– А ему какое дело?
– Никакого, – сказал я. – Но раз уж я отмахал такой конец, что там за волынка со школой?
– Это не мое дело. Я – шериф.
– Хорошо, шериф, – сказал я, – а чье это дело?
– Тех, кто им занимается. Когда не лезут всякие посторонние и не путаются под ногами.
– А кто это те?
– Совет, – ответил шериф, – окружной совет, который выбрали избиратели, чтобы он занимался своим делом и гнал в шею всяких посторонних.
– Ну да, конечно. Совет. А кто в совете?
Маленькие глазки шерифа мигнули раза два, и он сказал:
– Вас надо забрать в участок за бродяжничество.
– Идет, – сказал я. – А «Кроникл» пришлет другого, чтобы написать про мой арест, и, когда его тоже прихватят, «Кроникл» пошлет еще одного, и так далее, пока вы не пересажаете нас всех. Но это может попасть в газеты.
Шериф лежал, и глазки на его большом круглом лице мигали. Может быть, я ничего к не сказал. Может, меня и не было.
– Кто в совете? Или они скрываются?
– Один из них сидит вот тут, – сказал шериф и катнул свою большую круглую башку по плечам, чтобы указать на одного из соседей. Голова откатилась на место, пальцы выпустили мою карточку, которая упала на пол, кружась в слабой струе вентилятора, глазки снова мигнули, и он как будто погрузился на дно илистого водоема. Он сделал все, что мог, и отпасовал мяч партнеру.
– Вы член совета? – спросил я соседа, на которого было указано. Это был просто сосед, созданный богом по своему образу и подобию: в белой рубашке, черной бабочке на резинках и джинсах с плетеными подтяжками. Город – выше пояса, деревня – ниже пояса. Оба голоса наши.
– Ага, – сказал он.
– Он у нас главный, – почтительно заметил другой сосед, старый выскочка с лысым бугристым черепом и лицом, которого он сам не мог вспомнить от одного бритья до другого, – из тех сморчков, которые крутятся под ногами и садятся на стул, если большие люди оставят его свободным, и пытаются вылезти на таких вот замечаниях.
– Вы председатель? – спросил я первого соседа.
– Да, – ответил он.
– Не откажетесь сообщить мне свое имя?
– А чего скрывать? Дольф Пилсбери.
– Рад познакомиться, мистер Пилсбери, – сказал я и протянул ему руку. Не поднимаясь, он взял ее так, словно ему подали рабочий конец мокасиновой змеи в период линьки.
– Мистер Пилсбери, – сказал я, – в силу своего положения вы, безусловно, осведомлены о ситуации, связанной с заключением контракта на постройку школы. Вы, несомненно, заинтересованы в том, чтобы правда об этой ситуации стала достоянием общественности.
– Тут нет никакой ситуации, – ответил м-р Пилсбери.
– Ситуации, может, и нет, – сказал я, – зато жульничество налицо.
– Нет тут никакой ситуации. Совет собирается и принимает смету, которая ему представлена. Смету Д.Х.Мура.
– Смета этого Д.Х.Мура – низкая смета?
– Не совсем.
– Иначе говоря, не низкая?
– Ну, – сказал м-р Пилсбери, и по лицу его пробежала тень, которую можно было приписать рези в кишечнике. – Если хотите, можно и так сказать.
– Прекрасно, так и запишем.
– Извиняюсь, – тень исчезла с лица м-ра Пилсбери, и он выпрямился на стуле так порывисто, как будто его укололи булавкой. – Вы вот ведете такие разговоры, а у нас все делается по закону. Никто не может указывать совету, какую смету ему принять. Всякий может принести свою грошовую смету, но принимать ее совет не обязан. Нет, сэр. Совет договаривается с тем, кто может хорошо выполнить работы.
– А кто это приносил грошовую смету?
– Есть такой Джеферс, – проворчал м-р Пилсбери, словно это имя пробуждало у него неприятные воспоминания.
– Компания «Джеферс констракшн»? – спросил я.
– Да.
– Чем же не подошла вам «Джеферс констракшн»?
– Совет выбирает того подрядчика, который может хорошо выполнить работы, и всех остальных это не касается.
Я вынул карандаш и набросал кое-что в блокноте. Потом сказал м-ру Пилсбери:
– Вот, послушайте. – И начал читать: – «Мистер Дольф Пилсбери, председатель совета округа Мейзон, заявил, что подряд на строительство школы округа Мейзон отдан Д.Х.Муру, несмотря на то, что его проект не является экономичным, ибо совету нужен такой подрядчик, „который может хорошо выполнить работы“. Как заявил мистер Пилсбери, экономичный проект, представленный компанией „Джеферс констракшн“, был отвергнут. Мистер Пилсбери заявил также…»
– Извиняюсь… – м-р Пилсбери сидел очень прямо, но не как на булавке, а как на раскаленном пятаке, – извиняюсь! Ничего я не заявлял. Вы тут написали и говорите, что я заявлял. Извиняюсь, но…
Шериф грузно повернулся в кресле и уставился на м-ра Пилсбери.
– Дольф, скажи этому лопуху, чтобы катился отсюда.
– Ничего я не заявлял, – сказал Дольф, – и катитесь отсюда.
– Сейчас, – ответил я и спрятал блокнот в карман. – Но не будете ли вы так добры сказать мне, где сидит Старк?
– Так я и знал, – взорвался шериф и, опустив ноги на пол с грохотом рухнувшей печной трубы, впился в меня апоплексическим взглядом. – Это Старк, так я и знал, что Старк!
– Чем вам насолил Старк? – спросил я.
– Господи боже мой! – взревел шериф, и лицо его побагровело от невозможности извергнуть слова, скопившиеся в организме.
– Чванится он, вот что, – высказался м-р Дольф Пилсбери. – Пролез в казначеи и чванится.
– Он – негритянский прихвостень, – почтительно вставил старый, лысый шишкоголовый сморчок.
– И он, и он, – в озарении указал на меня м-р Пилсбери, – он тоже негритянский прихвостень. Бьюсь об заклад…
– Зря, – сказал я, – пальцем в небо. Но раз уж вы подняли этот вопрос, при чем тут симпатии к неграм?
– То-то и оно! – воскликнул м-р Пилсбери, как человек за бортом, поймавший спасительную доску. – «Джеферс констракшн» как раз и…
– Ты, Дольф, – рявкнул на него шериф, – заткнись наконец и скажи ему, чтобы катился отсюда.
– Катитесь отсюда, – сказал м-р Пилсбери послушно, но без особой энергии.
– Сейчас, – ответил я и вышел в вестибюль.
Они нереальны, думал я, шагая по вестибюлю, все до одного. Но я знал, что они реальны. Вы приезжаете в незнакомое место, такое, как Мейзон-Сити, и они кажутся нереальными, но вы знаете, что это не так. Вы знаете, что они были пацанами и лазили босиком в ручей, а когда подросли, выходили на закате во двор и смотрели, прислонившись к изгороди, на поле и на небо, не зная, что творится у них в душе, грустны они или счастливы, а потом они выросли и спали со своими женами, щекотали детишек, чтобы рассмешить их, уходили утром на работу и не знали, чего хотят, но знали, почему поступают так, а не иначе, и хотели поступать по-хорошему, потому что доводы в пользу этих поступков всегда были хорошие, а потом, состарившись и забыв обо всяких доводах, перестав совершать поступки, они сидят на лавочке перед шорной мастерской и облекают в слова доводы и поступки других людей, уже забыв о смысле этих доводов и поступков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152