А граф, чувствуя, что замысел его раскрыт и его подозревают, пришел к Робертэ, королевскому казначею, и объявил ему, что, подсчитав, какое годовое жалованье ему назначил король, он видит, что этих денег ему не хватит и на полгода, – и, если королю не будет угодно положить ему вдвое больше, он вынужден будет оставить королевскую службу. И он попросил, чтобы Робертэ возможно скорее сообщил ему решение короля, сказав, что в случае его отказа он немедленно же уедет. Тот охотно взялся выполнить его просьбу, ибо уже знал о донесениях губернатора. И наутро, как только король проснулся, Робертэ изложил ему просьбу графа в присутствии де ля Тремойля и адмирала Бониве, которые ничего не знали о том, как хитро повел себя с ним накануне король. И, обращаясь к ним обоим, король рассмеялся и сказал:
– Вы предлагали изгнать из Франции графа Вильгельма, но вы видите – он сам себя изгоняет. Извольте же сказать ему, что, коль скоро он перестал быть довольным тем жалованьем, которое я ему плачу, – а ведь он на это жалованье согласился, когда поступал ко мне на службу, и к тому же люди из самых знатных домов всегда им бывали довольны, – он, должно быть, задумал искать счастья где-нибудь в другом месте. И я не стану препятствовать ему в этом, а напротив – буду очень рад, если он найдет себе где-либо другую должность, такую, какой он заслуживает.
Робертэ незамедлительно сообщил графу о решении короля. Граф ответил, что теперь, с соизволения короля, он может покинуть страну. Страх, который он испытывал, подстегивал его; опасаясь за свою жизнь, он решил не откладывать свой отъезд до следующего дня. Он явился к королю, как только тот сел обедать, и простился с ним, притворившись, что горько сожалеет о том, что ему приходится покидать французский двор. Точно так же простился он и с королевой-матерью, которая проводила его столь же приветливо, как и встретила, – он ведь приходился ей близким родственником, – и после этого вернулся к себе на родину. А король, видя, что мать его и все придворные крайне изумлены столь поспешным отъездом графа, рассказал им, какой разговор у него с ним был на охоте, добавив к этому, что, если бы он не чувствовал за собою никакой вины, страх его не был бы столь велик и он не покинул бы так стремительно своего государя, чей нрав он еще не успел узнать.
Что до меня, благородные дамы, то я думаю, что если король отважился на это объяснение с глазу на глаз в лесной чаще и не стал говорить с графом во дворце и в присутствии свиты, где ни один из подданных не осмелился бы вызвать своего государя на поединок, то сделал он это лишь для того, чтобы встретиться с ним как равный с равным, дабы человек этот, в котором он заподозрил врага, мог убедиться в его великодушии и отваге.
– И не приходится сомневаться, что он был прав, – сказала Парламанта, – ибо похвалы людей не могут столь удовлетворить достойное сердце, как знание и опыт, которые человек приобретает благодаря добродетелям, ему дарованным Богом.
– Еще ведь много лет тому назад, – возразил Жебюрон, – древние говорили, что в Храм Славы люди проходят через Храм Добродетели. Я вот лично знаю тех, о ком вы нам только что рассказывали, и должен сказать, что король Франциск действительно один из самых отважных людей в нашей стране.
– Клянусь честью, – сказал Иркан, – когда граф Вильгельм прибыл во Францию, одна его шпага была, вероятно, опаснее, чем шпаги четырех самых смелых итальянцев, которые были когда-либо при дворе.
– Мы ведь это хорошо знаем, – сказала Эннасюита, – все и без того чтут короля, и наши похвалы, если мы даже посвятим им целый день, ничего не прибавят к его славе. Поэтому прошу вас, любезная госпожа Уазиль, предоставьте сейчас слово тому, кто бы мог рассказать нам еще что-нибудь хорошее о мужчинах, если это вообще возможно.
– Мне кажется, что вы так уж привыкли говорить плохо о женщинах, – сказала Уазиль, обращаясь к Иркану, – что вам не составит большого труда рассказать что-нибудь хорошее о мужчинах, и поэтому я хочу предоставить слово именно вам.
– Мне действительно будет нетрудно это сделать, – ответил Иркан, – не так давно еще мне рассказывали историю об одном дворянине. Любовь его, твердость и терпение были так велики и достойны такой похвалы, что я не хочу, чтобы люди о них забыли.
Новелла восемнадцатая
Один молодой дворянин, изучавший науки, влюбился в некую красавицу и, чтобы добиться своей цели, сумел победить и чувства свои, и самого себя, несмотря на то что не раз подвергался искушению нарушить данный этой даме обет. И в награду за столь долгие муки он получил все, что заслужил своей твердой, терпеливой, достойной и совершенной любовью.
В одном из больших городов Франции жил некий сеньор, происходивший из знатного рода, который изучал различные науки, стремясь постичь, что такое добродетель и честь и что должен делать человек, чтобы стать добродетельным. И уже к семнадцати-восемнадцати годам он так в этом преуспел, что мог служить примером для всех остальных. И тем не менее все его ученые занятия завершились уроком, который ему преподал Амур. А для того чтобы упомянутый сеньор лучше всего этому уроку внял и его усвоил, Амур принял облик прекрасной дамы, которая приехала в этот город по какому-то делу. Но прежде чем Бог любви успел покорить юношу красотой этой дамы, он овладел ее собственным сердцем, и дама пленилась достоинствами сего сеньора, а он был так хорош собою, так статен, так красноречив, что во всем этом ему не было равных. Вы ведь знаете, как быстро разгорается пламя, стоит ему только заняться в сердце и в воображении, поэтому вы поймете, что Амур не мог успокоиться, пока не соединил их обоих и не подчинил себе, наполнив того и другого таким смятением, что все мысли их, и желания, и речи стали только пламенем, которое он в них зажег. А так как молодости свойственна робость, сеньор этот был очень медлителен и осторожен. Но дама была настолько полна любви и покорна ей, что никакой силы даже не требовалось. Однако стыд, присущий особам женского пола, какое-то время удерживал ее от того, чтобы высказать ему чувства свои и желания. Но в конце концов твердыня сердца ее, свято хранившая ее честь, не устояла, и дама эта согласилась не отказывать юноше в том, что давно уже было ему предназначено. Но, дабы испытать его терпение, твердость и любовь к ней, она заставила его выдержать тяжелое испытание и заверила его, что, если он окажется достаточно стойким, она будет любить его превеликой любовью, а если нет, то она никогда ему этого не простит. Он должен был лечь с ней в постель и не требовать от нее ничего, кроме поцелуев и нежных слов. Молодой человек, решив, что не может быть большей радости, чем та, которую она ему обещала, согласился на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
– Вы предлагали изгнать из Франции графа Вильгельма, но вы видите – он сам себя изгоняет. Извольте же сказать ему, что, коль скоро он перестал быть довольным тем жалованьем, которое я ему плачу, – а ведь он на это жалованье согласился, когда поступал ко мне на службу, и к тому же люди из самых знатных домов всегда им бывали довольны, – он, должно быть, задумал искать счастья где-нибудь в другом месте. И я не стану препятствовать ему в этом, а напротив – буду очень рад, если он найдет себе где-либо другую должность, такую, какой он заслуживает.
Робертэ незамедлительно сообщил графу о решении короля. Граф ответил, что теперь, с соизволения короля, он может покинуть страну. Страх, который он испытывал, подстегивал его; опасаясь за свою жизнь, он решил не откладывать свой отъезд до следующего дня. Он явился к королю, как только тот сел обедать, и простился с ним, притворившись, что горько сожалеет о том, что ему приходится покидать французский двор. Точно так же простился он и с королевой-матерью, которая проводила его столь же приветливо, как и встретила, – он ведь приходился ей близким родственником, – и после этого вернулся к себе на родину. А король, видя, что мать его и все придворные крайне изумлены столь поспешным отъездом графа, рассказал им, какой разговор у него с ним был на охоте, добавив к этому, что, если бы он не чувствовал за собою никакой вины, страх его не был бы столь велик и он не покинул бы так стремительно своего государя, чей нрав он еще не успел узнать.
Что до меня, благородные дамы, то я думаю, что если король отважился на это объяснение с глазу на глаз в лесной чаще и не стал говорить с графом во дворце и в присутствии свиты, где ни один из подданных не осмелился бы вызвать своего государя на поединок, то сделал он это лишь для того, чтобы встретиться с ним как равный с равным, дабы человек этот, в котором он заподозрил врага, мог убедиться в его великодушии и отваге.
– И не приходится сомневаться, что он был прав, – сказала Парламанта, – ибо похвалы людей не могут столь удовлетворить достойное сердце, как знание и опыт, которые человек приобретает благодаря добродетелям, ему дарованным Богом.
– Еще ведь много лет тому назад, – возразил Жебюрон, – древние говорили, что в Храм Славы люди проходят через Храм Добродетели. Я вот лично знаю тех, о ком вы нам только что рассказывали, и должен сказать, что король Франциск действительно один из самых отважных людей в нашей стране.
– Клянусь честью, – сказал Иркан, – когда граф Вильгельм прибыл во Францию, одна его шпага была, вероятно, опаснее, чем шпаги четырех самых смелых итальянцев, которые были когда-либо при дворе.
– Мы ведь это хорошо знаем, – сказала Эннасюита, – все и без того чтут короля, и наши похвалы, если мы даже посвятим им целый день, ничего не прибавят к его славе. Поэтому прошу вас, любезная госпожа Уазиль, предоставьте сейчас слово тому, кто бы мог рассказать нам еще что-нибудь хорошее о мужчинах, если это вообще возможно.
– Мне кажется, что вы так уж привыкли говорить плохо о женщинах, – сказала Уазиль, обращаясь к Иркану, – что вам не составит большого труда рассказать что-нибудь хорошее о мужчинах, и поэтому я хочу предоставить слово именно вам.
– Мне действительно будет нетрудно это сделать, – ответил Иркан, – не так давно еще мне рассказывали историю об одном дворянине. Любовь его, твердость и терпение были так велики и достойны такой похвалы, что я не хочу, чтобы люди о них забыли.
Новелла восемнадцатая
Один молодой дворянин, изучавший науки, влюбился в некую красавицу и, чтобы добиться своей цели, сумел победить и чувства свои, и самого себя, несмотря на то что не раз подвергался искушению нарушить данный этой даме обет. И в награду за столь долгие муки он получил все, что заслужил своей твердой, терпеливой, достойной и совершенной любовью.
В одном из больших городов Франции жил некий сеньор, происходивший из знатного рода, который изучал различные науки, стремясь постичь, что такое добродетель и честь и что должен делать человек, чтобы стать добродетельным. И уже к семнадцати-восемнадцати годам он так в этом преуспел, что мог служить примером для всех остальных. И тем не менее все его ученые занятия завершились уроком, который ему преподал Амур. А для того чтобы упомянутый сеньор лучше всего этому уроку внял и его усвоил, Амур принял облик прекрасной дамы, которая приехала в этот город по какому-то делу. Но прежде чем Бог любви успел покорить юношу красотой этой дамы, он овладел ее собственным сердцем, и дама пленилась достоинствами сего сеньора, а он был так хорош собою, так статен, так красноречив, что во всем этом ему не было равных. Вы ведь знаете, как быстро разгорается пламя, стоит ему только заняться в сердце и в воображении, поэтому вы поймете, что Амур не мог успокоиться, пока не соединил их обоих и не подчинил себе, наполнив того и другого таким смятением, что все мысли их, и желания, и речи стали только пламенем, которое он в них зажег. А так как молодости свойственна робость, сеньор этот был очень медлителен и осторожен. Но дама была настолько полна любви и покорна ей, что никакой силы даже не требовалось. Однако стыд, присущий особам женского пола, какое-то время удерживал ее от того, чтобы высказать ему чувства свои и желания. Но в конце концов твердыня сердца ее, свято хранившая ее честь, не устояла, и дама эта согласилась не отказывать юноше в том, что давно уже было ему предназначено. Но, дабы испытать его терпение, твердость и любовь к ней, она заставила его выдержать тяжелое испытание и заверила его, что, если он окажется достаточно стойким, она будет любить его превеликой любовью, а если нет, то она никогда ему этого не простит. Он должен был лечь с ней в постель и не требовать от нее ничего, кроме поцелуев и нежных слов. Молодой человек, решив, что не может быть большей радости, чем та, которую она ему обещала, согласился на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141