Он окинул взором всю комнату. Прежде всего, он заметил товарища Агриппы по заточению, необыкновенно похожего на Агриппу, и спросил:
– Это твой Клемент, не правда ли?
– Да, отец; он остается по-прежнему моим верным и преданным слугой; он ест со мной черствый хлеб тяжелой ссылки и заточения, разгоняет мою бесконечную скуку и так как закон освобождает того невольника, который ест за одним столом со своим господином, то прошу тебя, признай его свободу.
Август изъявил свое согласие. Агриппа же, как бы желая подтвердить справедливость своих слов, указал Августу на лежавший перед ним хлеб; последний был, действительно, не лучше хлеба, потребляемого нищим бродягой. Август убедился в этом, взяв хлеб в руки и осмотрев его. Затем, бросив еще взгляд на комнату и заметив ее слишком скромную меблировку, состоявшую из двух простых кроватей, стола и нескольких стульев, он убедился, не без сердечной боли, что на этот раз его строгий приказ, данный им в минуту гнева, был в точности исполнен.
– Центурион, – сказал он, – с этой минуты пленник должен пользоваться свободой на всем острове; предоставь ему самые лучшие комнаты и хорошую пищу.
– Приказ твой будет выполнен, божественный Август.
– Итак, я не уеду вместе с тобой? – спросил с грустью и взволнованным голосом Агриппа Постум.
– Потерпи еще некоторое время, пока сенат не отменит указа о твоей вечной ссылке и не восстановит указа об усыновлении.
– А что будет с Клавдием Нероном Тиверием?
– Ему придется повиноваться тому, кто будет его государем.
Упав перед Августом на колени, Агриппа Постум стал целовать его руки, обливая их слезами.
– Отец! Тюрьма умудрила меня, но еще более пользы принесла мне печаль видеть себя отвергнутым тобой.
Август быль заметно тронут. Имея в виду слабое здоровье цезаря и испытанное им душевное волнение, Фабий Максим сказал:
– Агриппа, нам невозможно оставаться здесь долго; мы должны спешить в Рим, где великодушный цезарь приготовит все к твоему возвращению.
– О, отец, о государь, о божественный Август, могу ли я просить у тебя помиловать других?
– Кого?
– Мать… сестру…
Лицо Августа приняло строгое выражение, но только на секунду. Желая ободрить Агриппу, он отвечал ему, употребляя одно из своих обыкновенных выражений:
– Я дал клятву не прощать их, удовольствуемся пока этим Катонном; я оставляю тебе власть возвратить их из ссылки и положить конец их наказанию.
Агриппа Постум не осмелился настаивать. Август перед уходом снова обнял его с родительской нежностью и оставил его успокоенным и полным надежд на блестящую будущность.
Уезжая с острова, Август и Фабий Максим приказали центуриону держать в строгой тайне их посещение.
С того дня младший сын Марка Випсания Агриппы не подвергался прежним строгостям, и центурион относился к нему с глубоким почтением, предвидя в нем будущего императора.
Конец нашего рассказа покажет, можно ли было верить словам Августа.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Paganus
Не скажу, чтобы это случилось благодаря росе, замеченной Августом в ночь отплытия купеческого судна из Помпеи, но верно то, что с острова Пианозы судно возвратилось с той же быстротой, так что туда и обратно потребовалось только четверо суток.
Чтобы, по возможности, скрыть главную цель плаванья, судно, не останавливаясь у Помпеи, направилось прямо к Пуццеоли, куда оно прибыло поздно ночью, так что из местных жителей никто не видел, как оно подошло к берегу.
Оставляя верного навклера, Август дал каждому из его матросов по сорок золотых, а навклеру, сказал, вручая пергамент:
– Кай Мунаций Фауст, все члены твоего рода были всегда преданы мне, и тебе довелось подтвердить теперь мое мнение о них; ты сослужил мне важную и верную службу, и я должен сказать, что она вознаградила меня за безумное реджийское предприятие, которому и ты помогал…
Мунаций хотел что-то сказать, но Август остановил его следующим замечанием:
– Тебе нет надобности прибегать к оправданию: ты имеешь сильного защитника в Фабии Максиме; теперешняя же твоя услуга делает меня твоим должником.
– Нет, божественный Август, возвращение Неволеи Тикэ вознаградило меня с избытком…
– Этого требовала справедливость; следовательно, это не вознаграждение…
– А помилование моих сограждан, находившихся под судом, а сложение налогов?..
– Но разве это не было следствием твоей просьбы?
– Да.
– Так я желаю ценить советы и просьбы моего представителя, каким ты будешь с настоящей минуты.
– Я?
– Прочти то, что у тебя в руках.
Действительно, пергаментом, врученным Августом Каю Мунацию Фаусту, последний возведен был в сан magistri pagi, или, как говорилось на общеупотребительном языке, pagani, т. е. главного императорского чиновника в незначительных провинциальных городах, колониях и местечках, pagi.
Сперва такие должностные лица состояли при трибунах, эдилах и преторах римской столицы и назначались в каждый квартал города, причем носили название vicomagister; затем они назначались и в провинциях, где стали называться, как сказано выше, magistri pagi или paganus. На их обязанности лежала охрана города и публичных зданий, совершение публичных церковных церемоний и освящение полей, происходившее каждое пятилетие.
При вторичном устройстве в Помпее военной колонии, Август основал там пригород, который он назвал счастливым пригородом Августа; в нем-то и получил Мунаций Фауст упомянутую должность.
Надобно полагать, что magistri имели в провинции довольно важное значение, если, как я расскажу ниже, Помпея приветствовала Мунация Фауста в его новой должности особыми и большими почестями, каких удостаивались в то время лишь лица, оказавшие важную услугу своим согражданам.
С своей стороны, Мунаций, более счастливый возвращением ему Неволеи Тикэ, нежели наградой Августа, принимая новую должность желал, как это делалось в подобных случаях, устроить для граждан великолепное представление в красивом амфитеатре Помпеи.
Излишне распространяться тут о том, что в эпоху моего рассказа, как в самом Риме, так и в провинциальных городах, господствовала мания на всякого рода публичные зрелища, которые носили общее название ludi. Заимствованные от этрусков, как религиозное установление во время похорон или всеобщих бедствий, публичные зрелища, впоследствии, стали устраиваться при разных случаях. Их устраивали и частные лица из честолюбия или для подкупа избирателей. Последние так привыкли к этому, что считали избираемое ими лицо обязанным устраивать им дармовые зрелища, и случалось даже, что они отказывали в консульстве тем, кто не устраивал этих зрелищ.
Императоры, со своей стороны, побуждали богатых сановников устраивать зрелища с той целью, чтобы отвлекать внимание толпы от государственных дел;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143