Как я уже сказал, они должны были судить пятерых человек, которые, предположительно, — вы найдете обвинительное заключение на странице сто двадцать семь, — «действуя совместно и во исполнение общего намерения, действуя в интересах и от имени существовавшего в то время германского рейха, в день или примерно в день 3 сентября 1944 года сознательно, преднамеренно, исходя из ложных побуждений, помогали, способствовали и участвовали в убийстве 31 польского и русского гражданина».
Мастерсон не удивился, что Делглиш способен процитировать обвинительное заключение слово в слово. Это была административная ловкость, способность запоминать и представлять факты с невероятной аккуратностью и точностью. У Делглиша получалось лучше, чем у большинства — если ему хотелось поупражняться в технике, — то не сержанту было его прерывать. Он ничего не сказал. Он заметил, что старший инспектор взял большой серый камень, идеальной яйцеобразной формы, и начал медленно катать его между пальцами. Вероятно, камень привлек его внимание где-то на территории больницы, и он подобрал его, чтобы использовать как пресс-папье. Утром камня па письменном столе определенно не было. Усталый, напряженный голос продолжал:
— Эти тридцать один человек — женщины и дети — были евреями, рабами-рабочими в Германии и, по имевшимся сведениям, болели туберкулезом. Они были отправлены в медицинское учреждение в Западной Германии, которое первоначально предназначалось для ухода для за душевнобольными, но в котором начиная с лета 1944 года занимались не лечением пациентов, а их убийствами. Не существует данных о том, сколько немецких душевнобольных пациентов были здесь умерщвлены. Персонал давал подписку о неразглашении информации о том, что там происходило, но в соседних кварталах ходило множество слухов. Третьего сентября 1944 года в это медицинское учреждение был направлен транспорт, привезший туда польских и русских граждан. Им сообщили, что здесь их будут лечить от туберкулеза. Той же ночью им были сделаны смертельные инъекции — мужчинам, жепщинам и детям, — и к утру все они были мертвы и захоронены. Именно за это преступление, а не за убийства немецких граждан, пятеро обвиняемых предстали перед судом. Среди них был главный врач Макс Кляйн, молодой фармацевт Эрнст Губмаи, старший брат милосердия Адольф Штрауб и юная, необученная девушка-медсестра восемнадцати лет по имени Ирмгард Гробель. Главный врач и старший брат милосердия были признаны виновными. Фармацевт и девушка были оправданы. Вы можете найти выступление ее защитника на странице сто сорок. Лучше сами прочитайте его вслух.
Удивленный, Мастерсон молча взял книгу и открыл на странице сто сорок. Он начал читать вслух. Его голос звучал неестественно громко:
— «Этот суд не обвиняет подсудимую Ирмгард Гробель в участии в умерщвлении немецких граждан. Мы знаем, что происходило в Институте Штайнхофф. Мы знаем также, что это делалось в соответствии с немецкими законами, установленными Адольфом Гитлером единолично. В соответствии с приказами, изданными высшей властью, многие тысячи сумасшедших немцев были умерщвлены на абсолютно законных основаниях, начиная с 1940 года. О моральной стороне этого любой волен судить, как ему угодно. Вопрос заключается не в том, считал ли персонал Штайнхоффа это неправильным, или же они думали, что поступают милосердно. Свидетелями было доказано, что существовал закон. Ирмгард Гробель, если она была связана со смертями этих людей, действовала в соответствии с законом.
Но мы здесь обсуждаем не убийства душевнобольных. Начиная с июля 1944 года тот же закон был распространен на неизлечимо больных туберкулезом иностранных рабочих. Можно удовлетвориться тем, что обвиняемая не сомневалась в законности таких убийств, когда речь шла о немецких гражданах, находящихся в безнадежном состоянии и ликвидируемых в интересах государства. Но моя цель заключается не в этом. Мы сейчас не можем судить, о чем думала обвиняемая. Она не была замешана в тех убийствах, которые рассматривает этот суд. Транспорт с русскими и поляками прибыл в Штайнхофф 3 сентября 1944 года в половине седьмого вечера. В этот день Ирмгард Гробель вернулась из отпуска. Суд заслушал показания свидетелей о том, как она зашла в комнату дежурных медсестер в половине восьмого вечера и переоделась в униформу. Она дежурила с девяти вечера. В промежутке между тем, как она вошла в Институт и пришла в комнату дежурных медсестер в блоке «Б», она говорила только с двумя другими медсестрами, свидетельницами Виллиг и Роде. Обе эти женщины показали, что они не говорили Гробель о прибытии транспорта. Итак, Гробель входит в дежурную комнату. Она совершила трудное путешествие, устала, и ее подташнивает. Именно тогда звонит телефон, и доктор Кляйн говорит с ней. Суд заслушал показания свидетелей этого разговора. Кляйн просит Гробель посмотреть в шкафчике для лекарств и сказать, сколько эвипаин и фенола осталось в запасе. Вы слышали, что эвипан доставлялся в картонных коробках, каждая коробка содержала двадцать пять инъекций, и каждая инъекция состояла из одной капсулы эвипаиа в форме порошка и одного контейнера с дистиллированной водой. Эвипан и фенол, вместе с другими опасными лекарствами, хранились в дежурной комнате медсестер. Гробель проверяет количество и сообщает Кляйпу, что в наличии имеются две коробки звипана и около ста пятидесяти кубических сантиметров жидкого фенола. Тогда Кляйи приказывает ей приготовить весь имеющийся в наличии запас эвипана и фенола к передаче старшему брату милосердия Штраубу, который придет за ним. Он также приказывает ей передать двенадцать шприцов емкостью десять кубических сантиметров и несколько толстых игл для них. Обвиняемая утверждает, что при этом он ни разу не сказал, для какой цели ему требуются лекарства, и вы слышали от обвиняемого Штрауба, что он действительно не просветил ее в этом отношении.
Ирмгард Гробель не покидала дежурной комнаты в тот вечер до тех пор, пока ее не перенесли в свою комнату в девять часов двадцать минут. Суд слышал показания о том, как сестра Роде, придя на дежурство позже, обнаружила ее лежащей в обмороке на полу. На протяжении пяти дней она была прикована к постели приступами острой рвоты и лихорадкой. Она не видела, как русские и поляки поступили в блок «Б», она не видела, как их тела вынесли оттуда рано утром 4 сентября. Когда она вновь приступила к работе, трупы уже были захоронены.
Господин председатель, суд заслушал показания свидетелей, которые рассказывали о доброте Ирмгард Гробель, о ее мягком обращении с детьми-пациентами, о ее хороших профессиональных навыках; я хотел бы напомнить суду, что она молода, сама едва ли не дитя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Мастерсон не удивился, что Делглиш способен процитировать обвинительное заключение слово в слово. Это была административная ловкость, способность запоминать и представлять факты с невероятной аккуратностью и точностью. У Делглиша получалось лучше, чем у большинства — если ему хотелось поупражняться в технике, — то не сержанту было его прерывать. Он ничего не сказал. Он заметил, что старший инспектор взял большой серый камень, идеальной яйцеобразной формы, и начал медленно катать его между пальцами. Вероятно, камень привлек его внимание где-то на территории больницы, и он подобрал его, чтобы использовать как пресс-папье. Утром камня па письменном столе определенно не было. Усталый, напряженный голос продолжал:
— Эти тридцать один человек — женщины и дети — были евреями, рабами-рабочими в Германии и, по имевшимся сведениям, болели туберкулезом. Они были отправлены в медицинское учреждение в Западной Германии, которое первоначально предназначалось для ухода для за душевнобольными, но в котором начиная с лета 1944 года занимались не лечением пациентов, а их убийствами. Не существует данных о том, сколько немецких душевнобольных пациентов были здесь умерщвлены. Персонал давал подписку о неразглашении информации о том, что там происходило, но в соседних кварталах ходило множество слухов. Третьего сентября 1944 года в это медицинское учреждение был направлен транспорт, привезший туда польских и русских граждан. Им сообщили, что здесь их будут лечить от туберкулеза. Той же ночью им были сделаны смертельные инъекции — мужчинам, жепщинам и детям, — и к утру все они были мертвы и захоронены. Именно за это преступление, а не за убийства немецких граждан, пятеро обвиняемых предстали перед судом. Среди них был главный врач Макс Кляйн, молодой фармацевт Эрнст Губмаи, старший брат милосердия Адольф Штрауб и юная, необученная девушка-медсестра восемнадцати лет по имени Ирмгард Гробель. Главный врач и старший брат милосердия были признаны виновными. Фармацевт и девушка были оправданы. Вы можете найти выступление ее защитника на странице сто сорок. Лучше сами прочитайте его вслух.
Удивленный, Мастерсон молча взял книгу и открыл на странице сто сорок. Он начал читать вслух. Его голос звучал неестественно громко:
— «Этот суд не обвиняет подсудимую Ирмгард Гробель в участии в умерщвлении немецких граждан. Мы знаем, что происходило в Институте Штайнхофф. Мы знаем также, что это делалось в соответствии с немецкими законами, установленными Адольфом Гитлером единолично. В соответствии с приказами, изданными высшей властью, многие тысячи сумасшедших немцев были умерщвлены на абсолютно законных основаниях, начиная с 1940 года. О моральной стороне этого любой волен судить, как ему угодно. Вопрос заключается не в том, считал ли персонал Штайнхоффа это неправильным, или же они думали, что поступают милосердно. Свидетелями было доказано, что существовал закон. Ирмгард Гробель, если она была связана со смертями этих людей, действовала в соответствии с законом.
Но мы здесь обсуждаем не убийства душевнобольных. Начиная с июля 1944 года тот же закон был распространен на неизлечимо больных туберкулезом иностранных рабочих. Можно удовлетвориться тем, что обвиняемая не сомневалась в законности таких убийств, когда речь шла о немецких гражданах, находящихся в безнадежном состоянии и ликвидируемых в интересах государства. Но моя цель заключается не в этом. Мы сейчас не можем судить, о чем думала обвиняемая. Она не была замешана в тех убийствах, которые рассматривает этот суд. Транспорт с русскими и поляками прибыл в Штайнхофф 3 сентября 1944 года в половине седьмого вечера. В этот день Ирмгард Гробель вернулась из отпуска. Суд заслушал показания свидетелей о том, как она зашла в комнату дежурных медсестер в половине восьмого вечера и переоделась в униформу. Она дежурила с девяти вечера. В промежутке между тем, как она вошла в Институт и пришла в комнату дежурных медсестер в блоке «Б», она говорила только с двумя другими медсестрами, свидетельницами Виллиг и Роде. Обе эти женщины показали, что они не говорили Гробель о прибытии транспорта. Итак, Гробель входит в дежурную комнату. Она совершила трудное путешествие, устала, и ее подташнивает. Именно тогда звонит телефон, и доктор Кляйн говорит с ней. Суд заслушал показания свидетелей этого разговора. Кляйн просит Гробель посмотреть в шкафчике для лекарств и сказать, сколько эвипаин и фенола осталось в запасе. Вы слышали, что эвипан доставлялся в картонных коробках, каждая коробка содержала двадцать пять инъекций, и каждая инъекция состояла из одной капсулы эвипаиа в форме порошка и одного контейнера с дистиллированной водой. Эвипан и фенол, вместе с другими опасными лекарствами, хранились в дежурной комнате медсестер. Гробель проверяет количество и сообщает Кляйпу, что в наличии имеются две коробки звипана и около ста пятидесяти кубических сантиметров жидкого фенола. Тогда Кляйи приказывает ей приготовить весь имеющийся в наличии запас эвипана и фенола к передаче старшему брату милосердия Штраубу, который придет за ним. Он также приказывает ей передать двенадцать шприцов емкостью десять кубических сантиметров и несколько толстых игл для них. Обвиняемая утверждает, что при этом он ни разу не сказал, для какой цели ему требуются лекарства, и вы слышали от обвиняемого Штрауба, что он действительно не просветил ее в этом отношении.
Ирмгард Гробель не покидала дежурной комнаты в тот вечер до тех пор, пока ее не перенесли в свою комнату в девять часов двадцать минут. Суд слышал показания о том, как сестра Роде, придя на дежурство позже, обнаружила ее лежащей в обмороке на полу. На протяжении пяти дней она была прикована к постели приступами острой рвоты и лихорадкой. Она не видела, как русские и поляки поступили в блок «Б», она не видела, как их тела вынесли оттуда рано утром 4 сентября. Когда она вновь приступила к работе, трупы уже были захоронены.
Господин председатель, суд заслушал показания свидетелей, которые рассказывали о доброте Ирмгард Гробель, о ее мягком обращении с детьми-пациентами, о ее хороших профессиональных навыках; я хотел бы напомнить суду, что она молода, сама едва ли не дитя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96