Ивана та Петра, Марью та Галину, Явдоху та Степана, Миколу та Веру.
– Что это за певческая команда?
– Сыновья и дочери, бо-дай им. Их у меня восьмеро. И девятый не за горами.
– Вот это да! – с восхищением произнес Кларк. – Так вы, значит, не обыкновенный папаша, а папаша-герой!… Ну, рассказывайте дальше, как бы вы распорядились капиталом?
– Купил бы приданое для девятого.
– Еще? – допытывался Кларк, и лукавая улыбка все больше и больше морщила его румяные губы.
– Справил бы свадьбу Галины.
– Еще?
– Всё! Нет, постой, не всё. Еще одну думку маю… – Тарас Кузьмич поскреб затылок. – Заказал бы я себе фамильные часы, такие точные, шоб у меня все машинисты проверяли время. И такие живучие, шоб они в наследство сынам достались. – Певчук перевел дыхание, застенчиво улыбнулся. – Вот, теперь всё.
– Н-да… – Кларк посмотрел на Василя Гойду и вдруг озорно подмигнул ему, шумно ударил себя по карману: – Эх, папаша, быть по-твоему, пусть все случится, как в той сказке! – Он вытащил пачку новеньких сторублевок и бросил ее на крылечко, к ногам путевого обходчика: – Смени корову. Сыграй свадьбу Галины. Одень с ног до головы свою певческую команду. Закажи фамильные часы. Будь здоров, капиталист! Да не болтай про наш подарок, а то нам, богачам на час, не отбиться от просителей.
Кларк похлопал по плечу ошалелого Певчука, схватил за руку Василя Гойду и, увлекая его за собой, побежал к машине. Через минуту «победа» скрылась за выступом скалы. Но звучный сигнал ее еще долго доносился сверху, где дорога петляла по склону гор.
Весь день рыскал Кларк по горному Закарпатью. Побывал на обдуваемом северным ветром плато Бескид. Обедал на перевале, в Воловце. Пил «квасну воду» из свалявских минеральных источников. Любовался разливом Тис-сы с высот, господствующих над городом Хуст. Погулял по главной улице верховинского Рахова. И всюду с ним неразлучно был Василь Гойда. Поздно вечером «пролетарские туристы», вконец измученные, вернулись в Явор. «Победа» остановилась на Железнодорожной. Молодой механик вышел из машины шатаясь.
– Нет, брат, я раздумал переквалифицироваться, – сказал он, прощаясь с Кларком. – На паровозе куда спокойнее.
Войдя в дом, Василь Гойда сбросил с себя притворную и настоящую усталость, сел за стол, раскрыл толстую тетрадь и подробно описал свое воскресное путешествие: где побывал со слесарем Белограем, чем тот интересовался, с кем и на какую тему разговаривал.
Рано утром, направляясь на работу в депо, Гойда зашел в городской отдел Министерства внутренних дел и попросил дежурного доложить о себе начальнику.
…Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин давно, еще с партизанских времен, знали друг друга.
Летом 1944 года немцы блокировали в труднодоступном горном районе партизанский отряд, которым командовал Зубавин. Район лесистых Карпат Зубавин тогда только еще осваивал, и ему до крайности нужен был хороший проводник, чтобы вырваться из смертельного кольца. И как раз в тот день дозорные привели в ущелье, где скрывались партизаны, белобрысого подпаска, одетого в рваный кожушок и обутого в прохудившиеся горные постолы из сыромятной кожи. В руках у него была пастушья дудка – свирель. Когда у него стали допытываться, зачем он пробрался в расположение партизан, он сказал:
«А так, чтобы вы послушали мою дудку. Всё могу: и „Камаринскую“, и „Верховино, свитку ты наш“, и „Выходила на берег Катюша“, и „Кто ж его знает, чего он моргает“, и „Каховку“, и даже… „Интернационал“…»
Партизаны с удовольствием выслушали весь репертуар паренька и снова взялись за допрос. И когда этот разговор принял характер, далекий от шуток, пастушок солидным басом спросил:
«Кто у вас тут старший?»
Партизан в черной бурке и заячьем треухе выступил вперед:
«Говори».
Паренек смерил его с ног до головы недоверчивым взглядом и покачал головой:
«Нет! Я хочу говорить с самым старшим».
Его привели в шалаш, сделанный из еловых веток. Огромный вуйко, дядя, обросший страшной бородой Черномора, сидел на пеньке, держа карту на коленях. У его ног лежала овчарка.
Черномор разгладил пышную свою бороду, подмигнул автоматчикам.
«Что это вы за песенника привели, а? Откуда он взялся?… Ты кто такой?» – строго спросил командир.
«Я от Степана Грозного, – ответил пастух. – А вы Батя, да?»
Не дожидаясь ответа, он сел на землю и деловито начал вспарывать шов дерюжных штанов.
«Вот!» – Он протянул командиру тонкий рулончик бумаги.
Батя читал записку долго, внимательно, хотя там суть дела, как знал Василь, была изложена кратко и ясно рукою не менее знаменитого партизана, чем сам Батя: «Посылаю вам проводника. Выведет вас куда угодно, хоть на вершину Говерло».
«Так… – проговорил Черномор. – Ну-ка, хлопчик, приплынь до мене».
Василь вплотную приблизился к черной, пропахшей дымом костра бороде. Прямо, не мигая, смотрел он в глаза Бате и с улыбкой ждал, что будет дальше.
«Стоять ривно! – скомандовал командир. – Не колыхаться, як та хворостина в чистому поли. Вот как!» Он поцеловал оборванного партизанского посла. Мальчик смутился до слез, весь заалел.
«Значит, обещаешь полную безопасность?»
Василь закивал головой.
«А какую дашь гарантию?»
Обветренное, с пошершавившими губами лицо Гойды стало серьезным, строгим:
«Пусть я победы не дождусь, если не выведу вас на простор!»
«Вот теперь никаких сомнений не имею! – Зубавин засмеялся. – Что хочешь в награду? Обещаю исполнить любое твое желание».
Так встретились Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин. Еще целый год воевали они в Карпатах, в Трансильвании и в Альпах. Довелось им побывать и в Берлине.
После войны их дороги разошлись, но не прошла даром дружба с Зубавиным. Партизанская отвага и смелость, настойчивость и уменье разбираться в людях, готовность преодолеть любые трудности пригодились Василю Гойде и в мирные дни, в труде. Он гораздо быстрее, чем другие, в течение трех лет, заработал право на управление паровозом.
…Майор Зубавин поднялся из-за стола и, раскинув руки, пошел навстречу Гойде:
– А, Дудошник! (Это была партизанская кличка Гойды.) Здорово, Василий Иваныч! Ты что же так долго не показываешься? Месяца три не видались. Зазнался, что ли?
– Как не зазнаться, Евгений Николаевич! – улыбнулся Гойда. – Механик!… Третью неделю самостоятельно таскаю поезда в Карпаты и за границу.
– Слыхал, слыхал… Поздравляю!… Садись и рассказывай, как живешь.
– В другой раз, Евгений Николаевич, расскажу, а сейчас…
Расстегнув шинель, Гойда достал из-под полы чуть привянувший, распространяющий острый аромат увядания букет сирени с приколотой к нему орденской ленточкой. Потом в его руках появилась толстая тетрадь в клеенчатой обложке.
– Дружок у меня появился, Евгений Николаевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Что это за певческая команда?
– Сыновья и дочери, бо-дай им. Их у меня восьмеро. И девятый не за горами.
– Вот это да! – с восхищением произнес Кларк. – Так вы, значит, не обыкновенный папаша, а папаша-герой!… Ну, рассказывайте дальше, как бы вы распорядились капиталом?
– Купил бы приданое для девятого.
– Еще? – допытывался Кларк, и лукавая улыбка все больше и больше морщила его румяные губы.
– Справил бы свадьбу Галины.
– Еще?
– Всё! Нет, постой, не всё. Еще одну думку маю… – Тарас Кузьмич поскреб затылок. – Заказал бы я себе фамильные часы, такие точные, шоб у меня все машинисты проверяли время. И такие живучие, шоб они в наследство сынам достались. – Певчук перевел дыхание, застенчиво улыбнулся. – Вот, теперь всё.
– Н-да… – Кларк посмотрел на Василя Гойду и вдруг озорно подмигнул ему, шумно ударил себя по карману: – Эх, папаша, быть по-твоему, пусть все случится, как в той сказке! – Он вытащил пачку новеньких сторублевок и бросил ее на крылечко, к ногам путевого обходчика: – Смени корову. Сыграй свадьбу Галины. Одень с ног до головы свою певческую команду. Закажи фамильные часы. Будь здоров, капиталист! Да не болтай про наш подарок, а то нам, богачам на час, не отбиться от просителей.
Кларк похлопал по плечу ошалелого Певчука, схватил за руку Василя Гойду и, увлекая его за собой, побежал к машине. Через минуту «победа» скрылась за выступом скалы. Но звучный сигнал ее еще долго доносился сверху, где дорога петляла по склону гор.
Весь день рыскал Кларк по горному Закарпатью. Побывал на обдуваемом северным ветром плато Бескид. Обедал на перевале, в Воловце. Пил «квасну воду» из свалявских минеральных источников. Любовался разливом Тис-сы с высот, господствующих над городом Хуст. Погулял по главной улице верховинского Рахова. И всюду с ним неразлучно был Василь Гойда. Поздно вечером «пролетарские туристы», вконец измученные, вернулись в Явор. «Победа» остановилась на Железнодорожной. Молодой механик вышел из машины шатаясь.
– Нет, брат, я раздумал переквалифицироваться, – сказал он, прощаясь с Кларком. – На паровозе куда спокойнее.
Войдя в дом, Василь Гойда сбросил с себя притворную и настоящую усталость, сел за стол, раскрыл толстую тетрадь и подробно описал свое воскресное путешествие: где побывал со слесарем Белограем, чем тот интересовался, с кем и на какую тему разговаривал.
Рано утром, направляясь на работу в депо, Гойда зашел в городской отдел Министерства внутренних дел и попросил дежурного доложить о себе начальнику.
…Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин давно, еще с партизанских времен, знали друг друга.
Летом 1944 года немцы блокировали в труднодоступном горном районе партизанский отряд, которым командовал Зубавин. Район лесистых Карпат Зубавин тогда только еще осваивал, и ему до крайности нужен был хороший проводник, чтобы вырваться из смертельного кольца. И как раз в тот день дозорные привели в ущелье, где скрывались партизаны, белобрысого подпаска, одетого в рваный кожушок и обутого в прохудившиеся горные постолы из сыромятной кожи. В руках у него была пастушья дудка – свирель. Когда у него стали допытываться, зачем он пробрался в расположение партизан, он сказал:
«А так, чтобы вы послушали мою дудку. Всё могу: и „Камаринскую“, и „Верховино, свитку ты наш“, и „Выходила на берег Катюша“, и „Кто ж его знает, чего он моргает“, и „Каховку“, и даже… „Интернационал“…»
Партизаны с удовольствием выслушали весь репертуар паренька и снова взялись за допрос. И когда этот разговор принял характер, далекий от шуток, пастушок солидным басом спросил:
«Кто у вас тут старший?»
Партизан в черной бурке и заячьем треухе выступил вперед:
«Говори».
Паренек смерил его с ног до головы недоверчивым взглядом и покачал головой:
«Нет! Я хочу говорить с самым старшим».
Его привели в шалаш, сделанный из еловых веток. Огромный вуйко, дядя, обросший страшной бородой Черномора, сидел на пеньке, держа карту на коленях. У его ног лежала овчарка.
Черномор разгладил пышную свою бороду, подмигнул автоматчикам.
«Что это вы за песенника привели, а? Откуда он взялся?… Ты кто такой?» – строго спросил командир.
«Я от Степана Грозного, – ответил пастух. – А вы Батя, да?»
Не дожидаясь ответа, он сел на землю и деловито начал вспарывать шов дерюжных штанов.
«Вот!» – Он протянул командиру тонкий рулончик бумаги.
Батя читал записку долго, внимательно, хотя там суть дела, как знал Василь, была изложена кратко и ясно рукою не менее знаменитого партизана, чем сам Батя: «Посылаю вам проводника. Выведет вас куда угодно, хоть на вершину Говерло».
«Так… – проговорил Черномор. – Ну-ка, хлопчик, приплынь до мене».
Василь вплотную приблизился к черной, пропахшей дымом костра бороде. Прямо, не мигая, смотрел он в глаза Бате и с улыбкой ждал, что будет дальше.
«Стоять ривно! – скомандовал командир. – Не колыхаться, як та хворостина в чистому поли. Вот как!» Он поцеловал оборванного партизанского посла. Мальчик смутился до слез, весь заалел.
«Значит, обещаешь полную безопасность?»
Василь закивал головой.
«А какую дашь гарантию?»
Обветренное, с пошершавившими губами лицо Гойды стало серьезным, строгим:
«Пусть я победы не дождусь, если не выведу вас на простор!»
«Вот теперь никаких сомнений не имею! – Зубавин засмеялся. – Что хочешь в награду? Обещаю исполнить любое твое желание».
Так встретились Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин. Еще целый год воевали они в Карпатах, в Трансильвании и в Альпах. Довелось им побывать и в Берлине.
После войны их дороги разошлись, но не прошла даром дружба с Зубавиным. Партизанская отвага и смелость, настойчивость и уменье разбираться в людях, готовность преодолеть любые трудности пригодились Василю Гойде и в мирные дни, в труде. Он гораздо быстрее, чем другие, в течение трех лет, заработал право на управление паровозом.
…Майор Зубавин поднялся из-за стола и, раскинув руки, пошел навстречу Гойде:
– А, Дудошник! (Это была партизанская кличка Гойды.) Здорово, Василий Иваныч! Ты что же так долго не показываешься? Месяца три не видались. Зазнался, что ли?
– Как не зазнаться, Евгений Николаевич! – улыбнулся Гойда. – Механик!… Третью неделю самостоятельно таскаю поезда в Карпаты и за границу.
– Слыхал, слыхал… Поздравляю!… Садись и рассказывай, как живешь.
– В другой раз, Евгений Николаевич, расскажу, а сейчас…
Расстегнув шинель, Гойда достал из-под полы чуть привянувший, распространяющий острый аромат увядания букет сирени с приколотой к нему орденской ленточкой. Потом в его руках появилась толстая тетрадь в клеенчатой обложке.
– Дружок у меня появился, Евгений Николаевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52