Сын мой, когда же вы наконец уясните разницу между леди и простой девкой? — Король Пустис выпустил руку пленницы.
— Особой разницы не вижу, — проворчал принц. — Леди, девка, баба — все они одинаковы. Крик, визг, сплошные ужимки да дырка такая, что заглотит человека целиком. Свечи потушишь и поди разберись, кто из них…
— Довольно, принц Кроц, — по-отечески строго оборвал его король. — Мы не потерпим вульгарности в своем присутствии. Она оскорбительна для нашего королевского достоинства. А в том, что касается леди… она ведь и вправду знатная леди, принц… с ней мы будем обращаться с любезностью, которой требует ее высокое положение. Дочь герцога! — Пустис задумался. — Это совершенно меняет дело. Нам повезло, неслыханно повезло. Но действовать нужно осторожно.
— Но, сир… Что делать, когда сдохнет старый хрыч? Этот долго не протянет. А лысый ловкач? С ним вообще надо ухо держать востро, как бы чего не отчебучил.
— Если чародей не может двигаться и говорить, он нам не страшен. Но нам дорого душевное спокойствие дражайшего наследника, и посему мы даем ему наше королевское слово, что при первом же удобном случае заменим два бракованных элемента.
— А баба… в смысле, леди? — мотнул головой в сторону девушки недовольный принц Кроц.
— Извольте проявить должное почтение, принц. Она его заслуживает как дочь правящего герцога и, стало быть, особа почти одного с вами положения.
Повернувшись к Каравайз, король Пустис галантно расшаркался:
— Мадам, мы крайне сожалеем о причиненных вам неудобствах и надеемся исправить этот досадный промах. В знак расположения и проявления доброй воли предлагаем вам воспользоваться гостеприимством королевской венеризы «Великолепная». — Отвесив низкий поклон, он предложил ей руку.
Напрасно Гроно и Уэйт-Базеф ждали от Каравайз презрительной отповеди мерзавцу.
— Сир, наша встреча произошла при в равной мере необычных и непредвиденных обстоятельствах, — ответила она, спокойно выдержав его взгляд. — Хотя претензии ваши еще не доказаны, я ничуть не сомневаюсь ни в искренности ваших убеждений, ни в благородстве помыслов. Более того, известная гибкость и способность приспосабливаться к перемене обстоятельств, — безусловно, признак зрелости ума. Мудрость диктует необходимость принимать жизнь такой, какова она есть, и исходить из открывающихся перед тобой возможностей, поэтому я согласна воспользоваться предложенным вами гостеприимством, полагаясь на порядочность истинного рыцаря.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды собратьев по несчастью, она оперлась на руку его величества.
— Мадам, я восхищен вашим здравомыслием, — произнес польщенный Пустис.
Так, рука об руку, они и вышли из трюма в сопровождении разозленного принца, не забывшего надежно запереть за собой дверь.
Настали времена сплошного кошмара. Питаясь жизненной силой свежих жертв, «Великолепная» уверенно шла вверх по течению, поблескивая на солнце золочеными башенками и заставляя потрепанные вымпелы струиться по ветру. Не один путник, наблюдавший с берега эту картину, останавливался, в изумлении выпучив глаза. Впрочем, несмотря на данное сыну обещание, король Пустис так и не заменил наших невольников более «пригодными».
Деврас, Гроно, Уэйт-Базеф денно и нощно были прикованы к жутким своим лежанкам посреди колышущихся джунглей мерзких отростков. Венериза отличалась завидным аппетитом и питалась регулярно по несколько раз на дню.
Деврас в жизни не испытывал такого ужаса. Невозможно передать словами ощущения, когда он, абсолютно беспомощный, чувствовал, как пульсирующие у самого сердца щупальца высасывают его силу и саму жизнь. Никакие труды философов не могли подготовить к изощренности этой затяжной казни. Он уже смирился с тем, что пока «Великолепная» не высосет его до конца, его место будет там, у колоды.
Большую часть времени он спал, находя во сне единственное спасение от чудовищной реальности, в которой приступы нестерпимой муки перемежались с периодами не менее тягостной пустоты. С каждой потерей жизненных соков он чувствовал себя все более усталым и больным. Сон, конечно, возвращал бодрость и силы, но в недостаточной степени. Постоянно пребывая в полузабытьи от истощения и изнеможения, Деврас даже не помышлял о побеге. Думать о чем-либо, кроме надвигающейся смерти, было невмоготу.
Не лучшим образом обстояли дела и у Гроно с Уэйт-Базефом. Гроно первые часы своего заточения рвался из пут, кричал и всячески поносил похитителей. Позже, когда «Великолепная» отведала и его сил, старик приумолк. Взгляд его стал бессмысленным, тяжелые веки опустились, полуприкрылись глаза, челюсть безвольно отвисла. Трудно было понять, в сознании он или уже нет.
Уэйт-Базеф чувствовал себя лучше других. Дисциплинированный ум опытного чародея позволял ему сохранять относительную ясность мысли. Но физическая слабость, кляп и связанные руки не давали ему прибегнуть к магии. Проходили часы, силы все убывали, и даже размышлять о путях спасения было тяжело.
Короткая передышка наступала по вечерам, когда король Пустис на пару часов вставал на якорь, давая венеризе отдохнуть. И когда «Великолепная», тихо покачиваясь на волнах, теряла аппетит, наступала пора вечерней кормежки пленников. Еду разносил либо сам король, либо его младший брат, по уши заросший грязью герцог Чидль, либо кто-то еще из дюжины столь же неопрятных герцогов и принцев, каждый из которых принадлежал к королевскому роду Вурм-Диднисов. Женщин, за исключением Каравайз, на борту не было, а она в трюме не бывала: или не могла прийти, или не хотела. На время еды изо рта Уэйт-Базефа убирали кляп, и ученый глотал скудную пищу с приставленным к горлу стальным лезвием. Одно непонятное слово — и он бы тут же поплатился жизнью. При, более благоприятных обстоятельствах Уэйт-Базеф, возможно, и рискнул бы воспользоваться чарами, но; теперь его волю придавила свинцовая тяжесть обессиленности.
Часы тянулись медленно, дни сменяли друг друга унылой чередой, пленники неуклонно таяли как свечки. Уже пять раз Деврас наблюдал за тем, как клочок неба, видневшийся в иллюминаторе, из голубого становился черным, и даже испытываемые им нечеловеческие страдания не смогли полностью подавить его любопытства. Судя по всему, «Великолепная» со своими господами и жертвами должна была подойти к самой кромке Грижниевой Тьмы. В любой момент они могут столкнуться с нею, и что тогда? Логично предположить, что его величество постарается подобраться как можно ближе в надежде подхватить самых отчаявшихся беженцев, готовых выложить какую угодно плату за спасение. Взяв на борт пассажиров, «Великолепная» развернется и устремится на всех парусах вниз по течению — и тогда его жажда сделает муки, которые пленники перенесли за последние пять дней, сущим пустяком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Особой разницы не вижу, — проворчал принц. — Леди, девка, баба — все они одинаковы. Крик, визг, сплошные ужимки да дырка такая, что заглотит человека целиком. Свечи потушишь и поди разберись, кто из них…
— Довольно, принц Кроц, — по-отечески строго оборвал его король. — Мы не потерпим вульгарности в своем присутствии. Она оскорбительна для нашего королевского достоинства. А в том, что касается леди… она ведь и вправду знатная леди, принц… с ней мы будем обращаться с любезностью, которой требует ее высокое положение. Дочь герцога! — Пустис задумался. — Это совершенно меняет дело. Нам повезло, неслыханно повезло. Но действовать нужно осторожно.
— Но, сир… Что делать, когда сдохнет старый хрыч? Этот долго не протянет. А лысый ловкач? С ним вообще надо ухо держать востро, как бы чего не отчебучил.
— Если чародей не может двигаться и говорить, он нам не страшен. Но нам дорого душевное спокойствие дражайшего наследника, и посему мы даем ему наше королевское слово, что при первом же удобном случае заменим два бракованных элемента.
— А баба… в смысле, леди? — мотнул головой в сторону девушки недовольный принц Кроц.
— Извольте проявить должное почтение, принц. Она его заслуживает как дочь правящего герцога и, стало быть, особа почти одного с вами положения.
Повернувшись к Каравайз, король Пустис галантно расшаркался:
— Мадам, мы крайне сожалеем о причиненных вам неудобствах и надеемся исправить этот досадный промах. В знак расположения и проявления доброй воли предлагаем вам воспользоваться гостеприимством королевской венеризы «Великолепная». — Отвесив низкий поклон, он предложил ей руку.
Напрасно Гроно и Уэйт-Базеф ждали от Каравайз презрительной отповеди мерзавцу.
— Сир, наша встреча произошла при в равной мере необычных и непредвиденных обстоятельствах, — ответила она, спокойно выдержав его взгляд. — Хотя претензии ваши еще не доказаны, я ничуть не сомневаюсь ни в искренности ваших убеждений, ни в благородстве помыслов. Более того, известная гибкость и способность приспосабливаться к перемене обстоятельств, — безусловно, признак зрелости ума. Мудрость диктует необходимость принимать жизнь такой, какова она есть, и исходить из открывающихся перед тобой возможностей, поэтому я согласна воспользоваться предложенным вами гостеприимством, полагаясь на порядочность истинного рыцаря.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды собратьев по несчастью, она оперлась на руку его величества.
— Мадам, я восхищен вашим здравомыслием, — произнес польщенный Пустис.
Так, рука об руку, они и вышли из трюма в сопровождении разозленного принца, не забывшего надежно запереть за собой дверь.
Настали времена сплошного кошмара. Питаясь жизненной силой свежих жертв, «Великолепная» уверенно шла вверх по течению, поблескивая на солнце золочеными башенками и заставляя потрепанные вымпелы струиться по ветру. Не один путник, наблюдавший с берега эту картину, останавливался, в изумлении выпучив глаза. Впрочем, несмотря на данное сыну обещание, король Пустис так и не заменил наших невольников более «пригодными».
Деврас, Гроно, Уэйт-Базеф денно и нощно были прикованы к жутким своим лежанкам посреди колышущихся джунглей мерзких отростков. Венериза отличалась завидным аппетитом и питалась регулярно по несколько раз на дню.
Деврас в жизни не испытывал такого ужаса. Невозможно передать словами ощущения, когда он, абсолютно беспомощный, чувствовал, как пульсирующие у самого сердца щупальца высасывают его силу и саму жизнь. Никакие труды философов не могли подготовить к изощренности этой затяжной казни. Он уже смирился с тем, что пока «Великолепная» не высосет его до конца, его место будет там, у колоды.
Большую часть времени он спал, находя во сне единственное спасение от чудовищной реальности, в которой приступы нестерпимой муки перемежались с периодами не менее тягостной пустоты. С каждой потерей жизненных соков он чувствовал себя все более усталым и больным. Сон, конечно, возвращал бодрость и силы, но в недостаточной степени. Постоянно пребывая в полузабытьи от истощения и изнеможения, Деврас даже не помышлял о побеге. Думать о чем-либо, кроме надвигающейся смерти, было невмоготу.
Не лучшим образом обстояли дела и у Гроно с Уэйт-Базефом. Гроно первые часы своего заточения рвался из пут, кричал и всячески поносил похитителей. Позже, когда «Великолепная» отведала и его сил, старик приумолк. Взгляд его стал бессмысленным, тяжелые веки опустились, полуприкрылись глаза, челюсть безвольно отвисла. Трудно было понять, в сознании он или уже нет.
Уэйт-Базеф чувствовал себя лучше других. Дисциплинированный ум опытного чародея позволял ему сохранять относительную ясность мысли. Но физическая слабость, кляп и связанные руки не давали ему прибегнуть к магии. Проходили часы, силы все убывали, и даже размышлять о путях спасения было тяжело.
Короткая передышка наступала по вечерам, когда король Пустис на пару часов вставал на якорь, давая венеризе отдохнуть. И когда «Великолепная», тихо покачиваясь на волнах, теряла аппетит, наступала пора вечерней кормежки пленников. Еду разносил либо сам король, либо его младший брат, по уши заросший грязью герцог Чидль, либо кто-то еще из дюжины столь же неопрятных герцогов и принцев, каждый из которых принадлежал к королевскому роду Вурм-Диднисов. Женщин, за исключением Каравайз, на борту не было, а она в трюме не бывала: или не могла прийти, или не хотела. На время еды изо рта Уэйт-Базефа убирали кляп, и ученый глотал скудную пищу с приставленным к горлу стальным лезвием. Одно непонятное слово — и он бы тут же поплатился жизнью. При, более благоприятных обстоятельствах Уэйт-Базеф, возможно, и рискнул бы воспользоваться чарами, но; теперь его волю придавила свинцовая тяжесть обессиленности.
Часы тянулись медленно, дни сменяли друг друга унылой чередой, пленники неуклонно таяли как свечки. Уже пять раз Деврас наблюдал за тем, как клочок неба, видневшийся в иллюминаторе, из голубого становился черным, и даже испытываемые им нечеловеческие страдания не смогли полностью подавить его любопытства. Судя по всему, «Великолепная» со своими господами и жертвами должна была подойти к самой кромке Грижниевой Тьмы. В любой момент они могут столкнуться с нею, и что тогда? Логично предположить, что его величество постарается подобраться как можно ближе в надежде подхватить самых отчаявшихся беженцев, готовых выложить какую угодно плату за спасение. Взяв на борт пассажиров, «Великолепная» развернется и устремится на всех парусах вниз по течению — и тогда его жажда сделает муки, которые пленники перенесли за последние пять дней, сущим пустяком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103