– Серебряные щетки. Лаванда для ванн. – Она посмотрела на свои огрубевшие пальцы. Ее руки больше всего пострадали от перемены в ее жизни. – Лосьон для рук!
Ее размышления прервал громкий стук в дверь.
– Хозяин требует вас к себе! Немедленно! – В голосе Денни звучало ликование. Он знал, что гувернер не посмеет проигнорировать вызов господина.
Филиппа откашлялась и произнесла голосом Филиппа:
– Скажи хозяину, что я буду через минуту.
Денни, как обычно, хмыкнул.
– Тебе лучше поторопиться. Господин сегодня в плохом настроении.
– Я постараюсь, чтобы у тебя оно тоже испортилось, – проворчала Филиппа. Тем не менее она встала, быстро вытерлась и оделась, чего не собиралась делать как минимум до следующего утра. Прыгая на одной ноге, она натянула брюки, в спешке забыв про подштанники. Впрочем, какое это имеет значение, если вскоре она вернется к себе и ляжет спать?
Быстро накинула рубашку, потом старый тяжелый жилет, который не шел ни в какое сравнение с жилетами, доставленными сегодня от Баттона. К посылке была приложена записка.
Я взял на себя смелость записать на счет мистера Каннингтона изготовленные для вас предметы туалета. Если кто-то будет любопытствовать, скажите, что это сделано по приказу миледи (что и в самом деле произошло бы, знай она о вашей ситуации).
Но на один час сойдет и старый жилет из гардероба мужа Бесси. Ругаясь на нескольких языках, Филиппа кое-как завязала галстук. Туфли надела на босу ногу. Черт с ним, с сюртуком, можно и без него обойтись.
Оставив попытки хоть как-то пригладить высохшие без расчески волосы и кое-как приведи себя в порядок, Филиппа торопливо пересекла длинный холл и стала быстро спускаться с лестницы.
– «Немедленно», – возмущенно пробормотала она, стоя у двери кабинета.
Постучав, она сначала услышала глухое бормотание, затем громкое «Войдите».
Филиппа набрала в грудь побольше воздуха и вошла, и тут поняла, что произошло нечто серьезное. Обида уступила место тревоге.
В камине пылал огонь – единственный источник света в комнате. Где же мистер – Каннингтон? Присмотревшись, она увидела босу ногу, вытянутую к камину.
– Вы хотели меня, видеть, сэр?
С кресла донеслось невнятное ворчание.
– Сэр Флип? Ничего срочного. А что?
Денни. Он знал, как ей хотелось принять ванну. Филиппа стиснула зубы. Еще одна мелкая пакость человека, опасавшегося за свое влияние в этом маленьком мире.
– Ну, Денни, я с тобой разберусь, – пробормотала она.
– А в чем дело, Флип? – Голос мистера Каннингтона звучал как-то странно.
Филиппа подошла ближе и увидела, что Джеймс сидит, развалившись в своем кресле, с наполовину опустошенным бокалом в руке. Только теперь она заметила стоявший на столе почти пустой графин. Боже, мистер Каннингтон пьян!
– Я полагаю, Денни ошибся, сэр.
– Ну что ж, можешь идти.
Филиппа направилась было к двери, но вдруг остановилась.
– Что-то случилось, сэр?
Он откинулся в кресле и отвернулся к огню.
– Ничего особенного. Только моя честь кровью истекает на этот ковер.
Его голос звучал глухо, напрочь лишенный свойственных ему жизнерадостных и теплых интонаций.
С той самой первой их встречи в парке Филиппа не могла забыть его сильных теплых рук и широкой груди, но только сейчас поняла, что Джеймс действительно ей нравится. Он был веселым и добрым, щедрым и умным.
И все же Филиппа чувствовала, что у него до сих пор кровоточит глубокая душевная рана.
Филиппа знала, что родители Джеймса скончались, что какой-то сердечной привязанности, хотя бы любовницы, у него нет. Он очень привязан к своей сестре, и у него есть близкие друзья.
Значит, он не одинок.
Но есть что-то, что скрывается за внешней беззаботностью и жизнелюбием. Что постоянно держит его в напряжении и не дает по-настоящему привязаться к Робби.
Интуитивно Филиппа понимала, что Джеймс пытается бежать от какой-то тайны, подобно тому, как она – скрыться от шпиков Наполеона, и именно поэтому стремится к опасности.
– Что ж… Не буду нарушать ваш отдых, сэр. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Флип, – ответил он глухо.
Джеймсу грустно и одиноко, она не должна уходить, ей необходимо что-то предпринять.
– Если вы позволите, сэр…
– В чем дело, Флип?
– Могу я спросить вас, что значат ваши слова «честь истекает кровью»?
– Скончался один замечательный человек.
– А. – Она подошла ближе. – Люди умирают, такое случается.
Джеймс криво усмехнулся:
– Мудрая мысль.
Она пожала плечами:
– Нет. Простая истина.
Он вновь откинулся в кресле.
– Говоришь, люди умирают. А если люди умирают у тебя на руках, Филипп?
Она вступила в пятно света от огня в камине.
– Наверное, и такое бывает. Нельзя знать, как твой выбор влияет на мир.
Он фыркнул.
– Да ты философ. От брошенного камня по воде расходятся круги, это аксиома. – Он с преувеличенной осторожностью поставил стакан на боковой столик. – Если ты камешек, тогда я пуля. Несколько более прямой путь к смерти старины Уэдерби.
Филиппа присела напротив Джеймса на скамеечку для ног и минуту молча смотрела на него.
– Вы спустили курок? – тихо спросила она.
– В прямом или переносном смысле?
– В единственном.
Он вздохнул:
– Нет, я лично не спускал курок.
– Значит, вы имеете полное право оплакивать его кончину. Но вправе ли вы винить себя? Или вы просто потакаете своим слабостям? – Именно эти слова она давно должна была сказать своему отцу.
Он выпрямился.
– Потакаю слабостям? Да как ты смеешь?
Она кивком указала на графин.
– А пьете вы ради кого-то? Или ради себя? Мой опыт подсказывает мне, что алкоголь способен унять боль только того, кто пьет. Вы сидите здесь в темноте и пьете, и я должен спросить: ради кого? Ради того, кто умер? Или ради себя?
Джеймс некоторое время пристально смотрел на нее, с каждой секундой глаза его темнели, и гнев, казалось, вот-вот вырвется наружу. Филиппа испугалась. Она здорово рисковала, решившись на такую откровенность. Но ей больно было видеть, как еще один дорогой ей человек пытается втоптать себя в грязь из-за ложного чувства вины. Если бы кто-то в свое время сказал эти слова ее отцу, возможно, сейчас она не была бы так одинока.
Ее вынужденное одиночество причиняло ей невыносимую боль. Как бы ей хотелось рассказать Джеймсу обо всем, что с ней произошло, о своем путешествии, об отчаянии, которое охватывало ее порой, о разочаровании и безысходности, которые она испытала, добравшись наконец до Лондона.
Он говорил, что знает, что такое голод. И она верила ему. Он выслушал бы ее, если бы она рассказала ему о своем прошлом. Выслушал бы и посочувствовал ей и, возможно, даже помог.
Или… нет. Именно из-за этого «нет» ей придется хранить молчание.
Джеймс зло усмехнулся. Потом, словно спохватившись, тряхнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Ее размышления прервал громкий стук в дверь.
– Хозяин требует вас к себе! Немедленно! – В голосе Денни звучало ликование. Он знал, что гувернер не посмеет проигнорировать вызов господина.
Филиппа откашлялась и произнесла голосом Филиппа:
– Скажи хозяину, что я буду через минуту.
Денни, как обычно, хмыкнул.
– Тебе лучше поторопиться. Господин сегодня в плохом настроении.
– Я постараюсь, чтобы у тебя оно тоже испортилось, – проворчала Филиппа. Тем не менее она встала, быстро вытерлась и оделась, чего не собиралась делать как минимум до следующего утра. Прыгая на одной ноге, она натянула брюки, в спешке забыв про подштанники. Впрочем, какое это имеет значение, если вскоре она вернется к себе и ляжет спать?
Быстро накинула рубашку, потом старый тяжелый жилет, который не шел ни в какое сравнение с жилетами, доставленными сегодня от Баттона. К посылке была приложена записка.
Я взял на себя смелость записать на счет мистера Каннингтона изготовленные для вас предметы туалета. Если кто-то будет любопытствовать, скажите, что это сделано по приказу миледи (что и в самом деле произошло бы, знай она о вашей ситуации).
Но на один час сойдет и старый жилет из гардероба мужа Бесси. Ругаясь на нескольких языках, Филиппа кое-как завязала галстук. Туфли надела на босу ногу. Черт с ним, с сюртуком, можно и без него обойтись.
Оставив попытки хоть как-то пригладить высохшие без расчески волосы и кое-как приведи себя в порядок, Филиппа торопливо пересекла длинный холл и стала быстро спускаться с лестницы.
– «Немедленно», – возмущенно пробормотала она, стоя у двери кабинета.
Постучав, она сначала услышала глухое бормотание, затем громкое «Войдите».
Филиппа набрала в грудь побольше воздуха и вошла, и тут поняла, что произошло нечто серьезное. Обида уступила место тревоге.
В камине пылал огонь – единственный источник света в комнате. Где же мистер – Каннингтон? Присмотревшись, она увидела босу ногу, вытянутую к камину.
– Вы хотели меня, видеть, сэр?
С кресла донеслось невнятное ворчание.
– Сэр Флип? Ничего срочного. А что?
Денни. Он знал, как ей хотелось принять ванну. Филиппа стиснула зубы. Еще одна мелкая пакость человека, опасавшегося за свое влияние в этом маленьком мире.
– Ну, Денни, я с тобой разберусь, – пробормотала она.
– А в чем дело, Флип? – Голос мистера Каннингтона звучал как-то странно.
Филиппа подошла ближе и увидела, что Джеймс сидит, развалившись в своем кресле, с наполовину опустошенным бокалом в руке. Только теперь она заметила стоявший на столе почти пустой графин. Боже, мистер Каннингтон пьян!
– Я полагаю, Денни ошибся, сэр.
– Ну что ж, можешь идти.
Филиппа направилась было к двери, но вдруг остановилась.
– Что-то случилось, сэр?
Он откинулся в кресле и отвернулся к огню.
– Ничего особенного. Только моя честь кровью истекает на этот ковер.
Его голос звучал глухо, напрочь лишенный свойственных ему жизнерадостных и теплых интонаций.
С той самой первой их встречи в парке Филиппа не могла забыть его сильных теплых рук и широкой груди, но только сейчас поняла, что Джеймс действительно ей нравится. Он был веселым и добрым, щедрым и умным.
И все же Филиппа чувствовала, что у него до сих пор кровоточит глубокая душевная рана.
Филиппа знала, что родители Джеймса скончались, что какой-то сердечной привязанности, хотя бы любовницы, у него нет. Он очень привязан к своей сестре, и у него есть близкие друзья.
Значит, он не одинок.
Но есть что-то, что скрывается за внешней беззаботностью и жизнелюбием. Что постоянно держит его в напряжении и не дает по-настоящему привязаться к Робби.
Интуитивно Филиппа понимала, что Джеймс пытается бежать от какой-то тайны, подобно тому, как она – скрыться от шпиков Наполеона, и именно поэтому стремится к опасности.
– Что ж… Не буду нарушать ваш отдых, сэр. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Флип, – ответил он глухо.
Джеймсу грустно и одиноко, она не должна уходить, ей необходимо что-то предпринять.
– Если вы позволите, сэр…
– В чем дело, Флип?
– Могу я спросить вас, что значат ваши слова «честь истекает кровью»?
– Скончался один замечательный человек.
– А. – Она подошла ближе. – Люди умирают, такое случается.
Джеймс криво усмехнулся:
– Мудрая мысль.
Она пожала плечами:
– Нет. Простая истина.
Он вновь откинулся в кресле.
– Говоришь, люди умирают. А если люди умирают у тебя на руках, Филипп?
Она вступила в пятно света от огня в камине.
– Наверное, и такое бывает. Нельзя знать, как твой выбор влияет на мир.
Он фыркнул.
– Да ты философ. От брошенного камня по воде расходятся круги, это аксиома. – Он с преувеличенной осторожностью поставил стакан на боковой столик. – Если ты камешек, тогда я пуля. Несколько более прямой путь к смерти старины Уэдерби.
Филиппа присела напротив Джеймса на скамеечку для ног и минуту молча смотрела на него.
– Вы спустили курок? – тихо спросила она.
– В прямом или переносном смысле?
– В единственном.
Он вздохнул:
– Нет, я лично не спускал курок.
– Значит, вы имеете полное право оплакивать его кончину. Но вправе ли вы винить себя? Или вы просто потакаете своим слабостям? – Именно эти слова она давно должна была сказать своему отцу.
Он выпрямился.
– Потакаю слабостям? Да как ты смеешь?
Она кивком указала на графин.
– А пьете вы ради кого-то? Или ради себя? Мой опыт подсказывает мне, что алкоголь способен унять боль только того, кто пьет. Вы сидите здесь в темноте и пьете, и я должен спросить: ради кого? Ради того, кто умер? Или ради себя?
Джеймс некоторое время пристально смотрел на нее, с каждой секундой глаза его темнели, и гнев, казалось, вот-вот вырвется наружу. Филиппа испугалась. Она здорово рисковала, решившись на такую откровенность. Но ей больно было видеть, как еще один дорогой ей человек пытается втоптать себя в грязь из-за ложного чувства вины. Если бы кто-то в свое время сказал эти слова ее отцу, возможно, сейчас она не была бы так одинока.
Ее вынужденное одиночество причиняло ей невыносимую боль. Как бы ей хотелось рассказать Джеймсу обо всем, что с ней произошло, о своем путешествии, об отчаянии, которое охватывало ее порой, о разочаровании и безысходности, которые она испытала, добравшись наконец до Лондона.
Он говорил, что знает, что такое голод. И она верила ему. Он выслушал бы ее, если бы она рассказала ему о своем прошлом. Выслушал бы и посочувствовал ей и, возможно, даже помог.
Или… нет. Именно из-за этого «нет» ей придется хранить молчание.
Джеймс зло усмехнулся. Потом, словно спохватившись, тряхнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85