полк, тогда почти полного состава – даже с ротой «Королевских тигров», даже с командирскими танками по штату, прошел русские позиции, додавливая очаги сопротивления, окруженные дымящими машинами заокеанской постройки. За все это время, кстати, новоиспеченный ObersLueutenant (то есть подполковник, поскольку они теперь были уже как бы не СС) не видел ни одного английского танка, даже в английских же танковых частях. Половину дня полк провел в бою, медленно перемещаясь вместе с пехотой вдоль перепаханных русских позиций. Потерь почти не было, от русских мало что уже оставалось, но американской дивизии действительно досталось здорово, ее отвели назад после первых же суток. Что же касается сказанного майором «такого не забывают», оба имели в виду одно и то же. Под конец дня, когда фронт ушел уже далеко и снаряды до бывшего первого рубежа обороны русских уже не долетали, они остановились, въехав на один из пологих холмов, с которого открывался хороший обзор во все стороны. Открыв люки, экипаж его танка, держа перед собой оружие, разглядывал дымящееся поле боя – гиперреалистичный натюрморт страдающего садистскими комплексами художника. Пехотинцы методичной трусцой прочесывали траншеи, изредка постреливали, проверяя тела убитых русских, которых часто и не надо было хоронить, настолько их глубоко засыпало в обвалившихся внутрь себя окопах. Присевший на корточки около застывшего выгоревшего «стюарта» рослый, с нагловатыми повадками унтер (Ганс-Ульрих его уже давно знал, он тоже воевал года три) помахал им призывно рукой – идите, мол, не пожалеете. Еще несколько солдат тоже остановились рядом с унтером, обернулись на них. Танкисты из его экипажа, уже вылезшие на броню, разминая кости, посмотрели на своего командира вопросительно. Кивком Ганс-Ульрих отпустил их, сам продолжая разглядывать в бинокль местность вокруг. Через минуту ему засвистели уже его собственные солдаты, замахали, и тогда любопытство победило и он подошел вместе с англичанином.
Танк стоял над более-менее целым участком траншеи – с задранной пушкой, как будто его остановили в прыжке. Его корпус нависал над скорчившимися на дне траншеи телами в изодранной пулями и осколками одежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169