Мыс то и дело пересекали невысокие каменные стенки, здесь и там виднелись обломки известняка. Часть из них торчали из земли, точно могильные плиты на старом, пришедшем в запустение кладбище.
Дэлглиш шагал осторожно. Это была его первая долгая прогулка после болезни, да и прежде, в силу профессии, вылазки на природу относились для него к разряду редких удовольствий. Пока он еще двигался с некоторой неуверенностью, свойственной первым шагам выздоравливающего — когда тело понемногу начинает припоминать былые радости, но не остро и живо, а лишь тихо приветствуя знакомые ощущения. Металлические, чуть грубоватые трели чеканов, хлопочущих в зарослях ежевики; одинокая черноголовая чайка, недвижно сидящая на выступе скалы, точно носовая фигура корабля; кустики критмума — торчащие зонтики нежно окрашены лиловым; желтые одуванчики — яркие пятнышки на тусклой осенней траве.
Минут через десять тропа плавно пошла под откос. Скоро ее пересекла узкая лощинка, сбегавшая с вершины утеса в глубь побережья. Ярдах в шести от моря лощинка расширилась, превратившись в отлогую лужайку, поросшую зеленым дерном и мхом. Дэлглиш остановился. Ему ведь описывали это место. Должно быть, именно здесь любил сидеть Виктор Холройд; отсюда он и кинулся навстречу смерти. На миг Адам подосадовал, что полянка так некстати оказалась у него на пути. Мысли о жестокой гибели шли вразрез с его нынешним приподнятым настроением. Однако он понимал, в чем состоит притягательность этого уголка. Укромная, защищенная от ветра ложбинка давала ощущение уединенности и покоя — покоя, довольно опасного для человека, прикованного к инвалидной коляске, для человека, которого лишь тормоза удерживают на грани жизни и смерти. Впрочем, возможно, это придавало лужайке особую прелесть. Вероятно, лишь здесь, вознесясь над морем на ковре яркого мха, Виктор Холройд, отчаявшийся и обездвиженный, мог получить иллюзию свободы, иллюзию того, что он сам властен над своей судьбой. Возможно, Холройд изначально собирался совершить отсюда прыжок к освобождению, месяц за месяцем настаивая, чтобы его привезли к избранному месту, тянул время, дабы никто в Тойнтон-Грэйнж не заподозрил его подлинных намерений. Дэлглиш инстинктивно принялся осматривать землю. Со дня смерти Виктора Холройда прошло более трех недель, однако коммандеру показалось, будто он и сейчас различает слабые выемки в сыром дерне там, где покоились колеса инвалидного кресла, и менее четкие отметины от примявших короткую траву тяжелых полицейских башмаков.
Дэлглиш подошел к обрыву и посмотрел вниз. Дыхание перехватило от ужаса и восторга. Известняк здесь сменялся почти вертикальной стеной черной глины, пронизанной крошащимся белым камнем. Примерно в ста пятидесяти футах книзу стена натыкалась на широкую надтреснутую полосу валунов, обломков скал и просто беспорядочного крошева иссиня-черных камней, выстилавших берег, точно их накидала туда чья-то исполинская рука. Стоял отлив, и косая черта пены неспешно скользила по дальнему краю насыпи. Пока Дэлглиш с благоговейным ужасом глядел вниз, на эту хаотическую границу моря и скал, пытаясь вообразить, как выглядел Холройд после падения, из-за туч начало пробиваться солнце. Теплые лучи, точно ласковая рука, пригревали сзади шеюДэлглиша, золотили темные папоротники, расписывали под мрамор серые камни на краю утеса. Но сама береговая полоса оставалась в тени, мрачная и враждебная. На миг Дэлглишу показалось, будто перед ним проклятый, смертоносный берег, над которым никогда не восходит солнце.
Дэлглиш собирался дойти до черной башни, отмеченной на карте отца Бэддли, не столько из подлинного любопытства, сколько потому, что надо было выбрать какую-нибудь цель для прогулки. Все еще размышляя о гибели Виктора Холройда, коммандер двинулся дальше и почти неожиданно вышел прямо к башне, строению бестолковому и довольно страхолюдному. Башня была круглой в сечении, но сверху ее венчал восьмиугольный купол — ну ни дать ни взять громадная перечница с восемью узкими высокими окнами, отражавшими яркие солнечные лучи. Это придавало башне отдаленное сходство с маяком. Заинтригованный, Дэлглиш обошел вокруг, касаясь рукой черной стены. Он понял, что вообще-то она построена из известняка, но выложена черным сланцем — точно причудливо разукрашена маленькими щитками полированного агата. Местами сланец облупился, так что стенка стала пятнистой; черные переливающиеся чешуйки выстилали землю у основания, поблескивая в траве. С севера, с подветренной стороны от моря, кто-то, по всей видимости, пытался развести сад. Теперь, правда, здесь остались только лохматые куртинки маргариток, разросшийся сам по себе львиный зев и одинокий хилый розовый куст с двумя белыми чахлыми бутонами. Стебельки роз уже приникли к камню и скрючились, смиряясь перед наступлением холодов.
Нарядное каменное крыльцо с восточной стороны башни вело к окованной железом дубовой двери. Дэлглиш поднял тяжелую ручку и с усилием повернул ее, однако дверь была заперта. Глянув вниз, коммандер увидел вделанную в стену неровную каменную табличку с выгравированной на ней надписью:
В ЭТОЙ БАШНЕ СКОНЧАЛСЯ
УИЛФРЕД МЭНКРОФТ ЭНСТИ
27 ОКТЯБРЯ 1887 ГОДА В ВОЗРАСТЕ 69 ЛЕТ.
CONCEPTIO CULPA NASCI PENA
LABOR VITAnecessi morinote[3]
Странная эпитафия для почтенного викторианского землевладельца — и неподходящее место для спокойной кончины. Нынешний владелец Тойнтон-Грэйнж, судя по всему, наследовал частицу эксцентричности своего предка. CONCEPTIO CULPA: теологию первородного греха современное общество отринуло вместе с прочими неудобными догмами, и даже в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году она, должно быть, выглядела старомодно. NASCI PENA: анестезия милосердно ослабила это наставительное утверждение. LABOR VITA: ну уж нет, если технологии двадцатого века могли хоть чем-то помочь. NECESSI MORI — ага, вот в чем загвоздка! Смерть. Ее можно игнорировать, бояться, даже приветствовать — но не победить. Она и нынче была столь же бесцеремонно-навязчива, как эта табличка с эпитафией, и куда более долговечнее. Смерть — одна и та же вчера, сегодня, завтра, всегда. И нтересно, Уилфред Мэнкрофт Энсти сам выбирал себе сию мрачную эпитафию? Видел ли он в ней хоть какое-то утешение?
Дэлглиш зашагал дальше вдоль берега, обогнув бухточку с галечным пляжем. Ярдах в двадцати оттуда вниз вела тропка — крутая и, наверное, опасная в сырую погоду. Дорожка лишь наполовину возникла в результате удачного расположения скал, а наполовину была делом человеческих рук. И где стоял Дэлглиш, утес обрывался к морю почти вертикально. Адам с изумлением увидел, что даже в столь ранний час на скале висят веревки, а на них болтаются два скалолаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Дэлглиш шагал осторожно. Это была его первая долгая прогулка после болезни, да и прежде, в силу профессии, вылазки на природу относились для него к разряду редких удовольствий. Пока он еще двигался с некоторой неуверенностью, свойственной первым шагам выздоравливающего — когда тело понемногу начинает припоминать былые радости, но не остро и живо, а лишь тихо приветствуя знакомые ощущения. Металлические, чуть грубоватые трели чеканов, хлопочущих в зарослях ежевики; одинокая черноголовая чайка, недвижно сидящая на выступе скалы, точно носовая фигура корабля; кустики критмума — торчащие зонтики нежно окрашены лиловым; желтые одуванчики — яркие пятнышки на тусклой осенней траве.
Минут через десять тропа плавно пошла под откос. Скоро ее пересекла узкая лощинка, сбегавшая с вершины утеса в глубь побережья. Ярдах в шести от моря лощинка расширилась, превратившись в отлогую лужайку, поросшую зеленым дерном и мхом. Дэлглиш остановился. Ему ведь описывали это место. Должно быть, именно здесь любил сидеть Виктор Холройд; отсюда он и кинулся навстречу смерти. На миг Адам подосадовал, что полянка так некстати оказалась у него на пути. Мысли о жестокой гибели шли вразрез с его нынешним приподнятым настроением. Однако он понимал, в чем состоит притягательность этого уголка. Укромная, защищенная от ветра ложбинка давала ощущение уединенности и покоя — покоя, довольно опасного для человека, прикованного к инвалидной коляске, для человека, которого лишь тормоза удерживают на грани жизни и смерти. Впрочем, возможно, это придавало лужайке особую прелесть. Вероятно, лишь здесь, вознесясь над морем на ковре яркого мха, Виктор Холройд, отчаявшийся и обездвиженный, мог получить иллюзию свободы, иллюзию того, что он сам властен над своей судьбой. Возможно, Холройд изначально собирался совершить отсюда прыжок к освобождению, месяц за месяцем настаивая, чтобы его привезли к избранному месту, тянул время, дабы никто в Тойнтон-Грэйнж не заподозрил его подлинных намерений. Дэлглиш инстинктивно принялся осматривать землю. Со дня смерти Виктора Холройда прошло более трех недель, однако коммандеру показалось, будто он и сейчас различает слабые выемки в сыром дерне там, где покоились колеса инвалидного кресла, и менее четкие отметины от примявших короткую траву тяжелых полицейских башмаков.
Дэлглиш подошел к обрыву и посмотрел вниз. Дыхание перехватило от ужаса и восторга. Известняк здесь сменялся почти вертикальной стеной черной глины, пронизанной крошащимся белым камнем. Примерно в ста пятидесяти футах книзу стена натыкалась на широкую надтреснутую полосу валунов, обломков скал и просто беспорядочного крошева иссиня-черных камней, выстилавших берег, точно их накидала туда чья-то исполинская рука. Стоял отлив, и косая черта пены неспешно скользила по дальнему краю насыпи. Пока Дэлглиш с благоговейным ужасом глядел вниз, на эту хаотическую границу моря и скал, пытаясь вообразить, как выглядел Холройд после падения, из-за туч начало пробиваться солнце. Теплые лучи, точно ласковая рука, пригревали сзади шеюДэлглиша, золотили темные папоротники, расписывали под мрамор серые камни на краю утеса. Но сама береговая полоса оставалась в тени, мрачная и враждебная. На миг Дэлглишу показалось, будто перед ним проклятый, смертоносный берег, над которым никогда не восходит солнце.
Дэлглиш собирался дойти до черной башни, отмеченной на карте отца Бэддли, не столько из подлинного любопытства, сколько потому, что надо было выбрать какую-нибудь цель для прогулки. Все еще размышляя о гибели Виктора Холройда, коммандер двинулся дальше и почти неожиданно вышел прямо к башне, строению бестолковому и довольно страхолюдному. Башня была круглой в сечении, но сверху ее венчал восьмиугольный купол — ну ни дать ни взять громадная перечница с восемью узкими высокими окнами, отражавшими яркие солнечные лучи. Это придавало башне отдаленное сходство с маяком. Заинтригованный, Дэлглиш обошел вокруг, касаясь рукой черной стены. Он понял, что вообще-то она построена из известняка, но выложена черным сланцем — точно причудливо разукрашена маленькими щитками полированного агата. Местами сланец облупился, так что стенка стала пятнистой; черные переливающиеся чешуйки выстилали землю у основания, поблескивая в траве. С севера, с подветренной стороны от моря, кто-то, по всей видимости, пытался развести сад. Теперь, правда, здесь остались только лохматые куртинки маргариток, разросшийся сам по себе львиный зев и одинокий хилый розовый куст с двумя белыми чахлыми бутонами. Стебельки роз уже приникли к камню и скрючились, смиряясь перед наступлением холодов.
Нарядное каменное крыльцо с восточной стороны башни вело к окованной железом дубовой двери. Дэлглиш поднял тяжелую ручку и с усилием повернул ее, однако дверь была заперта. Глянув вниз, коммандер увидел вделанную в стену неровную каменную табличку с выгравированной на ней надписью:
В ЭТОЙ БАШНЕ СКОНЧАЛСЯ
УИЛФРЕД МЭНКРОФТ ЭНСТИ
27 ОКТЯБРЯ 1887 ГОДА В ВОЗРАСТЕ 69 ЛЕТ.
CONCEPTIO CULPA NASCI PENA
LABOR VITAnecessi morinote[3]
Странная эпитафия для почтенного викторианского землевладельца — и неподходящее место для спокойной кончины. Нынешний владелец Тойнтон-Грэйнж, судя по всему, наследовал частицу эксцентричности своего предка. CONCEPTIO CULPA: теологию первородного греха современное общество отринуло вместе с прочими неудобными догмами, и даже в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году она, должно быть, выглядела старомодно. NASCI PENA: анестезия милосердно ослабила это наставительное утверждение. LABOR VITA: ну уж нет, если технологии двадцатого века могли хоть чем-то помочь. NECESSI MORI — ага, вот в чем загвоздка! Смерть. Ее можно игнорировать, бояться, даже приветствовать — но не победить. Она и нынче была столь же бесцеремонно-навязчива, как эта табличка с эпитафией, и куда более долговечнее. Смерть — одна и та же вчера, сегодня, завтра, всегда. И нтересно, Уилфред Мэнкрофт Энсти сам выбирал себе сию мрачную эпитафию? Видел ли он в ней хоть какое-то утешение?
Дэлглиш зашагал дальше вдоль берега, обогнув бухточку с галечным пляжем. Ярдах в двадцати оттуда вниз вела тропка — крутая и, наверное, опасная в сырую погоду. Дорожка лишь наполовину возникла в результате удачного расположения скал, а наполовину была делом человеческих рук. И где стоял Дэлглиш, утес обрывался к морю почти вертикально. Адам с изумлением увидел, что даже в столь ранний час на скале висят веревки, а на них болтаются два скалолаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90