Самолет слегка вздрогнул, коснувшись земли, гул моторов умолк, и машина застыла наконец на месте.
Они были в Марокко.
— Мы поедем в такси вместе, — сказал Эвелин профессор. — По дороге скажете, где вас высадить. Вся эта комедия нужна лишь до тех пор, пока не удастся отделаться от Холлера, а сейчас ему увязаться за нами никак не удастся.
Если верить одному моему другу, большому знатоку человеческих душ, почти все ученые отличаются ничем не обоснованным оптимизмом. То же качество проявил и Баннистер, решив, что без труда избавится от общества журналиста. Когда профессор остановил такси и приготовился попрощаться с направившимся в его сторону Холлером, тот, вместо того чтобы протянуть руку профессору, протянул свой чемодан шоферу.
— Если не возражаете, я воспользуюсь вашей любезностью. Раз уж есть возможность получить хороший материал, честь журналисга требует сделать это безотлагательно. Или, прошу прощения, я помешаю вам?
С прессой не следует ссориться. Это Баннистер хорошо знал.
Охотнее всего он разорвал бы журналиста на куски, он проклинал самого себя за то, что в самолете предложил Холлеру самому выбрать время визита, и в то же время вынужден был делать вид, будто от всей души рад.
А может, этот щелкопер что-то заподозрил?
Естественно, теперь придется, ради сохранения приличий, везти на виллу и Эвелин. Девушка, однако, пришла ему на помощь.
— Мне придется сразу же покинуть вас и съездить по делам в город.
— Я долго не задержусь и, если позволите, буду счастлив проводить вас, леди Баннистер.
«Почему только этого типа еще в детстве не убила какая-нибудь шальная молния?» — подумал профессор, но вслух сказал:
— Прежде всего надо позавтракать.
— Неплохо бы… — грустно проговорила Эвелин. — Я проголодалась…
Профессор и сам догадывался, что девушка голодна и устала. Потому ему и не хотелось просто высадить ее где-нибудь на улице, хотя было уже самое время избавиться от общества Эвелин Вестон, особы, за поимку которой была назначена награда. За живую или мертвую!
А она по — прежнему была рядом с ним. Живая… и голодная.
Дом профессора находился в аристократическом районе вилл Релиза. Он почти не был виден за стволами пальм и цветущими кустарниками.
Завтрак прошел в несколько подавленном настроении, хотя Холлер ел за троих и добродушно смеялся своим собственным шуткам. Столовая — так, словно дело не происходило в Африке, — была типично лондонской. В конце комнаты был даже камин. Эвелин с легкой грустью оглядела все вокруг, молча думая о том, что всего через несколько минут уйдет отсюда, чтобы больше никогда не вернуться.
Она даже не заметила, что профессор и журналист перешли из столовой в лабораторию. Давали себя знать сутки, в течение которых она ни разу не сомкнула глаз. Глубокое кресло манило к себе, но, собравшись с силами, Эвелин надела шляпку, быстро прошла через парк и захлопнула за собой решетчатую калитку.
С чего начать поиски? Взяв такси, Эвелин поднялась на холм, где стоял форт Гелиз. В комендатуре к ней отнеслись предельно вежливо. Больной легионер? Мюнстер… Простите, но по какому делу вы разыскиваете его?… Семейному… Гм… У легионеров редко бывают семейные дела, но, может быть, этот Мюнстер является исключением. Будьте любезны навести справки в гарнизонном госпитале.
Гарнизонный госпиталь.
В настоящее время такой в госпитале не числится, хотя недавно лечился тут. Где он сейчас? Прошу прощения, но без разрешения комендатуры мы по таким вопросам сведений не даем. Вы как раз оттуда? В таком случае вернитесь туда и обратитесь прямо в батальонный отдел личного состава.
Назад в Гелиз.
— Сожалею, мадам, — сказал дежурный, — но служебные часы уже кончились, да и, к тому же, сведения о личном составе даются только в том случае, если будет получено разрешение из Орана, от командования полка. Вот тогда у вас здесь все пойдет как по маслу.
Полдень давно уже миновал. Погруженная в раздумья Эвелин даже не заметила, что за нею все время следует какой-то бородатый мужчина.
Эвелин уныло вернулась обратно в центр города. Куда идти ей теперь? К кому обратиться слабой женщине, которую к тому же, живую или мертвую, разыскивает полиция? Неожиданно знакомый голос проговорил рядом с нею:
— Целую ваши ручки, миледи! Могу ли я быть вашим чичероне?
Это был редактор Холлер. Его только недоставало!
— Добрый… добрый день… Взяли уже интервью у моего мужа? — Эвелин тут же покраснела. «У моего мужа.» Как же легко она научилась лгать.
— Мы закончили довольно быстро. Лорд уговаривал меня посидеть еще немножко, но я в такую жару просто не могу долго быть в помещении. Вы выглядите очень усталой. Не выпьете ли со мной чаю, леди Баннистер? Я буду от души счастлив.
— Спасибо… — Эвелин чувствовала себя настолько слабой и усталой, что не в силах была отвергнуть предложение.
Да и надо будет посоветоваться с редактором. У нее ведь здесь нет никого…
— Профессор проделал замечательную работу… — прихлебывая чай, разглагольствовал Холлер. — Я посмотрел на бацилл и, честное слово, под микроскопом они выглядят, словно стадо овец на свежих альпийских лугах. Просто чудо-бациллы! Я не понимаю профессора. По-моему, его долг уничтожать этих бестий, а не разводить их. Впрочем, не дело журналиста вмешиваться в вопросы науки. Главное то, что публика интересуется профессором, и каждый раз, когда я пишу о нем в нашем воскресном приложении, приходит множество восторженных писем от читателей.
— Я, между прочим, собираю вырезки всех этих статей, — не без желания польстить журналисту заметила Эвелин. Ее слова произвели ожидаемый эффект.
— Серьезно?! — порозовев от удовольствия, воскликнул Холлер. — Я просто счастлив. Лорд Баннистер зачастую не слишком доволен моими статьями. Придирается к каждой мелочи. Не раз упрекал меня в том, что я, дескать, путаю сонную болезнь с малярией. Но, в конце концов, я не врач, чтобы забивать себе голову мелкими деталями. Важно, что о наших статьях говорят, и было создано даже Общество борцов с сонной болезнью, вице-президентом которого я имею честь быть. Мы избрали профессора почетным председателем и приняли решение отправить в Индию для страждущих от сонной болезни большую партию будильников. Заметьте, это уже важный практический шаг! Это результат общественного интереса, пробужденного моими статьями, и по сравнению с ним не так уж страшно, если профессор назовет нелепицей описанный мною факт, когда заболевший сонною болезнью адвокат на Бермудах уснул в день венчания, а проснулся только на золотую свадьбу. Я, в конце концов, не врач.
— Генри бывает несколько строг в вопросах науки.
— Это, несомненно, семейная черта.
— Да. В семье Баннистеров все отличаются консерватизмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Они были в Марокко.
— Мы поедем в такси вместе, — сказал Эвелин профессор. — По дороге скажете, где вас высадить. Вся эта комедия нужна лишь до тех пор, пока не удастся отделаться от Холлера, а сейчас ему увязаться за нами никак не удастся.
Если верить одному моему другу, большому знатоку человеческих душ, почти все ученые отличаются ничем не обоснованным оптимизмом. То же качество проявил и Баннистер, решив, что без труда избавится от общества журналиста. Когда профессор остановил такси и приготовился попрощаться с направившимся в его сторону Холлером, тот, вместо того чтобы протянуть руку профессору, протянул свой чемодан шоферу.
— Если не возражаете, я воспользуюсь вашей любезностью. Раз уж есть возможность получить хороший материал, честь журналисга требует сделать это безотлагательно. Или, прошу прощения, я помешаю вам?
С прессой не следует ссориться. Это Баннистер хорошо знал.
Охотнее всего он разорвал бы журналиста на куски, он проклинал самого себя за то, что в самолете предложил Холлеру самому выбрать время визита, и в то же время вынужден был делать вид, будто от всей души рад.
А может, этот щелкопер что-то заподозрил?
Естественно, теперь придется, ради сохранения приличий, везти на виллу и Эвелин. Девушка, однако, пришла ему на помощь.
— Мне придется сразу же покинуть вас и съездить по делам в город.
— Я долго не задержусь и, если позволите, буду счастлив проводить вас, леди Баннистер.
«Почему только этого типа еще в детстве не убила какая-нибудь шальная молния?» — подумал профессор, но вслух сказал:
— Прежде всего надо позавтракать.
— Неплохо бы… — грустно проговорила Эвелин. — Я проголодалась…
Профессор и сам догадывался, что девушка голодна и устала. Потому ему и не хотелось просто высадить ее где-нибудь на улице, хотя было уже самое время избавиться от общества Эвелин Вестон, особы, за поимку которой была назначена награда. За живую или мертвую!
А она по — прежнему была рядом с ним. Живая… и голодная.
Дом профессора находился в аристократическом районе вилл Релиза. Он почти не был виден за стволами пальм и цветущими кустарниками.
Завтрак прошел в несколько подавленном настроении, хотя Холлер ел за троих и добродушно смеялся своим собственным шуткам. Столовая — так, словно дело не происходило в Африке, — была типично лондонской. В конце комнаты был даже камин. Эвелин с легкой грустью оглядела все вокруг, молча думая о том, что всего через несколько минут уйдет отсюда, чтобы больше никогда не вернуться.
Она даже не заметила, что профессор и журналист перешли из столовой в лабораторию. Давали себя знать сутки, в течение которых она ни разу не сомкнула глаз. Глубокое кресло манило к себе, но, собравшись с силами, Эвелин надела шляпку, быстро прошла через парк и захлопнула за собой решетчатую калитку.
С чего начать поиски? Взяв такси, Эвелин поднялась на холм, где стоял форт Гелиз. В комендатуре к ней отнеслись предельно вежливо. Больной легионер? Мюнстер… Простите, но по какому делу вы разыскиваете его?… Семейному… Гм… У легионеров редко бывают семейные дела, но, может быть, этот Мюнстер является исключением. Будьте любезны навести справки в гарнизонном госпитале.
Гарнизонный госпиталь.
В настоящее время такой в госпитале не числится, хотя недавно лечился тут. Где он сейчас? Прошу прощения, но без разрешения комендатуры мы по таким вопросам сведений не даем. Вы как раз оттуда? В таком случае вернитесь туда и обратитесь прямо в батальонный отдел личного состава.
Назад в Гелиз.
— Сожалею, мадам, — сказал дежурный, — но служебные часы уже кончились, да и, к тому же, сведения о личном составе даются только в том случае, если будет получено разрешение из Орана, от командования полка. Вот тогда у вас здесь все пойдет как по маслу.
Полдень давно уже миновал. Погруженная в раздумья Эвелин даже не заметила, что за нею все время следует какой-то бородатый мужчина.
Эвелин уныло вернулась обратно в центр города. Куда идти ей теперь? К кому обратиться слабой женщине, которую к тому же, живую или мертвую, разыскивает полиция? Неожиданно знакомый голос проговорил рядом с нею:
— Целую ваши ручки, миледи! Могу ли я быть вашим чичероне?
Это был редактор Холлер. Его только недоставало!
— Добрый… добрый день… Взяли уже интервью у моего мужа? — Эвелин тут же покраснела. «У моего мужа.» Как же легко она научилась лгать.
— Мы закончили довольно быстро. Лорд уговаривал меня посидеть еще немножко, но я в такую жару просто не могу долго быть в помещении. Вы выглядите очень усталой. Не выпьете ли со мной чаю, леди Баннистер? Я буду от души счастлив.
— Спасибо… — Эвелин чувствовала себя настолько слабой и усталой, что не в силах была отвергнуть предложение.
Да и надо будет посоветоваться с редактором. У нее ведь здесь нет никого…
— Профессор проделал замечательную работу… — прихлебывая чай, разглагольствовал Холлер. — Я посмотрел на бацилл и, честное слово, под микроскопом они выглядят, словно стадо овец на свежих альпийских лугах. Просто чудо-бациллы! Я не понимаю профессора. По-моему, его долг уничтожать этих бестий, а не разводить их. Впрочем, не дело журналиста вмешиваться в вопросы науки. Главное то, что публика интересуется профессором, и каждый раз, когда я пишу о нем в нашем воскресном приложении, приходит множество восторженных писем от читателей.
— Я, между прочим, собираю вырезки всех этих статей, — не без желания польстить журналисту заметила Эвелин. Ее слова произвели ожидаемый эффект.
— Серьезно?! — порозовев от удовольствия, воскликнул Холлер. — Я просто счастлив. Лорд Баннистер зачастую не слишком доволен моими статьями. Придирается к каждой мелочи. Не раз упрекал меня в том, что я, дескать, путаю сонную болезнь с малярией. Но, в конце концов, я не врач, чтобы забивать себе голову мелкими деталями. Важно, что о наших статьях говорят, и было создано даже Общество борцов с сонной болезнью, вице-президентом которого я имею честь быть. Мы избрали профессора почетным председателем и приняли решение отправить в Индию для страждущих от сонной болезни большую партию будильников. Заметьте, это уже важный практический шаг! Это результат общественного интереса, пробужденного моими статьями, и по сравнению с ним не так уж страшно, если профессор назовет нелепицей описанный мною факт, когда заболевший сонною болезнью адвокат на Бермудах уснул в день венчания, а проснулся только на золотую свадьбу. Я, в конце концов, не врач.
— Генри бывает несколько строг в вопросах науки.
— Это, несомненно, семейная черта.
— Да. В семье Баннистеров все отличаются консерватизмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43