Он узнал четырех Музейных Свободных,
сидящих на дороге. Его начали грызть сомнения, но он не мог понять смысл
всего происходящего. Он рискнул бросить взгляд на реку - платиновый мир,
освещенный полуденным солнцем. Позади него громко поскрипывала тележка.
Текучесть всего - реки, шествия, его собственная роль в этих полных
потрясающего смысла событиях - вызвали у него головокружительное ощущение
какой-то близкой неизбежности.
"Мы - не люди, проходящие этим путем", - подумал он. - "Мы -
первооснова, соединяющая один кусочек Времени с другим. А когда мы минуем
- все позади нас рухнет во вне - выпадает из времени и пространства и
никогда грядущее не будет таким же, как до нашего прихода."
В памяти Монео всплыл отрывок одной из песен лютнистки, взгляд его
стал рассеянным при этом воспоминании. Он понимал, что эта песня полнится
желанием, чтобы все миновало, оказалось в прошлом, развеялись сомнения,
вернулось спокойствие. Заунывная песня поплыла через его сознание подобно
дымку, закручиваясь и властно привлекая:
Кричит насекомое в жаркой траве, -
Монео замурлыкал про себя песенку:
Кричит, о конце говоря.
И цвета последних листьев,
Таящихся в жаркой траве,
Эти осень и песня моя.
Монео закивал в такт, перейдя к припеву:
День закончился,
Гости ушли.
День закончился
В нашем сьетче,
День закончился,
Буря ревет,
День закончился,
Гости ушли.
Монео подумал, что эта песня и вправду неподдельно стара - песня
старых Свободных, никакого сомнения. И она напоминает ему кое-что о себе
самом. Он тоже хотел, чтобы посетители в самом деле поскорее ушли, чтобы
вся суматоха кончилась и опять наступил мир. Мир так близко...
И все же он не может бросить своих обязанностей. Монео подумал о
грудах снаряжения, расположенного в дюнах, но не видимого из Туоно. Вскоре
они все это увидят - шатры, еду, столы, золотые тарелки, украшенные
драгоценностями ножи, глоуглобы в виде старинных ламп причудливой формы...
все богатое убранство, на которое такие разные жизни возлагали свои
ожидания.
"Обитатели Туоно никогда не станут теми же самыми".
Во время одной из инспекционных поездок Монео провел в Туоно две
ночи. Он припомнил запах костров, на которых готовилась пища, растопку из
веток ароматических кустов, полыхающую во тьме. Туонцы не пользовались
солнечными печами, потому что те для них "недостаточно древние".
НЕДОСТАТОЧНО ДРЕВНИЕ
В Туоно почти не пахло меланжем. Слащавая едкость и мускусные масла
кустарников оазиса - вот, преобладающие запахи в деревеньке. Да... и
выгребные ямы, и вонь гниющего мусора. Он припомнил реплику Бога
Императора по завершении своего доклада о результатах поездки.
"Эти СВОБОДНЫЕ не знают, что потеряно в их жизнях. Они воображают,
будто сохраняют самую суть прежних обычаев. В этом беда всех музеев.
Что-то тускнеет, усыхает в экспонатах - и исчезает. Смотрители музеев и
посетители, глазеющие на экспонаты, склонившись над витринами, - очень
немногие из них ощущают это недостающее. Это то, что в прежние времена
приводило в движение все жизни. Когда жизнь ушла - ушло и оно."
Взгляд Монео сосредоточился на трех Рыбословшах, стоящих на мосту
прямо перед ним. Они пустились в пляс, вскинув руки, крутясь и подскакивая
в нескольких шагах от него, и двинулись прочь.
"Как странно", - подумал он. - "Я видел людей, танцующих на открытом
месте, но никогда - Рыбословш. Они танцуют только в уединении своих
покоев, в своем собственном тесном кругу."
Он не успел еще додумать эту мысль, когда услышал первое грозное
жужжание лазерного пистолета и почувствовал, как мост накренился под ним.
"Это происходит не на самом деле" - вскричал его разум.
Он услышал, как королевская тележка со скрежетом съехала вбок к краю
моста, с щелчком резко открылся колпак тележки. Позади него раздались
испуганные крики и вопли, но он не мог обернуться. Настил моста резко
накренился вправо, и он, рухнув навзничь, заскользил к бездне. Он уцепился
за обрезанный край троса, чтобы остановиться. Трос поехал вместе с ним.
Все вокруг сползало, скрипя о развеянный по мосту тонким слоем песок.
Монео цеплялся за трос обеими руками, крутясь на нем. Потом он увидел
королевскую тележку - она накренилась над краем моста, колпак был открыт.
Хви стояла, одной рукой хватаясь за свое откидное сиденье, глядя куда-то
мимо Монео.
Воздух наполнился кошмарным скрежетом металла. Мост еще круче
накренился. Монео увидел, как покатились придворные, с раскрытыми ртами,
хватаясь руками за воздух. Трос Монео за что-то зацепился. Руки Монео
задрались над головой, все его тело вращалось и перекручивалось. Он
почувствовал, как его руки, мокрые от страха, скользят по тросу.
И опять промелькнула перед ним королевская тележка. Перекореженная,
она застряла, упершись на переломанную ограду моста. В последний миг Монео
увидел крохотные ручонки Бога Императора, тщетно попытавшиеся удержать Хви
Нори, хватаясь за нее. Хви безмолвно выпала с открытого края тележки, ее
золотое платье со свистом задралось, обнажая ее тело, вытянутое как
стрела.
Глубокий, рокочущий стон вырвался у Бога Императора.
"Почему он не включает суспензоры?" - промелькнуло у Монео.
"Суспензоры его поддержат."
Но лазерный пистолет продолжал жужжать и, пока руки Монео скользили к
перерезанному концу троса, он успел увидеть, как копье пламени пронзило
насквозь суспензоры тележки, один за другим, с взрывами золотого дыма.
Сорвавшись и падая, Монео взметнул руки над головой.
"Дым! Золотой дым!"
Тело его перевернулось, влекомое задравшимся балахоном. Лицо
оказалось обращенным вниз, в бездну. В мальстреме кипящих бешеных струй,
далеко внизу он будто посмотрел в зеркало своей жизни - обрывистые потоки
и перекаты, множество действий и событий, объединенные единой целью. Слова
Лито промелькнули в его уме нитью золотого дымка: "Осторожность - это
тропа к посредственности. Быстротечная, бесчувственная посредственность -
вот все, что большинству людей кажется возможным достичь".
И дальше Монео падал свободно в экстазе понимания. Космос открылся
для него как чистое стекло, все текло вне Времени.
ЗОЛОТОЙ ДЫМ!
- Лито! - завопил он. - Сиайнок! Я верю!
Тут балахон сорвался с его плеч. Монео развернуло ветром, дующим из
каньона - последний взгляд на запрокинутую королевскую тележку... падающую
с разрушенного моста. Бог Император выскользнул с открытого конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
сидящих на дороге. Его начали грызть сомнения, но он не мог понять смысл
всего происходящего. Он рискнул бросить взгляд на реку - платиновый мир,
освещенный полуденным солнцем. Позади него громко поскрипывала тележка.
Текучесть всего - реки, шествия, его собственная роль в этих полных
потрясающего смысла событиях - вызвали у него головокружительное ощущение
какой-то близкой неизбежности.
"Мы - не люди, проходящие этим путем", - подумал он. - "Мы -
первооснова, соединяющая один кусочек Времени с другим. А когда мы минуем
- все позади нас рухнет во вне - выпадает из времени и пространства и
никогда грядущее не будет таким же, как до нашего прихода."
В памяти Монео всплыл отрывок одной из песен лютнистки, взгляд его
стал рассеянным при этом воспоминании. Он понимал, что эта песня полнится
желанием, чтобы все миновало, оказалось в прошлом, развеялись сомнения,
вернулось спокойствие. Заунывная песня поплыла через его сознание подобно
дымку, закручиваясь и властно привлекая:
Кричит насекомое в жаркой траве, -
Монео замурлыкал про себя песенку:
Кричит, о конце говоря.
И цвета последних листьев,
Таящихся в жаркой траве,
Эти осень и песня моя.
Монео закивал в такт, перейдя к припеву:
День закончился,
Гости ушли.
День закончился
В нашем сьетче,
День закончился,
Буря ревет,
День закончился,
Гости ушли.
Монео подумал, что эта песня и вправду неподдельно стара - песня
старых Свободных, никакого сомнения. И она напоминает ему кое-что о себе
самом. Он тоже хотел, чтобы посетители в самом деле поскорее ушли, чтобы
вся суматоха кончилась и опять наступил мир. Мир так близко...
И все же он не может бросить своих обязанностей. Монео подумал о
грудах снаряжения, расположенного в дюнах, но не видимого из Туоно. Вскоре
они все это увидят - шатры, еду, столы, золотые тарелки, украшенные
драгоценностями ножи, глоуглобы в виде старинных ламп причудливой формы...
все богатое убранство, на которое такие разные жизни возлагали свои
ожидания.
"Обитатели Туоно никогда не станут теми же самыми".
Во время одной из инспекционных поездок Монео провел в Туоно две
ночи. Он припомнил запах костров, на которых готовилась пища, растопку из
веток ароматических кустов, полыхающую во тьме. Туонцы не пользовались
солнечными печами, потому что те для них "недостаточно древние".
НЕДОСТАТОЧНО ДРЕВНИЕ
В Туоно почти не пахло меланжем. Слащавая едкость и мускусные масла
кустарников оазиса - вот, преобладающие запахи в деревеньке. Да... и
выгребные ямы, и вонь гниющего мусора. Он припомнил реплику Бога
Императора по завершении своего доклада о результатах поездки.
"Эти СВОБОДНЫЕ не знают, что потеряно в их жизнях. Они воображают,
будто сохраняют самую суть прежних обычаев. В этом беда всех музеев.
Что-то тускнеет, усыхает в экспонатах - и исчезает. Смотрители музеев и
посетители, глазеющие на экспонаты, склонившись над витринами, - очень
немногие из них ощущают это недостающее. Это то, что в прежние времена
приводило в движение все жизни. Когда жизнь ушла - ушло и оно."
Взгляд Монео сосредоточился на трех Рыбословшах, стоящих на мосту
прямо перед ним. Они пустились в пляс, вскинув руки, крутясь и подскакивая
в нескольких шагах от него, и двинулись прочь.
"Как странно", - подумал он. - "Я видел людей, танцующих на открытом
месте, но никогда - Рыбословш. Они танцуют только в уединении своих
покоев, в своем собственном тесном кругу."
Он не успел еще додумать эту мысль, когда услышал первое грозное
жужжание лазерного пистолета и почувствовал, как мост накренился под ним.
"Это происходит не на самом деле" - вскричал его разум.
Он услышал, как королевская тележка со скрежетом съехала вбок к краю
моста, с щелчком резко открылся колпак тележки. Позади него раздались
испуганные крики и вопли, но он не мог обернуться. Настил моста резко
накренился вправо, и он, рухнув навзничь, заскользил к бездне. Он уцепился
за обрезанный край троса, чтобы остановиться. Трос поехал вместе с ним.
Все вокруг сползало, скрипя о развеянный по мосту тонким слоем песок.
Монео цеплялся за трос обеими руками, крутясь на нем. Потом он увидел
королевскую тележку - она накренилась над краем моста, колпак был открыт.
Хви стояла, одной рукой хватаясь за свое откидное сиденье, глядя куда-то
мимо Монео.
Воздух наполнился кошмарным скрежетом металла. Мост еще круче
накренился. Монео увидел, как покатились придворные, с раскрытыми ртами,
хватаясь руками за воздух. Трос Монео за что-то зацепился. Руки Монео
задрались над головой, все его тело вращалось и перекручивалось. Он
почувствовал, как его руки, мокрые от страха, скользят по тросу.
И опять промелькнула перед ним королевская тележка. Перекореженная,
она застряла, упершись на переломанную ограду моста. В последний миг Монео
увидел крохотные ручонки Бога Императора, тщетно попытавшиеся удержать Хви
Нори, хватаясь за нее. Хви безмолвно выпала с открытого края тележки, ее
золотое платье со свистом задралось, обнажая ее тело, вытянутое как
стрела.
Глубокий, рокочущий стон вырвался у Бога Императора.
"Почему он не включает суспензоры?" - промелькнуло у Монео.
"Суспензоры его поддержат."
Но лазерный пистолет продолжал жужжать и, пока руки Монео скользили к
перерезанному концу троса, он успел увидеть, как копье пламени пронзило
насквозь суспензоры тележки, один за другим, с взрывами золотого дыма.
Сорвавшись и падая, Монео взметнул руки над головой.
"Дым! Золотой дым!"
Тело его перевернулось, влекомое задравшимся балахоном. Лицо
оказалось обращенным вниз, в бездну. В мальстреме кипящих бешеных струй,
далеко внизу он будто посмотрел в зеркало своей жизни - обрывистые потоки
и перекаты, множество действий и событий, объединенные единой целью. Слова
Лито промелькнули в его уме нитью золотого дымка: "Осторожность - это
тропа к посредственности. Быстротечная, бесчувственная посредственность -
вот все, что большинству людей кажется возможным достичь".
И дальше Монео падал свободно в экстазе понимания. Космос открылся
для него как чистое стекло, все текло вне Времени.
ЗОЛОТОЙ ДЫМ!
- Лито! - завопил он. - Сиайнок! Я верю!
Тут балахон сорвался с его плеч. Монео развернуло ветром, дующим из
каньона - последний взгляд на запрокинутую королевскую тележку... падающую
с разрушенного моста. Бог Император выскользнул с открытого конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135