Дура. Николай Чудотворец, помоги мне!
Выражение невыносимого ужаса на лице Сергея вдруг сменилось блаженной улыбкой.
– Что ты видишь, Сергей? – Виктор наклонился к другу. – Кого ты видишь?
– Дед. Он хочет мне помочь. Да, деда, мне нужна помощь… Проклятое колесо…
– Какой дед? Кто он, Сергей?
– Мой дедушка. Он пришел помочь… Я тоже рад тебя видеть, деда, – последние слова Сергей произнес тоненьким писклявым голосом, как если бы взрослый мужчина пытался имитировать голос мальчика.
«Господи ты боже мой, что же он там увидел? – холодея подумал Виктор. – Кого он принял за деда?»
– Что он говорит? Что говорит тебе дед? – ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не сорваться на крик.
– Очищение огнем. Очищение огнем. Это шутка. Я должен пошутить.
– Господи… Над кем ты должен пошутить?
– Все сжечь, все очистить. Очистить от мух. От м-мух… Дед заикается. Это будет весело, дедушка, – снова писклявый мальчишеский голос. И тут же, почти без паузы, хриплый, грубый: – Очч-чистить от м-мух, х-х-итрых м-мух.
– Что еще он говорит тебе? – Виктор чувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Сколько раз они с Сергеем проделывали подобные штуки, но никогда, никогда , у него не менялся голос и никогда он не заикался. Но даже не это самое страшное. Конечно, бред, но… Не узнать манеру говорить, принадлежащую психу в дождевике, было невозможно. – Что он еще говорит?
– Все сжечь, а потом идти к ней . Она ждет меня. Ждет очень давно, целую вечность. Она откроет мне глаза.
– Кто «она»? Кто это, Сергей? Не уходи никуда, будь здесь. Ты рядом с машиной на дороге. Кто «она»?
– Кто это «она», деда?
– У-узнаешь, когда п-придешь к ней . Она с-са-ма р-ра-раскажет.
– Где ты должен ее искать? – Виктору казалось, что он сойдет с ума от этих голосов.
– Я вижу ее. Я вижу ее. Мы видим ее… Господи, нет, нет, нет! – Сергей вдруг выгнулся дугой, глаза широко распахнулись, рот открылся в беззвучном крике, и он забился в жестоких судорогах.
– Боже мой, Витя, что с ним? – вскрикнула Катя.
– Сергей! Сергей! Слушай мой голос! Я сосчитаю до пяти, и ты проснешься! Ты окажешься рядом со мной, в моей машине, в полной безопасности. Раз!
На бескровных губах Сергея выступила пена, голова дергалась на коленях Виктора так, что он с трудом удерживал ее обеими руками. Жгут немного сместился, но этого оказалось достаточно, чтобы кровь буквально хлынула через бинты.
– Два!
Из горла Сергея вырвалось захлебывающееся низкое рычание. Виктор никогда бы не поверил, что подобный звук может издать человек.
– Три!
Рычание резко оборвалось. Глаза почти вылезли из орбит, словно Сергей и в самом деле увидел нечто ужасное. Он с хрипом втянул в себя воздух и закричал тонким голосом насмерть перепуганного мальчишки:
– Он шевелится! Мох, мох на могиле шевелится! Что б я сдох, он живой, вы видели? Он шевелится! – А через секунду раздался другой голос, но тоже принадлежавший мальчику: – Н-нет, это не мох. Это шевелится земля .
– Четыре! Пять!
Тело Сергея напряглось так, что Виктору показалось – сейчас жилы не выдержат и порвутся, как гнилые веревки. Но в следующий миг Сергей издал последний тонкий вопль и обмяк. Лицо было мокрым от пота, в уголках рта пузырилась розоватая пена.
– Витя, что с ним было? Что это? Он умер? – губы Кати дрожали.
Виктор прислушался. Сергей дышал едва слышно, но все же дышал.
– Нет. Еще нет. Он в глубоком обмороке.
– О чем он говорил? Я ничего не поняла… Но эти голоса… Господи, я так никогда не пугалась.
Учитель что-то промычал, но никто не понял ни слова.
– Что вы там бубните? – раздраженно спросила Катя.
Старик бросил на Катю злобный взгляд, и стараясь говорить как можно внятнее, повторил:
– Прохор заикался всю жизнь. Ваш друг… Он говорил его голосом.
– Без вас знаем. Уж этот голос я никогда не забуду. Что еще скажете?
– Он говорил, что встретил деда. А тот умер три года назад…
– Это тоже знаем.
– Не перебивайте. Мне тяжело говорить. Вы мне, кажется, зуб выбили… Я вам не успел рассказать… Помните, я дошел до того места, когда Прохор явился в деревню в июне первый раз? Как он вошел в дом, а потом оттуда послышались крики? Так вот… В соседнем доме жила еще одна городская семья. Мужчина, звали его Толей, служил в ОМОНе. Здоровый такой парень был. И заядлый охотник. Двустволочка, которую вы у меня отняли – его. Когда, значит, началась вся эта кутерьма, он выскочил из дома. В трусах и с ружьем. Мда… Смельчак. Он крикнул что-то, но я не расслышал, что именно. Зато Прохор расслышал. И вышел на крыльцо. Он был весь залит кровью. Просто весь, понимаете? Будто купался в ней. Он вышел на крыльцо и начал спускаться по ступенькам. Медленно так. В доме уже не кричали. Только стонал кто-то. Вроде, женщина, но я мог и ослышаться. Толя велел Прохору остановиться, предупредил, что будет стрелять. Тот, разумеется, и не подумал. Тогда Толя выстрелил из одного ствола… Нервишки, видать не выдержали. Оно и понятно – видок у Прохора был тот еще. Высоченный, худющий, в чем мать родила, еще и кровью заляпан весь. Тут кто угодно струхнет да выстрелит. Вот Толик и пальнул… Богом клянусь, он попал прямо в грудь. Ее всю аж разворотило, ошметки какие-то во все стороны полетели. Прохора отбросило к стене дома. Но он не упал, нет. Отлепился от стены и снова пошел на Толю. Как ни в чем не бывало, улавливаете? Словно не всадили в него с десяти шагов заряд дроби. Толя попятился, потом выстрелил еще раз. Да, видно, рука дрогнула. Только бок зацепил. Дробь вырвала клок мяса. Будто ножом отхватили. Тут Прохор остановился и что-то сказал. Тихо сказал, я даже голоса его не услышал. Но Толик вдруг гаркнул: «Батя, прости!», швырнул ружье и бросился к Прохору, словно хотел обнять. Ну, дальше рассказывать не нужно, я думаю…
Старик замолк и осторожно коснулся челюсти. По его лицу было видно, что хоть пришлось ему нелегко, он доволен тем впечатлением, которое произвел рассказ на Катю.
Потрясенная девушка обернулась к Виктору:
– Витя, ты слышал? Витя, что с тобой?!
Все это время Виктор просидел молча, рассеянно поглаживая по голове Сергея. Он словно выпал из реальности. Окружающий мир перестал существовать. В голове гулким эхом перекатывались последние слова Сергея, которые он выкрикнул звонким мальчишеским голосом. «Н-нет, это не мох. Это шевелится земля ». Шевелится земля… Сами слова ничего Виктору не говорили. Но они стальным крюком зацепили засунутый в самый дальний угол склада под названием «память», ящичек с воспоминаниями детства и потащили его из-под груды других коробок, грозя обвалить их ровные штабеля. У Виктора было ощущение, что эти незнакомые, лишенные для него сейчас всякого смысла слова, на самом деле должны значить гораздо больше. Они просто обязаны быть связаны с чем-то давно позабытым – человеком, ситуацией, явлением, не важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Выражение невыносимого ужаса на лице Сергея вдруг сменилось блаженной улыбкой.
– Что ты видишь, Сергей? – Виктор наклонился к другу. – Кого ты видишь?
– Дед. Он хочет мне помочь. Да, деда, мне нужна помощь… Проклятое колесо…
– Какой дед? Кто он, Сергей?
– Мой дедушка. Он пришел помочь… Я тоже рад тебя видеть, деда, – последние слова Сергей произнес тоненьким писклявым голосом, как если бы взрослый мужчина пытался имитировать голос мальчика.
«Господи ты боже мой, что же он там увидел? – холодея подумал Виктор. – Кого он принял за деда?»
– Что он говорит? Что говорит тебе дед? – ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не сорваться на крик.
– Очищение огнем. Очищение огнем. Это шутка. Я должен пошутить.
– Господи… Над кем ты должен пошутить?
– Все сжечь, все очистить. Очистить от мух. От м-мух… Дед заикается. Это будет весело, дедушка, – снова писклявый мальчишеский голос. И тут же, почти без паузы, хриплый, грубый: – Очч-чистить от м-мух, х-х-итрых м-мух.
– Что еще он говорит тебе? – Виктор чувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Сколько раз они с Сергеем проделывали подобные штуки, но никогда, никогда , у него не менялся голос и никогда он не заикался. Но даже не это самое страшное. Конечно, бред, но… Не узнать манеру говорить, принадлежащую психу в дождевике, было невозможно. – Что он еще говорит?
– Все сжечь, а потом идти к ней . Она ждет меня. Ждет очень давно, целую вечность. Она откроет мне глаза.
– Кто «она»? Кто это, Сергей? Не уходи никуда, будь здесь. Ты рядом с машиной на дороге. Кто «она»?
– Кто это «она», деда?
– У-узнаешь, когда п-придешь к ней . Она с-са-ма р-ра-раскажет.
– Где ты должен ее искать? – Виктору казалось, что он сойдет с ума от этих голосов.
– Я вижу ее. Я вижу ее. Мы видим ее… Господи, нет, нет, нет! – Сергей вдруг выгнулся дугой, глаза широко распахнулись, рот открылся в беззвучном крике, и он забился в жестоких судорогах.
– Боже мой, Витя, что с ним? – вскрикнула Катя.
– Сергей! Сергей! Слушай мой голос! Я сосчитаю до пяти, и ты проснешься! Ты окажешься рядом со мной, в моей машине, в полной безопасности. Раз!
На бескровных губах Сергея выступила пена, голова дергалась на коленях Виктора так, что он с трудом удерживал ее обеими руками. Жгут немного сместился, но этого оказалось достаточно, чтобы кровь буквально хлынула через бинты.
– Два!
Из горла Сергея вырвалось захлебывающееся низкое рычание. Виктор никогда бы не поверил, что подобный звук может издать человек.
– Три!
Рычание резко оборвалось. Глаза почти вылезли из орбит, словно Сергей и в самом деле увидел нечто ужасное. Он с хрипом втянул в себя воздух и закричал тонким голосом насмерть перепуганного мальчишки:
– Он шевелится! Мох, мох на могиле шевелится! Что б я сдох, он живой, вы видели? Он шевелится! – А через секунду раздался другой голос, но тоже принадлежавший мальчику: – Н-нет, это не мох. Это шевелится земля .
– Четыре! Пять!
Тело Сергея напряглось так, что Виктору показалось – сейчас жилы не выдержат и порвутся, как гнилые веревки. Но в следующий миг Сергей издал последний тонкий вопль и обмяк. Лицо было мокрым от пота, в уголках рта пузырилась розоватая пена.
– Витя, что с ним было? Что это? Он умер? – губы Кати дрожали.
Виктор прислушался. Сергей дышал едва слышно, но все же дышал.
– Нет. Еще нет. Он в глубоком обмороке.
– О чем он говорил? Я ничего не поняла… Но эти голоса… Господи, я так никогда не пугалась.
Учитель что-то промычал, но никто не понял ни слова.
– Что вы там бубните? – раздраженно спросила Катя.
Старик бросил на Катю злобный взгляд, и стараясь говорить как можно внятнее, повторил:
– Прохор заикался всю жизнь. Ваш друг… Он говорил его голосом.
– Без вас знаем. Уж этот голос я никогда не забуду. Что еще скажете?
– Он говорил, что встретил деда. А тот умер три года назад…
– Это тоже знаем.
– Не перебивайте. Мне тяжело говорить. Вы мне, кажется, зуб выбили… Я вам не успел рассказать… Помните, я дошел до того места, когда Прохор явился в деревню в июне первый раз? Как он вошел в дом, а потом оттуда послышались крики? Так вот… В соседнем доме жила еще одна городская семья. Мужчина, звали его Толей, служил в ОМОНе. Здоровый такой парень был. И заядлый охотник. Двустволочка, которую вы у меня отняли – его. Когда, значит, началась вся эта кутерьма, он выскочил из дома. В трусах и с ружьем. Мда… Смельчак. Он крикнул что-то, но я не расслышал, что именно. Зато Прохор расслышал. И вышел на крыльцо. Он был весь залит кровью. Просто весь, понимаете? Будто купался в ней. Он вышел на крыльцо и начал спускаться по ступенькам. Медленно так. В доме уже не кричали. Только стонал кто-то. Вроде, женщина, но я мог и ослышаться. Толя велел Прохору остановиться, предупредил, что будет стрелять. Тот, разумеется, и не подумал. Тогда Толя выстрелил из одного ствола… Нервишки, видать не выдержали. Оно и понятно – видок у Прохора был тот еще. Высоченный, худющий, в чем мать родила, еще и кровью заляпан весь. Тут кто угодно струхнет да выстрелит. Вот Толик и пальнул… Богом клянусь, он попал прямо в грудь. Ее всю аж разворотило, ошметки какие-то во все стороны полетели. Прохора отбросило к стене дома. Но он не упал, нет. Отлепился от стены и снова пошел на Толю. Как ни в чем не бывало, улавливаете? Словно не всадили в него с десяти шагов заряд дроби. Толя попятился, потом выстрелил еще раз. Да, видно, рука дрогнула. Только бок зацепил. Дробь вырвала клок мяса. Будто ножом отхватили. Тут Прохор остановился и что-то сказал. Тихо сказал, я даже голоса его не услышал. Но Толик вдруг гаркнул: «Батя, прости!», швырнул ружье и бросился к Прохору, словно хотел обнять. Ну, дальше рассказывать не нужно, я думаю…
Старик замолк и осторожно коснулся челюсти. По его лицу было видно, что хоть пришлось ему нелегко, он доволен тем впечатлением, которое произвел рассказ на Катю.
Потрясенная девушка обернулась к Виктору:
– Витя, ты слышал? Витя, что с тобой?!
Все это время Виктор просидел молча, рассеянно поглаживая по голове Сергея. Он словно выпал из реальности. Окружающий мир перестал существовать. В голове гулким эхом перекатывались последние слова Сергея, которые он выкрикнул звонким мальчишеским голосом. «Н-нет, это не мох. Это шевелится земля ». Шевелится земля… Сами слова ничего Виктору не говорили. Но они стальным крюком зацепили засунутый в самый дальний угол склада под названием «память», ящичек с воспоминаниями детства и потащили его из-под груды других коробок, грозя обвалить их ровные штабеля. У Виктора было ощущение, что эти незнакомые, лишенные для него сейчас всякого смысла слова, на самом деле должны значить гораздо больше. Они просто обязаны быть связаны с чем-то давно позабытым – человеком, ситуацией, явлением, не важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83