— Какая трагедия. Правда, одновременно и большая редкость в наши дни, не так ли?
Сейчас на ней были теплые домашние туфли и толстая твидовая юбка с совершенно неподходящим к ней джемпером из розовой шерсти, расшитым жемчугом. Дэлглиш сильно подозревал, что ее коттедж представляет собой такой же жалкий компромисс между практичностью и жеманством, но никоим образом не собирался проверять свою догадку. К его облегчению, миссис Хэммит не предложила помочь с книгами, а прочно уселась на краешек стула с чашкой кофе на коленях, широко расставив ноги и демонстрируя два одинаковых тугих баллона молочно-белых чулок и варикозные бедра там, где эти чулки кончались. Дэлглиш поставил чашку на пол рядом с собой и продолжил работу. Перед тем как положить каждый томик в соответствующую стопку, он легонько тряс его страницами вниз. Вдруг выпадет какое-нибудь письмо? Правда, тогда присутствие гостьи окажется куда как некстати. Однако в душе Дэлглиш знал: эта предосторожность порождена лишь профессиональной привычкой ничего не оставлять на волю случая. Прятать письма в книгах было совершенно не в характере отца Бэддли.
Тем временем миссис Хэммит попивала кофе и без умолку болтала, должно быть, оправдывая свою говорливость, а временами и просто нескромность распространенным мнением (Дэлглишу приходилось сталкиваться с ним и раньше), будто увлеченный работой человек слышит не больше половины того, что ему говорят.
— Не стоит и спрашивать, хорошо ли вы провели ночь. Эти кровати Уилфреда настоящая притча во языцех. Конечно, инвалидам полезно спать на жестком, и все же лично я предпочитаю такой матрас, в котором прямо тонешь. Удивительно, что Джулиус не пригласил вас переночевать в своем коттедже… Хотя он никогда никого не принимает. Наверное, не хочет затруднять миссис Рейнольде. Она вдова деревенского констебля из Тойнтона и ведет хозяйство Джулиуса, когда он приезжает сюда. Корт, разумеется, безбожно ей переплачивает. Что ж, он себе может это позволить. А эту ночь, насколько я понимаю, вы проведете здесь. Я видела, как Хелен Рейнер приносила белье. Полагаю, вы не боитесь спать в кровати Майкла? О нет, само собой, вы же полицейский, у вас на этот счет никаких предрассудков. И правильно — смерть для нас лишь сон и забвение. Или я имела в виду жизнь? Во всяком случае, это Уордсворт. Девушкой я очень любила стихи, а вот современных поэтов просто не выношу. Правда, все равно с нетерпением буду ждать вашего выступления.
Ее тон предполагал, что это будет исключительное и оригинальное удовольствие, однако Дэлглиш уже не слушал. Он наткнулся на первое издание «Ничьего дневника» с посвящением, которое мальчишеская рука вывела на титульном листе:
«Отцу Бэддли с любовью от Адама.
Эту книжку я купил у мистера Шеллинга в Норвиче, и он продал ее мне задешево из-за красного пятна на двадцатой странице. Но я проверил, это не кровь».
Дэлглиш улыбнулся. Да, он проверил, маленький наглый негодник. Что за таинственная смесь кислот и кристалликов из памятного ему химического набора привела к этому уверенному научному утверждению? Надпись уменьшала цену книги куда больше, чем пятно, хотя вряд ли отец Бэддли тоже так считал. Дэлглиш отложил книгу в стопку, предназначенную для него самого, и голос миссис Хэммит снова проник сквозь границы его сознания:
— А если поэт не берет на себя труд писать достаточно внятно, чтобы его понимал образованный читатель, то лучше образованному читателю такого поэта и не читать, я всегда так говорю…
— Безусловно, миссис Хэммит.
— Зовите меня Миллисентой, ладно? Нам здесь полагается быть одной большой и дружной семьей. Уж коли приходится мириться с тем, что Деннис Лернер и Мэгги Хьюсон, не говоря уж об этом ужасном Алберте Филби, зовут меня по имени — хотя, уверяю вас, Филби-то я такой возможности не даю, — то почему бы и вам меня так не звать. А я попытаюсь называть вас Адамом. Только не уверена, что у меня это выйдет. Вы не из тех, к кому тянет обращаться попросту.
Дэлглиш аккуратно стряхнул пыль с томиков «Monumenta Ritualica Ecclesiae Anglicanae»note[4] Маскелла и сказал, что, насколько он слышал, Виктор Холройд не слишком одобрял идею одной дружной семьи.
— О, так вы уже слышали о Викторе? Наверняка Мэгги насплетничала. Он и правда был несносным человеком, ни с кем не считался — ни при жизни, ни в смерти. Впрочем, я-то с ним ладила неплохо. Думается, он меня уважал. Он был человеком очень умным, просто кладезем всяческой полезной информации. Но никто в Грэйнж его не выносил. Даже Уилфред под конец сдался и оставил его в покое. Мэгги Хьюсон — вот единственное исключение. Странная женщина. Знаете, по-моему, она верила, будто Виктор завещает ей свое состояние. Ну конечно, мы все знали, что у него водятся деньги. Он усиленно старался всячески дать нам понять, что не из тех бедняг, за которых платят местные власти. Наверное, Мэгги думала, что, если правильно разыграет карты, ей что-нибудь да обломится. Один раз мне чуть ли не впрямую намекнула. Впрочем, она тогда была в сильном подпитии. Бедный Эрик! Я бы дала этому браку еще годик, не больше. Полагаю, иным мужчинам она кажется даже вполне физически привлекательной, ну, тем, кто любит этаких крашеных, пухлых и сверхсексуальных блондинок. А уж ее роман — если это можно назвать романом — с Виктором и впрямь верх непристойности. Секс — для здоровых. Конечно, я знаю, у инвалидов тоже есть чувства и все прочее, как и у нас с вами, да только кажется, что в колясках им уже не до таких вещей. О, а вот эта книга выглядит интересной, Во всяком случае, переплет. Выручите за нее шиллинг, а то и два.
Убирая первое издание «Трактатов для нашего времени» подальше от указующей ножищи Миллисенты, в стопку книг, предназначенных для него самого, Дэлглиш с мимолетным отвращением подумал: да, как бы ни претили ему несдержанные излияния миссис Хэммит, чувства, которые она выражает, мало отличаются от его собственных. Каково это, гадал он, испытывать желание, любовь, даже вожделение и томиться в плену неподвижного тела? Или еще хуже — у тела, что откликается лишь на некоторые из своих потребностей, но откликается уродливо, неуклюже, нелепо. Всей душой ценить красоту, а жить в уродстве. Пожалуй, тут и правда поймешь ожесточение Холройда.
— Так что в конце концов сталось с деньгами Холройда?
— Отошли его сестре в Новой Зеландии, все шестьдесят пять тысяч. И правильно. Деньги должны оставаться в семье. И все же, смею сказать, Мэгги на что-то надеялась. Наверное, Виктор ей в той или иной форме нечто пообещал. Иногда он бывал удивительно злобным. Зато оставил состояние там, где положено. Я, к примеру, была бы крайне разочарована, если бы узнала, что Уилфред завещал Тойнтон-Грэйнж кому-то вместо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90