Раньше доктор Хупер разделял стол с фрейлинами, но, когда прибыла его жена, он отклонил сделанное ей мною предложение тоже питаться с ними. Он сказал, что ввиду «строгой экономии», соблюдаемой принцем Оранским, и его неприязни к англичанам он полагает, что миссис Хупер лучше обедать у себя и что он, естественно, останется с ней, тем самым избавляя принца от лишних расходов.
Это тоже было замечено и, несомненно, передано в Англию.
У Уильяма была репутация скупца, и, правда, он очень мало платил священникам, прибывшим из Англии. Поэтому наш пастор – доктор Хупер, будучи состоятельным человеком, содержал себя и жену на собственные средства, пока они жили в Голландии. Поскольку духовенство в Голландии получало мизерное содержание, голландцы были так шокированы его экстравагантным образом жизни, что они прозвали его «богатеем».
Ввиду всех этих обстоятельств доктор Хупер держался очень независимо и откровенно высказывался в присутствии Уильяма, нередко ставя моего мужа в неловкое положение. Конечно, Вильгельм был не такой человек, чтобы подобные пустяки могли задевать его самого, но его беспокоило, что, не без влияния доктора Хупера, я продолжала придерживаться обрядов английской церкви, вместо того чтобы усваивать правила голландской.
Уильям как-то сказал во всеуслышание, что, будь это в его власти (что означало, будь он королем Англии), доктор Хупер до конца дней остался бы всего лишь Хупером. Но доктор Хупер был равнодушен к подобным замечаниям и продолжал высказывать свои мнения с полной откровенностью. Может быть, поэтому его и постарались поскорее отправить обратно в Англию. Впрочем, приехавший на его место доктор Кен оказался еще более резким на язык.
Неожиданно я обнаружила, что в апартаментах фрейлин чуть ли не каждый вечер устраивается нечто вроде небольших приемов. Зачинщицей всего этого была Элизабет Вилльерс. И это при том, что Вильгельм не терпел никаких излишеств, а сопровождавшие эти приемы ужины должны были обходиться недешево.
И тут меня неожиданно осенило, что все эти развлечения имели определенную цель. Большинство фрейлин были молоды, а некоторые и очень привлекательны, и на этих вечерах иногда можно было встретить самых важных лиц из придворных.
Среди них был Уильям Зулстайн, давний соратник моего мужа и даже родственник, так как его отец был незаконным сыном Фридриха-Генриха Оранского, деда моего мужа и его любовницы, дочери бургомистра из Эммериха. Он был преданным другом отца Уильяма, и теперь его связывала тесная дружба с сыном.
Часто посещали эти ужины и Уильям Бентинк и многие другие, приближенные к моему мужу люди. Он и сам бывал там иногда. Приглашались туда и гости из Англии – среди них Алджернон Сидни и лорды Сандерленд и Рассел.
В редких случаях, когда я бывала там сама, я заметила, что с английскими гостями очень нянчились и девушки были с ними особенно приветливы.
Главную роль на этих приемах, как я уже упоминала, играла Элизабет Вилльерс. Когда я присутствовала там, она оказывала мне все знаки уважения, подобающие моему сану, но я постоянно замечала ее коварную улыбку и внимательный взгляд. Я невольно чувствовала, что все эти приемы и ужины она устраивает неспроста, что за всем этим весельем она прячет какие-то свои тайные цели.
Однажды я видела, как Элизабет Вилльерс оживленно говорила с Алджерноном Сидни, и не могла понять, какая тема могла бы их так увлечь. Это не был разговор влюбленных; в этом я готова была бы поклясться.
Изумляло меня и одобрение этих вечеров Уильямом.
Во мне зародилось острое чувство настороженности. Я ощущала, что все что-то скрывают от меня, и эта таинственность окружавших меня людей невольно заставляла меня подозревать самое худшее.
Я постоянно думала об отце. Я догадалась, что возмущение англичан католиками направлено не только против королевы, но и против него. Он был в опасности, и я желала разделить ее с ним.
Все эти волнения отразились на мне. У меня случился еще один приступ малярии, и на этот раз я никак не могла поправиться. Мне пришлось лежать в постели, и мне было очень плохо. Думали, что я не выживу.
Муж явился навестить меня. На этот раз он выглядел по-настоящему встревоженным. Бедный Уильям, думала я с недавно появившимся во мне цинизмом, если я умру, какая у вас будет надежда на корону? После моего отца королевой будет Анна, а она выйдет замуж и у нее может быть много сыновей. Тогда пророчество о трех коронах не исполнится. И когда я вспоминала, как он вел себя, когда я потеряла своих детей, я почти радовалась, что хотя бы своей смертью смогу причинить ему боль.
Я услышала, как он спросил:
– Где врач? Почему он не занимается принцессой?
И я подумала: а он и вправду напуган.
– Принц пришлет к вам доктора Дрелинкурта, – сказала мне в тот же вечер Анна Трелони. – Он доверяет ему больше, чем любому другому врачу во всей стране.
– Он заботится не обо мне, – сказала я, – а о короне.
Анна ничего не ответила, но я знала, что она со мной согласна.
Я была молода, я не хотела умирать, даже назло Уильяму, и под присмотром доктора Дрелинкурта я начала поправляться.
Он нашел, что апатия мне вредна и что я должна проявлять больше интереса к окружающей жизни. Фрейлины должны постоянно быть при мне и постараться развлечь меня своей болтовней.
Теперь Анна Трелони проводила у меня еще больше времени, а также и леди Бетти Селбурн и Анна Вилльерс. К последней я даже стала испытывать симпатию; она помягчела и похорошела. То и дело она упоминала Уильяма Бентинка. Я замечала, что она часто разговаривала с ним за ужином и казалось, была от него в восхищении. Она повторила рассказ о том, как он спас жизнь принца, когда у того была оспа, и как заболел сам. Следы этой болезни остались у него навсегда. Анна говорила, что это были его медали за храбрость.
Однажды ко мне зашел Уильям.
– Вы поправляетесь, – сказал он.
– Так мне говорят.
– Я вижу, что это так. Когда вам будет лучше, вы поедете в Диерен. Там хороший климат и доктор Дрелинкурт поедет с вами. Я хочу, чтобы вы полностью выздоровели.
– Я знаю, как это для вас важно, – сказала я, взглядом давая понять, что прекрасно понимаю истинную причину его озабоченности моим здоровьем.
– Разумеется, – отвечал он, никак не показывая, что понял мой намек.
– Моя сестра Анна теперь совсем здорова, – продолжала я, удивляясь своей собственной смелости и радуясь ей. – У нее превосходное здоровье.
– Я знаю. Но ей не позволят путешествовать вместе с отцом.
Муж посмотрел на меня с торжеством, как бы говоря: не трать на меня свои колкости. Они настолько слабы, что скользят по мне, не причиняя вреда.
Мне очень хотелось узнать, что он имеет в виду, но я молчала. Не дождавшись от меня вопроса, Вильгельм продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74