Устраивали, как я понимаю, что-то вроде посвящения в рыцари. Вроде – игра.
– Вот и доигрался. Хотя в клубе, надо сказать, сразу приметили странность новообретенного брата-славянина и постарались аккуратно от него избавиться.
Словом, в рыцари его не посвятили, и… пошло-поехало. Обида обострила процесс и породила болезненные фантазии – как средства защиты, между прочим. Он внушил себе, что отказ в посвящении – на самом деле испытание, которому подвергают избранных. Тут весь букет расцвел пышным цветом – и голоса предков, указующие что делать, и духи нечестивцев, которые, как полагается, строят всевозможные козни. Оставалось только изобрести саму процедуру испытания. И тут – вот уж воистину в недобрый час – учитель истории завел речь о хане Батые. Разумеется, он был далек от того, чтобы воспевать «подвиги» орды на Руси и в частности в Рязани, но должное ратному искусству Батыя отдал.
– У всех теперь пробудилось национальное сознание. Если рассматривать отечественную историю в этом аспекте – не было вообще никакого ига…
– А что было?
– Временное усиление одного из субъектов федерации.
– Ну, ты сказал!
– Если бы только я, Юрий Леонидович. По Москве уж лет пять как гуляет теория каких-то чудиков, согласно которой никакой орды действительно не было, а кучу народа положила княжеская дружина, собирая дань.
– Ну, это вы, положим, упрощаете, Вадим. Теория гораздо мудренее, но авторы явно из нашего контингента, вернее – из моего. В этом не сомневаюсь. Но мы отвлеклись. Словом, невинная лекция по истории обернулась трагедией. Нашему герою было озарение, во время которого и открылась истина. Дух Батыя возвратился на землю, воплотившись для отвода глаз в скромного педагога. Но великие предки пошли дальше – оказалось, уничтожить кровавого хана окончательно можно только мечом мученика Коловрата. В этом и заключалось великое предначертание. Дальнейшее уже по вашей части.
– Да, но как он проник в бастион Морозова? Там ведь охраны, как в ядерном бункере.
– 0-ох, был там один несанкционированный доступ. За день до убийства. Территорию, понятное дело, обследовали, но ничего подозрительного не обнаружили. У него ведь земли вокруг дома – три гектара, и все лес. Короче, решили, зверек какой-нибудь проскочил.
А зверек-то наш тем временем где-то затаился.
– Ты, брат, ничего об этом не говорил.
– А что было говорить, если за минуту до выезда Непомнящего Морозов лично разговаривал с охраной.
А через полчаса обнаружили труп. Я и сейчас не понимаю, что там и как у них произошло. Выходит, этот деятель укокошил Морозова после отъезда Непомнящего? Так, что ли?
– Ну, с Непомнящим ты сам разбирайся.
Когда поймаешь его, конечно.
– А мне теперь его ловить вроде как и незачем, Юрий Леонидович. Старушку – не он. Морозова – не он. За что брать-то?
– Со старушкой еще предстоит поработать. С Морозовым, положим, действительно все ясно.
– Благодаря Людмиле Анатольевне.
– Спасибо вам, Людмила Анатольевна!
– Да не за что. Нам этого субъекта утром доставили, в полдень сели мы с ним разговоры разговаривать.
Он, как видите, еще в образе, потому сразу запел соловьем: святая Русь, нечестивые, Батый, набат… Слушаю я его, слушаю. И не могу отделаться от чувства – знакомая мелодия. Где-то недавно звучали вариации на тему. Тут он мне про меч Коловрата и поведал со всей откровенностью…
– Да-а-а, повезло. А рязанские ваши коллеги, господин Барин, что же, ориентировок не читают? Насчет похищенного меча и убийства…
– Да не было ориентировки, Юрий Леонидович.
То есть была, но по поводу Непомнящего. Про меч там было, разумеется, но это вроде как кража антиквариата.
Такие дела. Ну а увязать что-то с пальцем… Это не только в Рязани, это и у нас между отделами не сообразили бы.
– Вот оно что! Безальтернативный, значит, поиск был. А знаешь, что я тебе, брат, скажу?
– Догадываюсь.
– Хорошо, что догадываешься… Но я все равно скажу: правильно антиквар от вас дернул, иначе упекли бы вы его не за понюх табаку. Что, скажешь, не прав?
– Ну, упечь бы, положим, не упекли. К нему наверняка толпа адвокатов набежала бы. В итоге – сто процентов – развалили бы дело.
– А если б не набежала? Или оказался на его месте не состоятельный антиквар, а слесарь Вася?..
– Риторические вопросы задаешь, милый.
– Это верно. Зряшное дело.
Они откланялись.
Вадим обиженно посапывал, но молчал.
Что было говорить?
Разве что поинтересоваться, не так ли точно обстоят дела в ведомстве самого Юрия Леонидовича.
Так ведь – опять же – риторический был бы вопрос.
Зряшное дело.
Москва, 7 ноября 2002 г., четверг, 00.01
Часы пробили полночь хриплым, надтреснутым боем.
Но вышло торжественно, будто обычная смена суток знаменовала нечто важное.
Звук долго вибрировал в доме, растекался по этажам, заполняя собой пространство.
Было все же что-то необычное именно в этих гулких ударах, хотя часы исправно били каждый час.
Было.
И оба они – Лиза с Игорем – ощутили это.
– Будто Новый год.
– Между прочим, действительно праздник.
– Праздник?
– Седьмое ноября.
– О Господи! Ты еще помнишь?
– Вы не отмечали?
– Кажется, нет. Хотя родители постоянно что-то праздновали. Гости в доме не переводились, и стол почти всегда был накрыт. Может, и седьмого ноября – тоже. Даже вероятнее всего.
– Мои праздновали. Пока жили в Союзе – дома.
Родители ходили на демонстрацию, возвращались с гостями – сразу за стол. А после, уже за границей, – помпезно. Посольский прием по случаю очередной годовщины… Публика нарядная. Мама в новом вечернем платье. Праздник! Какая, в конце концов, разница, что именно праздновали? Радостно было.
– Хочешь, сейчас начнем праздновать?
– Что именно?
– Наступившую ясность.
– Ну, до ясности еще далеко.
– Хорошо – пусть будет прояснение.
– Прояснение – можно. Спустишься в бар?
Игорь Всеволодович легко сбежал по ломаной мраморной лестнице, направляясь вниз к бару.
Теперь, когда чуть заметно рассеялся туман, окутавший в августе семьдесят восьмого страшную смерть родителей, на душе стало спокойнее. Потому что в поредевшей дымке проступили реальные человеческие образы.
И – вот что, пожалуй, было главным! – следом немедленно растворился в душе мистический ужас. Выскользнул незаметно, как встревоженная змея, из уютного, обжитого лежбища.
Игорь замешкался у бара.
Так неожиданно и ясно вдруг проступило в сознании – целых двадцать четыре года он все-таки боялся.
Не признаваясь себе и уж тем более близким.
Научившись заглушать страх, не замечать его днями, неделями, месяцами – но так и не расставшись с ним окончательно.
И еще он понял, механически выбирая в баре коньяк, доставая бокалы из буфета, тонкими ломтиками нарезая лимон, – страх его был столь живучим потому, что это был действительно мистический страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Вот и доигрался. Хотя в клубе, надо сказать, сразу приметили странность новообретенного брата-славянина и постарались аккуратно от него избавиться.
Словом, в рыцари его не посвятили, и… пошло-поехало. Обида обострила процесс и породила болезненные фантазии – как средства защиты, между прочим. Он внушил себе, что отказ в посвящении – на самом деле испытание, которому подвергают избранных. Тут весь букет расцвел пышным цветом – и голоса предков, указующие что делать, и духи нечестивцев, которые, как полагается, строят всевозможные козни. Оставалось только изобрести саму процедуру испытания. И тут – вот уж воистину в недобрый час – учитель истории завел речь о хане Батые. Разумеется, он был далек от того, чтобы воспевать «подвиги» орды на Руси и в частности в Рязани, но должное ратному искусству Батыя отдал.
– У всех теперь пробудилось национальное сознание. Если рассматривать отечественную историю в этом аспекте – не было вообще никакого ига…
– А что было?
– Временное усиление одного из субъектов федерации.
– Ну, ты сказал!
– Если бы только я, Юрий Леонидович. По Москве уж лет пять как гуляет теория каких-то чудиков, согласно которой никакой орды действительно не было, а кучу народа положила княжеская дружина, собирая дань.
– Ну, это вы, положим, упрощаете, Вадим. Теория гораздо мудренее, но авторы явно из нашего контингента, вернее – из моего. В этом не сомневаюсь. Но мы отвлеклись. Словом, невинная лекция по истории обернулась трагедией. Нашему герою было озарение, во время которого и открылась истина. Дух Батыя возвратился на землю, воплотившись для отвода глаз в скромного педагога. Но великие предки пошли дальше – оказалось, уничтожить кровавого хана окончательно можно только мечом мученика Коловрата. В этом и заключалось великое предначертание. Дальнейшее уже по вашей части.
– Да, но как он проник в бастион Морозова? Там ведь охраны, как в ядерном бункере.
– 0-ох, был там один несанкционированный доступ. За день до убийства. Территорию, понятное дело, обследовали, но ничего подозрительного не обнаружили. У него ведь земли вокруг дома – три гектара, и все лес. Короче, решили, зверек какой-нибудь проскочил.
А зверек-то наш тем временем где-то затаился.
– Ты, брат, ничего об этом не говорил.
– А что было говорить, если за минуту до выезда Непомнящего Морозов лично разговаривал с охраной.
А через полчаса обнаружили труп. Я и сейчас не понимаю, что там и как у них произошло. Выходит, этот деятель укокошил Морозова после отъезда Непомнящего? Так, что ли?
– Ну, с Непомнящим ты сам разбирайся.
Когда поймаешь его, конечно.
– А мне теперь его ловить вроде как и незачем, Юрий Леонидович. Старушку – не он. Морозова – не он. За что брать-то?
– Со старушкой еще предстоит поработать. С Морозовым, положим, действительно все ясно.
– Благодаря Людмиле Анатольевне.
– Спасибо вам, Людмила Анатольевна!
– Да не за что. Нам этого субъекта утром доставили, в полдень сели мы с ним разговоры разговаривать.
Он, как видите, еще в образе, потому сразу запел соловьем: святая Русь, нечестивые, Батый, набат… Слушаю я его, слушаю. И не могу отделаться от чувства – знакомая мелодия. Где-то недавно звучали вариации на тему. Тут он мне про меч Коловрата и поведал со всей откровенностью…
– Да-а-а, повезло. А рязанские ваши коллеги, господин Барин, что же, ориентировок не читают? Насчет похищенного меча и убийства…
– Да не было ориентировки, Юрий Леонидович.
То есть была, но по поводу Непомнящего. Про меч там было, разумеется, но это вроде как кража антиквариата.
Такие дела. Ну а увязать что-то с пальцем… Это не только в Рязани, это и у нас между отделами не сообразили бы.
– Вот оно что! Безальтернативный, значит, поиск был. А знаешь, что я тебе, брат, скажу?
– Догадываюсь.
– Хорошо, что догадываешься… Но я все равно скажу: правильно антиквар от вас дернул, иначе упекли бы вы его не за понюх табаку. Что, скажешь, не прав?
– Ну, упечь бы, положим, не упекли. К нему наверняка толпа адвокатов набежала бы. В итоге – сто процентов – развалили бы дело.
– А если б не набежала? Или оказался на его месте не состоятельный антиквар, а слесарь Вася?..
– Риторические вопросы задаешь, милый.
– Это верно. Зряшное дело.
Они откланялись.
Вадим обиженно посапывал, но молчал.
Что было говорить?
Разве что поинтересоваться, не так ли точно обстоят дела в ведомстве самого Юрия Леонидовича.
Так ведь – опять же – риторический был бы вопрос.
Зряшное дело.
Москва, 7 ноября 2002 г., четверг, 00.01
Часы пробили полночь хриплым, надтреснутым боем.
Но вышло торжественно, будто обычная смена суток знаменовала нечто важное.
Звук долго вибрировал в доме, растекался по этажам, заполняя собой пространство.
Было все же что-то необычное именно в этих гулких ударах, хотя часы исправно били каждый час.
Было.
И оба они – Лиза с Игорем – ощутили это.
– Будто Новый год.
– Между прочим, действительно праздник.
– Праздник?
– Седьмое ноября.
– О Господи! Ты еще помнишь?
– Вы не отмечали?
– Кажется, нет. Хотя родители постоянно что-то праздновали. Гости в доме не переводились, и стол почти всегда был накрыт. Может, и седьмого ноября – тоже. Даже вероятнее всего.
– Мои праздновали. Пока жили в Союзе – дома.
Родители ходили на демонстрацию, возвращались с гостями – сразу за стол. А после, уже за границей, – помпезно. Посольский прием по случаю очередной годовщины… Публика нарядная. Мама в новом вечернем платье. Праздник! Какая, в конце концов, разница, что именно праздновали? Радостно было.
– Хочешь, сейчас начнем праздновать?
– Что именно?
– Наступившую ясность.
– Ну, до ясности еще далеко.
– Хорошо – пусть будет прояснение.
– Прояснение – можно. Спустишься в бар?
Игорь Всеволодович легко сбежал по ломаной мраморной лестнице, направляясь вниз к бару.
Теперь, когда чуть заметно рассеялся туман, окутавший в августе семьдесят восьмого страшную смерть родителей, на душе стало спокойнее. Потому что в поредевшей дымке проступили реальные человеческие образы.
И – вот что, пожалуй, было главным! – следом немедленно растворился в душе мистический ужас. Выскользнул незаметно, как встревоженная змея, из уютного, обжитого лежбища.
Игорь замешкался у бара.
Так неожиданно и ясно вдруг проступило в сознании – целых двадцать четыре года он все-таки боялся.
Не признаваясь себе и уж тем более близким.
Научившись заглушать страх, не замечать его днями, неделями, месяцами – но так и не расставшись с ним окончательно.
И еще он понял, механически выбирая в баре коньяк, доставая бокалы из буфета, тонкими ломтиками нарезая лимон, – страх его был столь живучим потому, что это был действительно мистический страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74