Протестантская Англия стала на сторону католической Франции против страны, которая должна была стать союзником, будучи страной протестантской. Короля предательски заманили в ловушку, пользуясь коварными ухищрениями.
Карл был настороже. Он не мог раскрыть содержание секретного Дуврского договора, не мог прийти на помощь своим политикам, объяснив, что когда-то необходимо было принять от Франции взятки, дабы спасти Англию от банкротства. Условие в договоре относительно того, что он должен объявить о своем переходе в католичество в подходящий момент, означало в его понимании то, что оно не должно стать известным до конца его жизни.
Если он попытается защищать своих министров, он может ввергнуть страну в катастрофу.
Ему оставалось лишь грустно улыбаться, как он это делал в трудных ситуациях, и ждать, что будет. Он не мог сожалеть о замене Клиффорда на Данби: Данби, жонглируя цифрами, начинал сводить счета так, как они никогда до сих пор не сводились.
Итак, Лаудердейл был осужден, за ним последовал Арлингтон, настала очередь Бекингема.
Его призвали защищаться, делал он это самостоятельно и, как всегда, будучи не в силах сдержать свой язык, отвечал на задаваемые ему вопросы с обычным для него самодовольством, остроумно и бесстрашно. Он долго распространялся о несчастьях, случившихся во время его деятельности в «кабальном» совете министров, но заявил, что считает своим долгом напомнить высокому собранию, что несчастья следует скорее отнести на счет возглавлявших совет, а не на счет всех его членов.
Он не мог удержаться, чтобы не добавить:
– Я могу охотиться на зайца со сворой борзых, господа, но не с парой омаров.
Так как последний эпитет был брошен в адрес короля и герцога Йоркского, едва ли можно было ожидать, что дерзкий Бекингем завоюет сочувствие тех, на кого он только и мог надеяться в то время. И все же это было так в духе герцога – отбросить годы, потраченные на удовлетворение амбиций, и все свои радужные надежды на будущее тоже, и все исключительно ради удовольствия дать волю языку.
Результатом этого расследования явилась отставка Бекингема. Народ настойчиво требовал мира с Голландией. Мудрый молодой принц Голландский попросил руки Марии, старшей дочери герцога Йоркского, которая, в случае если у короля и его брата не появится больше отпрысков, когда-нибудь унаследует корону.
Луиза от такой перспективы ударилась в панику. Она поняла, что должна употребить все свое влияние на Карла, чтобы этот брак не состоялся. Людовик посчитает, что она на самом деле не выполнила свой долг, если это бракосочетание между Голландией и Англией состоится.
Она поговорила с Карлом. Он был уклончив. Несмотря на свою обычную беззаботность, он быстро уловил настроение народа. Недовольство «кабальным» советом министров дало толчок множеству пересудов среди людей, знавших, что ко всему был причастен и король, а не только его министры.
Карл желал бы сделать приятное тем, кого он любил, но не озлобляя этим народ.
В ужасе от того, что она может потерять благорасположение Карла, представляя себе равнодушие Людовика, если она, посрамленная, вернется во Францию, Луиза в панике кинулась к Данби. Она была готова сделать что угодно – именно что угодно – для волевого человека, который помог бы сохранить ее положение в это трудное время.
Здоровье Бекингема катастрофически ухудшалось. Он страдал, как говорили его врачи, скорее от лихорадочного состояния духа, а не тела.
Луиза, наблюдавшая за всем и всеми, знала, что у герцога хватает врагов и ей не стоит особенно волноваться по поводу его неизбежного падения. Кроме того, у него были свои заботы, требовавшие немедленных действий.
Через несколько дней после пережитого им испытания и в дни его тяжелой болезни опекуны пятнадцатилетнего сына Анны Шрусбери приняли решение, что мальчик должен выдвинуть обвинение против Бекингема за убийство своего отца и безнравственное поведение матери в обществе.
Так как смерть Шрусбери случилась за шесть лет до того и почти каждый мужчина при дворе открыто нарушал супружескую верность, это был еще один явный шаг к тому, чтобы окончательно уничтожить герцога.
Он отдавал себе отчет, что временно оказался побежденным, и постарался получить оправдание от палаты лордов, выплатив лишь большой штраф и пообещав навсегда прекратить сожительство с леди Шрусбери.
Больше всего его беспокоило сознание того, что теперь, когда он оказался побежденным, Анна Шрусбери решит отказаться от него. Она была верна ему многие годы, ее даже звали герцогиней Бекингемской, а жену Бекингема – вдовствующей герцогиней. Казалось, их отношения никогда не прервутся.
Ныне он понял, что она тоже отвернулась от него, – если бы это было не так, ничего не смогло бы помешать ей видеться с ним или ему с ней. Он был подавлен, как никогда прежде.
Карл, без сомнения, счел невозможным простить дерзкого герцога за то, что он публично назвал его самого и его брата омарами, и лишил его должности шталмейстера. К тому же был один человек, ожидавший возможности получить эту должность, и его приятная внешность вполне соответствовала ей – это был герцог Монмут.
Итак, Бекингем удалился от королевского двора. Но его бурлящая энергия не позволила ему долго пребывать в изгнании. Молодой лорд Шафтсбери (который прежде под именем Эшли был членом «кабального» совета министров, а теперь возглавлял оппозицию и тайно интриговал с целью узаконить Монмута) делал попытки завязать дружбу, и Бекингем уже планировал свое возвращение.
Луиза никак не показала, что довольна неудачей герцога. Но Нелл знала об этом – хотя и не разбиралась в политике. Она приняла решение. Если Луиза была врагом поверженного Бекингема, то она будет ему другом.
7
Вначале того года Нелл немного печалилась. Она видела бесчестие милорда Бекингема, слывшего украшением королевского двора, и, никогда по-настоящему не задумываясь о политике, знала, что если Луиза и не была инициатором этого унижения, то все же приложила к нему руку. Ей было также известно о растущей дружбе между государственным казначеем, графом Данби, и Луизой. Нелл была твердо убеждена, что до тех пор, пока эти двое сохраняют свое положение, она останется мадам Гвин и ни за что не станет герцогиней, и что было еще важнее, два ее маленьких мальчика так и останутся Карлом и Иаковом Боклерками.
Правда, недавно Карл дал ей пятьсот фунтов на новые портьеры в ее доме, но даже и в этом был повод для грусти. Карл таким образом деликатно извинился за то, что редко бывает у нее.
Она не считала себя бедной, но осознавала, что в сравнении с устроенностью Барбары в ее лучшую пору и с нынешними апартаментами Луизы ее дом был куда скромнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90