Задержавшись на мгновение в проеме, военком «Кронштадта» провел взглядом по уровню, где приблизительно находился горизонт. Ничего не увидев в черноте ночного океана, он наконец захлопнул дверь люка за собой. В попытках разглядеть что-то в месиве волн и дождя он был не одинок. Только на одном «Кронштадте» дюжина сигнальщиков и просто не приставленных к делу офицеров обшаривала линию горизонта в самую лучшую оптику, как отечественного, так и иностранного производства в попытках увидеть врага до того, как он увидит их.
К четырем часам утра окончательно измучивший всех дождь перестал. Вахта сигнальщиков сменилась несколько раз, и от сладкого кофе – лучшего, по мнению Москаленко, средства для улучшения зрения ночью – всех уже тошнило. Нервное возбуждение сошло, уступив место усталости и желанию уснуть, у многих появилась надежда, что им каким-то образом удалось ускользнуть от англичан. Действительно, после прорыва сквозь пролив на полной скорости и без единого выстрела эскадра успела уже дважды поменять курс, идя двадцатиузловым ходом, и не имела ни одного контакта с противником с момента потопления сторожевика в проливе и уничтожения истребителями «Каталины» за несколько часов до этого. До наступления светлого времени суток, когда калибр «Советского Союза» мог стать одним из решающих факторов артиллерийской дуэли, оставалось всего несколько часов, и шансы протянуть как-нибудь это время все более повышались. За ночь эскадра прошла уже треть пути к Ян-Майену – голому клочку земли в сердце Северной Атлантики, и после пяти часов даже Москаленко поверил, что они выкрутятся.
В пять шестнадцать утра измученный двенадцатичасовой вахтой оператор радара на вершине фок-мачты линкора включил свой прибор, подождал две минуты, пока прогреются нити ламп, проверил неоновой лампочкой сеть и переключил тумблер активного контура на «вкл.», засунув лицо внутрь картонного цилиндра, затеняющего экран. Желтая стрела поискового вектора едва успела провернуться на четверть круга, как за ней вспыхнули три жирные желтые точки, выстроенные в ряд. Инженер-капитан-лейтенант несколько секунд в ужасе смотрел на их медленное угасание и очнулся только от возмущенного и нетерпеливого голоса в прижатой к уху телефонной трубке: «Как сейчас, нормально?»
– Мать! – он дернулся, выронив трубку с плеча, и с трудом успел подхватить ее рукой. – Три цели сто пятьдесят градусов, интервалы минимальные! Дистанция… – сорвав картонку, он наслоил на экран целлулоидную гибкую линейку. – Около тридцати девяти тысяч. Жирные, как собаки! Леня, чтоб я сдох, – оператор с тем же ужасом проследил, как вектор развертки снова прошел через этот сектор и точки вспыхнули на том же месте с пугающей ясностью. – Это они!
Офицеры в рубке, уже успевшие остыть и расслабиться, как один повернулись к поперхнувшемуся воздухом каплею с трубкой в руке. Бледный хуже покойника, тот попытался сказать что-то, голос сорвался, и командир шагнул к нему, страшный, с исказившимся лицом: «Ну?!» Капитан-лейтенант, запинаясь, повторил услышанные слова, с растерянностью и страхом глядя на адмирала. Левченко, сразу постаревший, согнулся пополам в кресле, как от боли. Выпрямившись, он закрыл ладонью горло, с трудом выдавив из него сухой и надтреснутый голос: «Отключить радар, быть в готовности включиться любую секунду». Офицер у телефона скороговоркой передал адмиральское приказание и тут же отозвался: «Он отключил сразу же, еще до приказа».
– Молодец, – Левченко сжал ладонью горло еще сильнее, боль при каждом слове была невыносимой.
– Ратьером на «Кронштадт» и «Чапаев»: «Три крупные цели на курсовом угле один-пять-ноль, в плотном строю. Дистанция три-девять тысяч метров. Боевая тревога».
Ждавший этой секунды Иванов, скинув плексигласовую коробку предохранителя, вжал багровую кнопку алярма в стальной кружок и сразу же пятками ощутил вырвавшиеся из стальных тарелок удары гонга.
– Ну что, бог артиллерии, – обернувшись, он в упор взглянут в лицо старшему артиллеристу. – Постреляем? Не все Москаленко порох жечь?
«Постреляем» было то слово, которое старший не переносил по отношению к главному калибру своего корабля и страны вообще. Когда первую шестнадцатидюймовку будущего «Советского Союза» испытывали на артиллерийском полигоне на окраине Ленинграда, стекла дрожали в Красном Селе. Беззвучно оскалив зубы, он отдал честь и, развернувшись, вышел из рубки. Считая себя вторым по важности человеком в эскадре после Левченко, командир БЧ-2 четко понимал, что от качества его стрельбы сейчас напрямую зависит жизнь пяти с половиной тысяч человек. Вбежав в пост управления стрельбой главного калибра, он поймал вопросительный взгляд уже все понявшего каплея и оскалился еще раз, на этот раз по-дружески. Сразу за ним в пост вбежало еще несколько человек, забивших все углы тесного помещения. Щелчки переключаемых один ряд за другим тумблеров громоздкого центрального автомата стрельбы оживляли его электрические цепи, соединяя мозг главного калибра с его глазами с одной стороны, и кулаками – с другой.
Больше всего Бородулину хотелось дать холостой залп прогревающим зарядом, чтобы довести температуру стволов до идеальной, но невозможность этого он понимал сполна. Втиснувшись в узкое вращающееся кресло по соседству с инженерским и пару раз крутанувшись влево-вправо, он переключил главный рубильник цепи ЦАСа на «вход». Отныне вся информация от дальномеров на обеих рубках и фок-мачте линкора замыкалась на «самоход» автомата впрямую. Старший лейтенант, контролер вычислителя, сломав печать на замке, вынул из узкого стального ящика стопку твердых целлулоидных листков с продетыми в отверстия на углах шнурками и, широко ухмыльнувшись, надел всю пачку себе на шею. Вид у него, конечно, был глупый, но старлей относился к этому с юмором, насколько это было возможно в создавшейся ситуации.
Бородулин подмигнул лейтенанту и снова обернулся к усыпанной градуированными циферблатами панели. Данные как с дальномеров, так и с артиллерийского радара не поступали, и индикаторные стрелки горизонтальной и вертикальной наводки стояли по нулям, означая, что башни находятся в походном положении. Сигнальные лампы всех трех номеров включились одна за другой, обозначая готовность соответствующих погребов и башен к бою, затем ожила картушка ориентировки носового командно-дальномерного поста, повернувшегося влево. Как раз в нем и находился управляющий огнем главного калибра первый артиллерист в должности капитана 3-го ранга, которому Бородулин доверял как себе еще с «Молотова». Два года назад у них было на одну звездочку меньше, но уже тогда они понимали друг друга с полделения малой шкалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169