Большинство из них были новыми христианами, поскольку лишь еврейский финансовый гений мог наладить разрушенное войной городское хозяйство.
Нет, священники были не в силах причинить вред Севилье.
Он взглянул на дочь. Она рассеянно обмахивалась веером. Ее длинные черные ресницы были опущены. Уж не таила ли она что-то от своего отца? Все ли было с ней в порядке?
Сусанна между тем радовалась тому, что отец не мог прочитать ее мыслей. «Что-то он скажет, когда узнает, что я натворила? – думала она. – Простит ли он меня? Ведь именно этого он боялся больше всего на свете».
Она вдруг разозлилась. У нее был пылкий темперамент – настолько пылкий, что в минуты гнева она почти не владела собой. «Это все из-за него, он сам во всем виноват, – сказала она себе. – Не надо было запирать меня в доме. Возможно, я пойду по стопам моей матери, но теперь это уже не имеет значения. Если я хочу любовника, то он у меня будет».
Ее лицо оставалось по-прежнему бесстрастным, рука все так же изящно держала развернутый веер.
Она обожала своего отца, но ей никогда не удавалось подавлять чувства – слишком страстная у Нее была натура. Она ненавидела себя за то, что обманула его, и эта ненависть заставляла ее ненавидеть также старого Диего.
Это он во всем виноват, мысленно твердила она. И пускай он теперь не винит никого, кроме себя самого.
«Пройдет несколько недель, – думала она, – и я уже не смогу скрывать, что я в положении. А что тогда?»
Да, за ней следили, но с помощью своей симпатичной служанки она сумела принимать любовника прямо у себя дома. Он был молод и красив и принадлежал к знатному кастильскому роду, поэтому она не устояла перед искушением. О последствиях она не задумывалась – как всегда, подчинилась порыву чувств. У ее матери был такой же порывистый характер.
Сейчас, сидя на балконе, она лишь смутно слышала крики толпы и не ощущала атмосферы напряженного ожидания, повисшей над городом. Она думала о своем отце, так самозабвенно любившем ее уже в те годы, когда она была еще маленькой девочкой, и так наивно гордившемся ее признанной во всей Севилье красотой. О да, она и в самом деле красива, а вот с девичеством ей пришлось расстаться навсегда. Она стала женщиной и хотела вести такую жизнь, какая будет ей по нраву. И уж во всяком случае – выйти из-под отцовского надзора, невыносимого для ее пылкой натуры.
«Но что же он сделает, – вновь и вновь задавалась она вопросом, – когда я встану перед ним и скажу: «Отец, у меня будет ребенок?»
И еще один вопрос: где сейчас ее любовник? Впрочем, этого она не желала знать. Он ей надоел, и служанка перестала водить его в спальню своей госпожи. От него останется лишь ребенок, который уже сейчас напоминал ей о том, как страстно она любила.
Но вот на улице показалась процессия, и ее вид заставил вздрогнуть зрителей, толпившихся у домов и торговых лавок. Словно на город вдруг легла тень грозовой тучи.
Впереди шествовал доминиканский монах, державший в руках большой белый крест. За ним торжественным шагом ступали инквизиторы в белых балахонах и черных капюшонах, почти скрывавших их лица. Далее степенно шли их незаменимые помощники и подручные – босые, облаченные в грязные рубища доминиканцы.
Эта процессия походила на погребальную, но производила куда более угнетающее впечатление. Она направлялась к монастырю святого Павла, настоятель которого, Алонсо де Охеда, должен был зачитать обязанности этих людей и призвать их к безжалостной борьбе с отступниками, не соблюдавшими суровые каноны его собственной, а значит и единственно правильной веры.
Теперь даже Сусанна, как ни была поглощена мыслями о грозившей ей трагедии, почувствовала зловещий холод, исходивший от этих угрюмых людей. Она взглянула на отца. Тот напряженно смотрел на улицу.
Шествие сопровождали цыгане, нищие, дети. Они кричали во все горло и размахивали лоскутами белой материи, а те, кто еще недавно веселился и танцевал, молча стояли в стороне, прижавшись к стенам домов.
На балконе появился гость. Это был один из севильских купцов, приятель Диего де Сусана.
У него было мрачное, настороженное выражение лица. Он сказал:
– Не нравится мне это представление, почтенный Диего. Сусан через силу улыбнулся.
– Они пытаются учредить в Севилье инквизицию. Но, думаю, у них ничего не получится.
– Почему вы так считаете?
Диего положил руку на плечо вошедшего.
– Потому что в городе есть такие люди, как вы и я. Это мы принесли в Севилью благополучие, это мы ею правим. Нам только нужно держаться вместе, и тогда очень скоро всем станет ясно, что мы не позволим никаким инквизиторам вмешиваться в наши дела.
– Полагаете, мы с ними справимся?
– Не сомневаюсь в этом, друг мой.
Диего де Сусан старался говорить властным, убедительным тоном. Один из двух музыкантов, сидевших на балконе, заиграл на лютне.
Сусанна забыла о процессии. Она вновь задавалась вопросом: «Как я расскажу ему о своем положении? Как осмелюсь нарушить его покой?»
В задней комнате дома Диего де Сусана собрались многие видные горожане. Среди них были верховный судья Севильи и куратор королевской таможни Хуан Аболафио, его брат лиценциат права Фернандес Аболафио, такие состоятельные купцы, как Мануэль Саули и Бартоломей Торральба.
Диего сам запер двери и поставил снаружи надежных слуг, чтобы никто не мог подслушать предстоящего разговора.
Затем он обратился к собравшимся.
– Друзья мои, – негромко сказал он, – вы знаете, зачем я пригласил вас к себе. Все мы видели процессию, проследовавшую на той неделе к монастырю святого Павла, и все мы понимаем ее значение. До сих пор в этом городе мы не ведали невзгод, жили в достатке и безопасности. Если инквизиторы получат власть, которой они добиваются, нашему безбедному существованию придет конец.
Немного помолчав, он добавил:
– Тогда любого из нас смогут разбудить среди ночи, поднять с постели и, не дав одеться, разлучить с нашими семьями. И кто наперед может сказать, что случится с нами в мрачных темницах инквизиции? Возможно, очутившись там, мы уже никогда не увидим наших родных и близких. Друзья мои, этого нельзя допустить. Мы должны защитить себя и свои семьи.
– Почтенный Диего, вы предлагаете каким-то образом помешать осуществлению враждебных нам планов? – спросил Хуан Аболафио.
– И в самом ли деле они направлены против нас? – перебил брата Фернандес.
Диего вздохнул.
– Боюсь, именно против нас они и направлены. Мы принадлежим к числу новых христиан, и мы богаты. Этого вполне достаточно, чтобы обвинить нас во всех смертных грехах. Да, друзья мои, наше положение очень серьезно. Севильцы отнеслись к инквизиторам с величайшей настороженностью – однако положение прокламации, обязывающее всякого горожанина следить за так называемыми еретиками все еще остается в силе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Нет, священники были не в силах причинить вред Севилье.
Он взглянул на дочь. Она рассеянно обмахивалась веером. Ее длинные черные ресницы были опущены. Уж не таила ли она что-то от своего отца? Все ли было с ней в порядке?
Сусанна между тем радовалась тому, что отец не мог прочитать ее мыслей. «Что-то он скажет, когда узнает, что я натворила? – думала она. – Простит ли он меня? Ведь именно этого он боялся больше всего на свете».
Она вдруг разозлилась. У нее был пылкий темперамент – настолько пылкий, что в минуты гнева она почти не владела собой. «Это все из-за него, он сам во всем виноват, – сказала она себе. – Не надо было запирать меня в доме. Возможно, я пойду по стопам моей матери, но теперь это уже не имеет значения. Если я хочу любовника, то он у меня будет».
Ее лицо оставалось по-прежнему бесстрастным, рука все так же изящно держала развернутый веер.
Она обожала своего отца, но ей никогда не удавалось подавлять чувства – слишком страстная у Нее была натура. Она ненавидела себя за то, что обманула его, и эта ненависть заставляла ее ненавидеть также старого Диего.
Это он во всем виноват, мысленно твердила она. И пускай он теперь не винит никого, кроме себя самого.
«Пройдет несколько недель, – думала она, – и я уже не смогу скрывать, что я в положении. А что тогда?»
Да, за ней следили, но с помощью своей симпатичной служанки она сумела принимать любовника прямо у себя дома. Он был молод и красив и принадлежал к знатному кастильскому роду, поэтому она не устояла перед искушением. О последствиях она не задумывалась – как всегда, подчинилась порыву чувств. У ее матери был такой же порывистый характер.
Сейчас, сидя на балконе, она лишь смутно слышала крики толпы и не ощущала атмосферы напряженного ожидания, повисшей над городом. Она думала о своем отце, так самозабвенно любившем ее уже в те годы, когда она была еще маленькой девочкой, и так наивно гордившемся ее признанной во всей Севилье красотой. О да, она и в самом деле красива, а вот с девичеством ей пришлось расстаться навсегда. Она стала женщиной и хотела вести такую жизнь, какая будет ей по нраву. И уж во всяком случае – выйти из-под отцовского надзора, невыносимого для ее пылкой натуры.
«Но что же он сделает, – вновь и вновь задавалась она вопросом, – когда я встану перед ним и скажу: «Отец, у меня будет ребенок?»
И еще один вопрос: где сейчас ее любовник? Впрочем, этого она не желала знать. Он ей надоел, и служанка перестала водить его в спальню своей госпожи. От него останется лишь ребенок, который уже сейчас напоминал ей о том, как страстно она любила.
Но вот на улице показалась процессия, и ее вид заставил вздрогнуть зрителей, толпившихся у домов и торговых лавок. Словно на город вдруг легла тень грозовой тучи.
Впереди шествовал доминиканский монах, державший в руках большой белый крест. За ним торжественным шагом ступали инквизиторы в белых балахонах и черных капюшонах, почти скрывавших их лица. Далее степенно шли их незаменимые помощники и подручные – босые, облаченные в грязные рубища доминиканцы.
Эта процессия походила на погребальную, но производила куда более угнетающее впечатление. Она направлялась к монастырю святого Павла, настоятель которого, Алонсо де Охеда, должен был зачитать обязанности этих людей и призвать их к безжалостной борьбе с отступниками, не соблюдавшими суровые каноны его собственной, а значит и единственно правильной веры.
Теперь даже Сусанна, как ни была поглощена мыслями о грозившей ей трагедии, почувствовала зловещий холод, исходивший от этих угрюмых людей. Она взглянула на отца. Тот напряженно смотрел на улицу.
Шествие сопровождали цыгане, нищие, дети. Они кричали во все горло и размахивали лоскутами белой материи, а те, кто еще недавно веселился и танцевал, молча стояли в стороне, прижавшись к стенам домов.
На балконе появился гость. Это был один из севильских купцов, приятель Диего де Сусана.
У него было мрачное, настороженное выражение лица. Он сказал:
– Не нравится мне это представление, почтенный Диего. Сусан через силу улыбнулся.
– Они пытаются учредить в Севилье инквизицию. Но, думаю, у них ничего не получится.
– Почему вы так считаете?
Диего положил руку на плечо вошедшего.
– Потому что в городе есть такие люди, как вы и я. Это мы принесли в Севилью благополучие, это мы ею правим. Нам только нужно держаться вместе, и тогда очень скоро всем станет ясно, что мы не позволим никаким инквизиторам вмешиваться в наши дела.
– Полагаете, мы с ними справимся?
– Не сомневаюсь в этом, друг мой.
Диего де Сусан старался говорить властным, убедительным тоном. Один из двух музыкантов, сидевших на балконе, заиграл на лютне.
Сусанна забыла о процессии. Она вновь задавалась вопросом: «Как я расскажу ему о своем положении? Как осмелюсь нарушить его покой?»
В задней комнате дома Диего де Сусана собрались многие видные горожане. Среди них были верховный судья Севильи и куратор королевской таможни Хуан Аболафио, его брат лиценциат права Фернандес Аболафио, такие состоятельные купцы, как Мануэль Саули и Бартоломей Торральба.
Диего сам запер двери и поставил снаружи надежных слуг, чтобы никто не мог подслушать предстоящего разговора.
Затем он обратился к собравшимся.
– Друзья мои, – негромко сказал он, – вы знаете, зачем я пригласил вас к себе. Все мы видели процессию, проследовавшую на той неделе к монастырю святого Павла, и все мы понимаем ее значение. До сих пор в этом городе мы не ведали невзгод, жили в достатке и безопасности. Если инквизиторы получат власть, которой они добиваются, нашему безбедному существованию придет конец.
Немного помолчав, он добавил:
– Тогда любого из нас смогут разбудить среди ночи, поднять с постели и, не дав одеться, разлучить с нашими семьями. И кто наперед может сказать, что случится с нами в мрачных темницах инквизиции? Возможно, очутившись там, мы уже никогда не увидим наших родных и близких. Друзья мои, этого нельзя допустить. Мы должны защитить себя и свои семьи.
– Почтенный Диего, вы предлагаете каким-то образом помешать осуществлению враждебных нам планов? – спросил Хуан Аболафио.
– И в самом ли деле они направлены против нас? – перебил брата Фернандес.
Диего вздохнул.
– Боюсь, именно против нас они и направлены. Мы принадлежим к числу новых христиан, и мы богаты. Этого вполне достаточно, чтобы обвинить нас во всех смертных грехах. Да, друзья мои, наше положение очень серьезно. Севильцы отнеслись к инквизиторам с величайшей настороженностью – однако положение прокламации, обязывающее всякого горожанина следить за так называемыми еретиками все еще остается в силе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83