– Не волнуйтесь, товарищ капитан первого ранга. Успеем все.
– Я приказал лепилам брать шесть комплектов штата.
– Все получат. Скажут шесть – получат шесть. Скажут десять – получат десять. Все как вы скажете, так и будет.
– Снаряды?
– Сколько сказали.
– Унитары к соткам?
– Подвезут через полчаса. Машины уже вышли, время ушло грузить, поднимали по тревоге учебку. Сверхкомплект в ящиках по два выстрела.
– Патроны к автоматам и ДШК?
– Грузят. Сколько сказали.
– Когда произведены?
Кавторанг несколько растерялся.
– Не знаю…
– Узнать.
– Так точно. – Офицер снабжения отошел в сторону, движением руки подозвал к себе вытянувшегося в струнку вестового матроса из ожидающего приказаний отделения, неприметно отирающегося у кнехта, что-то сказал отрывисто. Матрос выхватил электрический фонарик, посветил, офицер быстро нацарапал несколько фраз в блокноте, с треском выдернул страницу, сложил вчетверо, отдал матросу, еще что-то добавил. Тот сорвался с места, унесся на длинных ногах.
– Десять минут, – сказал снабженец, снова подходя к Москаленко и своему дежурному, молча разглядывающим освещенный прожекторами с берега и надстроек корабль.
Воздух был стылым и царапающим горло. В воздухе висела неподвижная, слегка переливающаяся в лучах прожекторов и ламп морось, заставляющая моргать и щуриться, когда белые точки ламп на берегу расплывались в четырехлучевые звезды. Командир крейсера оторвался от своих мыслей, за секунду утащивших оглушенный усталостью мозг в далекие, не имеющие отношения к войне дебри. Взмахом руки он подозвал к себе еще одного рассыльного и приказал прислать первого попавшегося свободного офицера из корабельных. Умчался и этот. Но не особо занятого офицера ему удалось найти только через десять минут, после долгих попыток высмотреть среди таскающих тяжести и руководящих этим людей кого-нибудь праздного. Наконец матросу пришло в голову обратиться к кавторангу, размахивающему кулаком, задрав голову на надстройки, и тот живо нашел ему какого-то лейтенанта. Когда они домчались до бака, лейтенанту тоже пришлось бежать, командир просматривал вместе со склонившимся к нему дежурным желтые форменные бланки от партий боеприпасов. Дождавшись, пока они закончат, лейтенант доложился, назвавшись смешной фамилией Лепиха.
– Возьми отделение бойцов, лейтенант, с берега, и бегом выгрузите библиотеку. Товарищ капитан-лейтенант, распорядитесь.
– Всю, товарищ командир?
– Всю. До последней книжки. Полки оставить. Когда закончите, доложите Чурило, пусть займут подо что скажет. Медикаменты, скоропортящиеся продукты, в общем, все, что нужно вентилировать и что не загорится. Он разберется. Быстро.
Молчаливый помощник дежурного кивнул и прямо направился к трапам, за ним последовал оборачивающийся на ходу лейтенант.
– Можете получить дрозда… За классиков-то… – с неодобрением сказал портовик.
– Плевал я… – Москаленко поморщился. – Три тысячи томов. В море не до чтения будет. А гореть, случись что, станет будь здоров – прямо у барбета третьей башни. И вес. И библиотекарь. На хрен все пошли.
Кавторанг пожал плечами. В принципе, он был согласен с командиром корабля. По его личному, тщательно скрываемому убеждению, экипажи спешно готовящихся к походу кораблей были самыми настоящими смертниками. Испытывая некоторую неловкость оттого, что остается на берегу, он пытался успокоить свою совесть работой и беспрекословным исполнением всех требований уходящих в море моряков. Не первый раз он готовил к выходу корабли, но впервые он испытывал тоску по уходящим, тоску по недоступному ему теперь мостику, по брызгам воды из-под форштевня. А ведь думал – исходился уже, старая лошадь.
К полудню в док, где стоял «Советский Союз», пустили воду, и корабль медленно приподнялся с кильблоков. В миле от входа в канал уже стоял окруженный буксирами «Кронштадт», дожидающийся своей очереди на «процедуру», до которой еще надо было готовить док к приему отличающегося по конструкции корабля. Недолгие часы, отводившиеся тяжелым кораблям в единственном крупном сухом доке Кронштадта, не позволяли провести сколько-нибудь масштабных работ, но подводная часть кораблей не обрабатывалась с самых испытаний, и ее чистка и покраска могли дать важную прибавку в скорости и, главное, в дальности действия.
По всем правилам перед постановкой в док положено было сгрузить боезапас, крейсер же загрузили сверх всяких норм и стандартов. Цинки с патронами для зенитных автоматов лежали в коридорах, ящики с патронами к 100-мм пушкам были напиханы в кладовые и мастерские – из тех, что под броней. Если 152-мм снарядов по штату полагалось полторы сотни на пушку, то взято было двести двадцать пять. А каждый такой снаряд – это 55 килограммов, каждый отдельный заряд к нему – еще 35 килограммов. И для всех их нужно было найти места в погребах, потому что хранить боеприпасы раздельного заряжания в неприспособленных для этого местах мог только самоубийца. Корабль напоминал огромный пороховой погреб. Вес зарядов в погребах измерялся десятками тонн. Вес взрывчатки в снарядах – тоннами. Объем бензина в носовом бензохранилище – многими кубическими метрами, смазочных масел – снова тоннами, мазута в цистернах – тысячами тонн. Точнее, их было уже пять с половиной тысяч, потому что часть была взята в отсеки противоминной защиты. Все это могло гореть, могло взрываться, могло уничтожить огромный корабль за считанные секунды, но без этого он был беззащитен.
Все делалось чрезвычайно быстро, в не слишком характерном для флота темпе. Время подпирало, и народ работал, как уколотый в задницу чем-то острым. Фактически это было понятное желание остаться живыми. Даже в те минуты, когда из дока выкачивали воду (процедура, за которой моряки любят наблюдать, свесившись через борт), цепочки матросов и старшин перебрасывали из рук в руки ящики и коробки, постепенно заполняющие все свободное пространство во всех еще незанятых уголках корабля. Автономность по провизии и топливу составляла для «Кронштадта» около двадцати суток, но если на дозаправку, как выяснилось, Москаленко мог еще рассчитывать, то количество продуктов, которые могли сожрать хотя бы за неделю тысяча сто здоровых мужиков, с трудом могло быть перегружено в море. Исходя из этого, бочкам с квашеной капустой, мешкам с картошкой и ящикам с американской консервированной колбасой в списках, выданных к исполнению береговым службам, было уделено не меньше внимания, чем снарядам. Прямо в доке корабль начали красить одновременно сверху вниз и снизу вверх, по схемам, составленным в маскировочной лаборатории Кронштадтской ГВМБ. Несколько старшин лаборатории за два часа нанесли контуры пятен и косых полос и на катере ушли к стоящему у дальнего пирса «Чапаеву».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
– Я приказал лепилам брать шесть комплектов штата.
– Все получат. Скажут шесть – получат шесть. Скажут десять – получат десять. Все как вы скажете, так и будет.
– Снаряды?
– Сколько сказали.
– Унитары к соткам?
– Подвезут через полчаса. Машины уже вышли, время ушло грузить, поднимали по тревоге учебку. Сверхкомплект в ящиках по два выстрела.
– Патроны к автоматам и ДШК?
– Грузят. Сколько сказали.
– Когда произведены?
Кавторанг несколько растерялся.
– Не знаю…
– Узнать.
– Так точно. – Офицер снабжения отошел в сторону, движением руки подозвал к себе вытянувшегося в струнку вестового матроса из ожидающего приказаний отделения, неприметно отирающегося у кнехта, что-то сказал отрывисто. Матрос выхватил электрический фонарик, посветил, офицер быстро нацарапал несколько фраз в блокноте, с треском выдернул страницу, сложил вчетверо, отдал матросу, еще что-то добавил. Тот сорвался с места, унесся на длинных ногах.
– Десять минут, – сказал снабженец, снова подходя к Москаленко и своему дежурному, молча разглядывающим освещенный прожекторами с берега и надстроек корабль.
Воздух был стылым и царапающим горло. В воздухе висела неподвижная, слегка переливающаяся в лучах прожекторов и ламп морось, заставляющая моргать и щуриться, когда белые точки ламп на берегу расплывались в четырехлучевые звезды. Командир крейсера оторвался от своих мыслей, за секунду утащивших оглушенный усталостью мозг в далекие, не имеющие отношения к войне дебри. Взмахом руки он подозвал к себе еще одного рассыльного и приказал прислать первого попавшегося свободного офицера из корабельных. Умчался и этот. Но не особо занятого офицера ему удалось найти только через десять минут, после долгих попыток высмотреть среди таскающих тяжести и руководящих этим людей кого-нибудь праздного. Наконец матросу пришло в голову обратиться к кавторангу, размахивающему кулаком, задрав голову на надстройки, и тот живо нашел ему какого-то лейтенанта. Когда они домчались до бака, лейтенанту тоже пришлось бежать, командир просматривал вместе со склонившимся к нему дежурным желтые форменные бланки от партий боеприпасов. Дождавшись, пока они закончат, лейтенант доложился, назвавшись смешной фамилией Лепиха.
– Возьми отделение бойцов, лейтенант, с берега, и бегом выгрузите библиотеку. Товарищ капитан-лейтенант, распорядитесь.
– Всю, товарищ командир?
– Всю. До последней книжки. Полки оставить. Когда закончите, доложите Чурило, пусть займут подо что скажет. Медикаменты, скоропортящиеся продукты, в общем, все, что нужно вентилировать и что не загорится. Он разберется. Быстро.
Молчаливый помощник дежурного кивнул и прямо направился к трапам, за ним последовал оборачивающийся на ходу лейтенант.
– Можете получить дрозда… За классиков-то… – с неодобрением сказал портовик.
– Плевал я… – Москаленко поморщился. – Три тысячи томов. В море не до чтения будет. А гореть, случись что, станет будь здоров – прямо у барбета третьей башни. И вес. И библиотекарь. На хрен все пошли.
Кавторанг пожал плечами. В принципе, он был согласен с командиром корабля. По его личному, тщательно скрываемому убеждению, экипажи спешно готовящихся к походу кораблей были самыми настоящими смертниками. Испытывая некоторую неловкость оттого, что остается на берегу, он пытался успокоить свою совесть работой и беспрекословным исполнением всех требований уходящих в море моряков. Не первый раз он готовил к выходу корабли, но впервые он испытывал тоску по уходящим, тоску по недоступному ему теперь мостику, по брызгам воды из-под форштевня. А ведь думал – исходился уже, старая лошадь.
К полудню в док, где стоял «Советский Союз», пустили воду, и корабль медленно приподнялся с кильблоков. В миле от входа в канал уже стоял окруженный буксирами «Кронштадт», дожидающийся своей очереди на «процедуру», до которой еще надо было готовить док к приему отличающегося по конструкции корабля. Недолгие часы, отводившиеся тяжелым кораблям в единственном крупном сухом доке Кронштадта, не позволяли провести сколько-нибудь масштабных работ, но подводная часть кораблей не обрабатывалась с самых испытаний, и ее чистка и покраска могли дать важную прибавку в скорости и, главное, в дальности действия.
По всем правилам перед постановкой в док положено было сгрузить боезапас, крейсер же загрузили сверх всяких норм и стандартов. Цинки с патронами для зенитных автоматов лежали в коридорах, ящики с патронами к 100-мм пушкам были напиханы в кладовые и мастерские – из тех, что под броней. Если 152-мм снарядов по штату полагалось полторы сотни на пушку, то взято было двести двадцать пять. А каждый такой снаряд – это 55 килограммов, каждый отдельный заряд к нему – еще 35 килограммов. И для всех их нужно было найти места в погребах, потому что хранить боеприпасы раздельного заряжания в неприспособленных для этого местах мог только самоубийца. Корабль напоминал огромный пороховой погреб. Вес зарядов в погребах измерялся десятками тонн. Вес взрывчатки в снарядах – тоннами. Объем бензина в носовом бензохранилище – многими кубическими метрами, смазочных масел – снова тоннами, мазута в цистернах – тысячами тонн. Точнее, их было уже пять с половиной тысяч, потому что часть была взята в отсеки противоминной защиты. Все это могло гореть, могло взрываться, могло уничтожить огромный корабль за считанные секунды, но без этого он был беззащитен.
Все делалось чрезвычайно быстро, в не слишком характерном для флота темпе. Время подпирало, и народ работал, как уколотый в задницу чем-то острым. Фактически это было понятное желание остаться живыми. Даже в те минуты, когда из дока выкачивали воду (процедура, за которой моряки любят наблюдать, свесившись через борт), цепочки матросов и старшин перебрасывали из рук в руки ящики и коробки, постепенно заполняющие все свободное пространство во всех еще незанятых уголках корабля. Автономность по провизии и топливу составляла для «Кронштадта» около двадцати суток, но если на дозаправку, как выяснилось, Москаленко мог еще рассчитывать, то количество продуктов, которые могли сожрать хотя бы за неделю тысяча сто здоровых мужиков, с трудом могло быть перегружено в море. Исходя из этого, бочкам с квашеной капустой, мешкам с картошкой и ящикам с американской консервированной колбасой в списках, выданных к исполнению береговым службам, было уделено не меньше внимания, чем снарядам. Прямо в доке корабль начали красить одновременно сверху вниз и снизу вверх, по схемам, составленным в маскировочной лаборатории Кронштадтской ГВМБ. Несколько старшин лаборатории за два часа нанесли контуры пятен и косых полос и на катере ушли к стоящему у дальнего пирса «Чапаеву».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169