И все же сомнительно, чтобы в одно и то же время в столь маленькой общине объявилось два любителя анонимок. Поэтому само собой напрашивалось предположение, что письмо отцу Бэддли положили в бюро после его смерти, специально, чтобы Дэлглиш нашел послание. Если так, то сделал это человек, который знал о существовании по крайней мере одного такого письма. Слышал он и о том, что текст набит на тойнтонской бумаге и тойнтонской машинке, хотя явно не видел, самой анонимки. Письмо Грейс Уиллисон было напечатано на «Империале», а рассказывала она о нем только Дот Моксон. Письмо Каруардину состряпали, как и письмо отцу Бэддли, на «Ремингтоне», а Генри доверился лишь Джулиусу Корту. Версия опять же возникала сама собой. Однако как мог такой умный человек, как Корт, рассчитывать, что столь грубая уловка обманет профессионального сыщика или даже рьяного любителя? А с другой стороны — на это ли был расчет? Дэлглиш подписал отправленную отцу Бэддли открытку одними инициалами. Если преступник, воровато шарящий по ящикам, нашел ее, она сообщила ему, что первого октября к священнику должен был приехать знакомый — скорее всего какой-нибудь собрат по профессии или старый прихожанин. Поэтому имело смысл состряпать какие-нибудь фальшивые улики — на случай если отец Бэддли успел сообщить гостю, что его нечто тревожит. Почти наверняка анонимку подложили в бюро перед самым приездом Дэлглиша. Если Энсти и правда проглядывал бумаги отца Бэддли наутро после его смерти, он бы точно обнаружил подметное письмо и ни за что бы не оставил его там лежать.
Однако даже если Дэлглиш и перемудрил с этими умопостроениями и отец Бэддли получил анонимку на самом деле, Адам не сомневался: все равно Майкл вызвал его по иной причине. Отцу Бэддли хватило бы опыта найти виновника и разобраться с ним. Старый священник был слегка не от мира сего, но уж никак не наивен. В отличие от Дэлглиша он скорее всего достаточно редко сталкивался с наиболее впечатляющими грехами, да только это не значило, что он не мог их понять или им посочувствовать. Как и любой другой приходский священник, он наверняка вдоволь насмотрелся на мелочных, злобных и противных грешников во всем их прискорбном и ограниченном разнообразии. Он нашел бы, как им ответить — мягко, сострадательно и все же непреклонно. В этом Дэлглиш нисколько не сомневался. Нет, когда отец Бэддли писал, что хочет получить профессиональный совет, он имел в виду именно это: совет полицейского по делу, с которым сам священник справиться не в состоянии. Едва ли сюда подходило расследование злой, но даже не слишком гнусной анонимки, автор которой принадлежал к узкому кругу лиц, знакомых святому отцу.
Перспектива докапываться до истины повергала Дэлглиша в глубокое уныние. Ведь он приехал в Тойнтон как частное лицо. У него не было ни полномочий, ни даже необходимого оборудования. Сортировку книг отца Бэддли можно растянуть на неделю, ну, чуть дольше. А потом? Под каким предлогом ему оставаться здесь? А если он не найдет с чем обратиться в местную полицию? Что значат все эти смутные подозрения, мрачные предчувствия? Старый священник умирает от очередного, на сей раз ставшего роковым сердечного приступа. Умирает тихо и мирно, у себя дома, успев в последний момент зачем-то надеть облачение, — должно быть, не понимая, зачем он это делает. Вероятно, из символизма, из неосознанного стремления последний раз утвердить так свой сан и свою веру. Тут можно придумать с дюжину самых различных объяснений, простых и понятных. И уж куда более правдоподобных, чем тайный визит убийцы, попросившего об исповеди, чтобы получить предлог для посещения жертвы. Пропавший дневник… А кто докажет, что отец Бэддли самолично не уничтожил его перед тем, как попал в больницу? Взломанное бюро… Оттуда не исчезло ничего, кроме дневника, да и вообще из коттеджа не пропало ничего ценного. В отсутствие других улик можно ли начинать официальное расследование только на основании потерянного ключа и взломанного замка?
И все же отец Бэддли посылал за ним. Его что-то тревожило. И если Дэлглиш способен за семь — десять дней выяснить, что именно, не слишком грубо вмешиваясь в чужую жизнь, то он намеревался приложить к тому все усилия. Уж хоть это-то он обязан сделать для отца Бэддли. Но не более. Завтра он заглянет в полицию и к поверенному преподобного. Если всплывет что-то подозрительное, пусть с этим разбирается полиция. А он, Дэлглиш, с расследованиями закончил — хоть профессиональными, хоть любительскими, — и смерти старого священника недостаточно, чтобы это решение изменить.
V
Когда вскоре после полуночи они вернулись в Тойнтон-Грэйнж, Генри Каруардин отрывисто произнес:
— Боюсь, они рассчитывают, что вы поможете мне лечь. Деннис Лернер обычно отвозит меня в Тойнтон-коттедж, а потом забирает оттуда, но раз уж вы здесь… Как верно заметил Джулиус, мы тут мастера всех использовать. И я тому лучший пример. Завтра утром у Денниса выходной, а Филби я просто не выношу… Моя комната на втором этаже. Поедем на лифте.
Генри знал, что сказанное звучит невежливо, однако полагал, что для его молчаливого спутника неучтивость будет приятнее смиренной униженности или саможаления. Хотя наверняка Каруардина поразило, что Дэлглиш выглядит так, словно ему и самому требуется помощь, — должно быть, коммандер болел куда серьезнее, чем они думали. И все же Адам спокойно ответил:
— Еще полбутылки — и, подозреваю, помощь понадобилась бы нам обоим. Впрочем, я постараюсь. Отнесите мою неловкость на счет неопытности и кларета.
Коммандер оказался удивительно ловок и бережен. Раздел Генри, помог ему добраться до туалета, а потом привез в душ. Потратил несколько минут на то, чтобы хорошенько разглядеть подъемник и другое оборудование, и после отлично сумел всем воспользоваться. Когда не знал, что делать, спрашивал. За исключением этих коротких и вызванных чистой необходимостью вопросов и ответов, оба молчали. Генри подумал, что его редко укладывали в постель так бережно и аккуратно. Правда, мельком успев разглядеть в зеркале над умывальником осунувшееся, сосредоточенное лицо своего спутника, черные угрюмые глаза, ввалившиеся от усталости, он внезапно пожалел, что попросил о помощи. Лучше было бы свалиться на кровать одетым и без душа, чем терпеть унижающие прикосновения этих сноровистых рук. Он чувствовал, что за маской дисциплинированного спокойствия скрыта суровая истина: каждый контакт с его обнаженным телом был для Дэлглиша исполнением неприятного долга. И вопреки всякой логике для самого Генри каждое прикосновение этих холодных рук стало прикосновением страха. Ему хотелось крикнуть: «Что вы здесь делаете? Уезжайте! Не вмешивайтесь, оставьте нас в покое».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Однако даже если Дэлглиш и перемудрил с этими умопостроениями и отец Бэддли получил анонимку на самом деле, Адам не сомневался: все равно Майкл вызвал его по иной причине. Отцу Бэддли хватило бы опыта найти виновника и разобраться с ним. Старый священник был слегка не от мира сего, но уж никак не наивен. В отличие от Дэлглиша он скорее всего достаточно редко сталкивался с наиболее впечатляющими грехами, да только это не значило, что он не мог их понять или им посочувствовать. Как и любой другой приходский священник, он наверняка вдоволь насмотрелся на мелочных, злобных и противных грешников во всем их прискорбном и ограниченном разнообразии. Он нашел бы, как им ответить — мягко, сострадательно и все же непреклонно. В этом Дэлглиш нисколько не сомневался. Нет, когда отец Бэддли писал, что хочет получить профессиональный совет, он имел в виду именно это: совет полицейского по делу, с которым сам священник справиться не в состоянии. Едва ли сюда подходило расследование злой, но даже не слишком гнусной анонимки, автор которой принадлежал к узкому кругу лиц, знакомых святому отцу.
Перспектива докапываться до истины повергала Дэлглиша в глубокое уныние. Ведь он приехал в Тойнтон как частное лицо. У него не было ни полномочий, ни даже необходимого оборудования. Сортировку книг отца Бэддли можно растянуть на неделю, ну, чуть дольше. А потом? Под каким предлогом ему оставаться здесь? А если он не найдет с чем обратиться в местную полицию? Что значат все эти смутные подозрения, мрачные предчувствия? Старый священник умирает от очередного, на сей раз ставшего роковым сердечного приступа. Умирает тихо и мирно, у себя дома, успев в последний момент зачем-то надеть облачение, — должно быть, не понимая, зачем он это делает. Вероятно, из символизма, из неосознанного стремления последний раз утвердить так свой сан и свою веру. Тут можно придумать с дюжину самых различных объяснений, простых и понятных. И уж куда более правдоподобных, чем тайный визит убийцы, попросившего об исповеди, чтобы получить предлог для посещения жертвы. Пропавший дневник… А кто докажет, что отец Бэддли самолично не уничтожил его перед тем, как попал в больницу? Взломанное бюро… Оттуда не исчезло ничего, кроме дневника, да и вообще из коттеджа не пропало ничего ценного. В отсутствие других улик можно ли начинать официальное расследование только на основании потерянного ключа и взломанного замка?
И все же отец Бэддли посылал за ним. Его что-то тревожило. И если Дэлглиш способен за семь — десять дней выяснить, что именно, не слишком грубо вмешиваясь в чужую жизнь, то он намеревался приложить к тому все усилия. Уж хоть это-то он обязан сделать для отца Бэддли. Но не более. Завтра он заглянет в полицию и к поверенному преподобного. Если всплывет что-то подозрительное, пусть с этим разбирается полиция. А он, Дэлглиш, с расследованиями закончил — хоть профессиональными, хоть любительскими, — и смерти старого священника недостаточно, чтобы это решение изменить.
V
Когда вскоре после полуночи они вернулись в Тойнтон-Грэйнж, Генри Каруардин отрывисто произнес:
— Боюсь, они рассчитывают, что вы поможете мне лечь. Деннис Лернер обычно отвозит меня в Тойнтон-коттедж, а потом забирает оттуда, но раз уж вы здесь… Как верно заметил Джулиус, мы тут мастера всех использовать. И я тому лучший пример. Завтра утром у Денниса выходной, а Филби я просто не выношу… Моя комната на втором этаже. Поедем на лифте.
Генри знал, что сказанное звучит невежливо, однако полагал, что для его молчаливого спутника неучтивость будет приятнее смиренной униженности или саможаления. Хотя наверняка Каруардина поразило, что Дэлглиш выглядит так, словно ему и самому требуется помощь, — должно быть, коммандер болел куда серьезнее, чем они думали. И все же Адам спокойно ответил:
— Еще полбутылки — и, подозреваю, помощь понадобилась бы нам обоим. Впрочем, я постараюсь. Отнесите мою неловкость на счет неопытности и кларета.
Коммандер оказался удивительно ловок и бережен. Раздел Генри, помог ему добраться до туалета, а потом привез в душ. Потратил несколько минут на то, чтобы хорошенько разглядеть подъемник и другое оборудование, и после отлично сумел всем воспользоваться. Когда не знал, что делать, спрашивал. За исключением этих коротких и вызванных чистой необходимостью вопросов и ответов, оба молчали. Генри подумал, что его редко укладывали в постель так бережно и аккуратно. Правда, мельком успев разглядеть в зеркале над умывальником осунувшееся, сосредоточенное лицо своего спутника, черные угрюмые глаза, ввалившиеся от усталости, он внезапно пожалел, что попросил о помощи. Лучше было бы свалиться на кровать одетым и без душа, чем терпеть унижающие прикосновения этих сноровистых рук. Он чувствовал, что за маской дисциплинированного спокойствия скрыта суровая истина: каждый контакт с его обнаженным телом был для Дэлглиша исполнением неприятного долга. И вопреки всякой логике для самого Генри каждое прикосновение этих холодных рук стало прикосновением страха. Ему хотелось крикнуть: «Что вы здесь делаете? Уезжайте! Не вмешивайтесь, оставьте нас в покое».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90