Тила боролась как тигрица, осыпая Джеймса ударами, но он бросил ее на землю. Она не почувствовала боли, упав на ковер из сосновых иголок и мха, и насыщенный густой запах леса обволок ее.
Оседлав девушку, Джеймс схватил ее за запястья, и она, замерев, с пылким бешенством уставилась в его глаза, поскольку теперь уже не могла сопротивляться. Внезапно он отпустил ее, но девушка даже не шелохнулась.
— Господи, что же мне с тобой делать? — тихо пробормотал Джеймс, и она вновь замерла, почувствовав, как его пальцы коснулись ее шеи, развели разорванные края ткани и нежно накрыли ее грудь, а ладонь потерлась о набухший сосок.
Тила точно знала, что он сейчас сделает с ней. Его губы нежно прикоснутся к ее губам, побуждая их раскрыться. Они будут все требовательнее и настойчивее. Да, Тила действительно ощущала огонь. Он пылал в ее сердце, в мозгу, обжигал, опалял душу. Его губы вновь приблизились к ее губам.
— Мерзавец! — воскликнула, задыхаясь, девушка.
— Возможно. А ты попроси меня оставить тебя в покое. Скажи это со всем красноречием, на какое способна, и пусть твои слова идут от самого сердца!
Даже если бы разверзлась земля, Тила не попросила бы об этом.
— Мерзавец, — тихо повторила она.
— Я знаю, знаю, — простонал Джеймс. Губы его вновь нашли губы Тилы, пальцы погрузились в ее волосы. И опять неистовая сила и желание этого человека покорили девушку. Потом она ощутила губы Джеймса на своей шее, его руки — на своей разорванной одежде. Губы переместились на грудь Тилы, язык начал играть с соском, дразня и возбуждая ее. Она заполыхала, огонь жидкой лавой разлился по всему телу и поглотил ее. Тила бормотала что-то невнятное, ее пальцы перебирали иссиня-черные пряди его волос. Руки и рот Джеймса продолжали свой бешеный натиск. Снова затрещала ткань, ибо он слишком спешил овладеть Тилой.
Горячие губы и руки касались ее живота, гладкой кожи бедер, скользили по ногам. Обжигающий влажный язык скользил вниз по внутренней стороне бедра, пальцы нашли то, что искали, и снова его язык…
Закричав, Тила начала бороться с ним, она боролась, чтобы преодолеть страсть, желание и все необузданные чувства, пробужденные им. Девушка знала, что проиграла битву, ибо искры от горевшего в нем огня поднимались до самых небес. Волны наслаждения захлестнули Тилу, и она закричала в ночи, закрыв глаза. Открыв их, Тила увидела взгляд синих глаз, пригвоздивший ее к покрытой мхом земле. Джеймс приподнялся, расстегнул бриджи, и не успела девушка заговорить или пошевелиться, он уже был в ней. Вздохнув, Тила приняла его в себя. Казалось, он целиком заполнил ее, погрузился так глубоко, что Тила вскрикнула, боясь умереть. Потом отступил и вновь заполнил ее. С каждым возвращением Джеймс все ближе подводил ее к волшебству. Короткое наслаждение первых мгновений превратилось в нечто безрассудное, почти безжалостное и дикое.
Острое желание пронзило Тилу. Пригвожденная к земле, она почти перестала дышать. Выпуклые, перекатывающиеся под бронзовой кожей мускулы прикасались к ее груди; твердые, как скала, бедра диктовали ей темп. Горевший в нем огонь передался ей, разлился, обжигая, по всему телу…
Она задрожала, ибо волна за волной накатывались на нее, и откинулась на ложе из мха, во тьму, освещенную только луной. Сильные руки Джеймса крепко обнимали ее.
Скатившись с Тилы, он закинул руки за голову и устремил взгляд в усыпанное звездами небо. Тила вытянула из-под него пряди своих волос и начала собирать остатки одежды, чувствуя, что он наблюдает за ней. Лиф платья, разорванный в клочья, уже нельзя было спасти. Сделав вид, что не замечает пронзительного взгляда голубых глаз, Тила поднялась и, обнаженная, направилась к реке. Нагнувшись, омыла лицо прохладной водой и, почувствовав, что Джеймс стоит рядом, подняла голову.
— Почувствуй огонь, — тихо и горько прошептала она.
— Тебе с самого начала следовало понять, что не стоит играть с индейским юношей, — глухо отозвался он.
Девушка посмотрела на него долгим пристальным взглядом.
— Я никогда и не играла, — с достоинством возразила она. Окинув взглядом порванную одежду, лежащую на земле, она добавила:
— Ночь будет холодной.
— Я согрею тебя ночью, а утром мы подумаем, что тебе надеть.
Тила вздернула подбородок.
— Я не собираюсь оставаться тут на ночь.
— Ты хотела поиграть. Игра уже началась. Раз уж не поспешила укрыться в своих гостиных, будешь моей гостьей.
— Скорее пленницей.
— Как угодно, но ты останешься.
Джеймс подхватил Тилу на руки и, не отрывая от нее глаз, понес в лесное укрытие. Легко возводимое и легко разрушаемое. С такой же легкостью перевозил он и свои немногочисленные пожитки по этим диким, но хорошо знакомым ему местам. Это его земля, дикая земля, и Джеймс поклялся никогда никому не отдавать ее. Он не сдастся; его народ останется непобежденным.
Джеймс опустил девушку на шкуры и, заметив, что она дрожит, укрыл одной из них. Потом предложил ей воды из кожаной фляжки. Сделав глоток, она вернула ее.
— Тебе не удержать меня; я воспользуюсь первой же возможностью и уйду, — заявила Тила. — Я выросла в гостиных, но уже хорошо знаю твои джунгли.
Он выгнул бровь.
— Бросаешь мне вызов? Тогда позволь заверить тебя: без моей воли ты и шагу не сделаешь.
— Будь ты проклят…
— Тила, убежав от меня, ты попадешь в руки другого воина и останешься не только без своих прекрасных волос, но и без скальпа.
— Освободившись, я бы избавилась и от этого фарса. Не все семинолы варвары…
— Меткое замечание, мисс Уоррен!
— Ты не больше семинол, чем белый. Только не говори мне о своей бронзовой коже — даже в жилах твоей матери течет кровь белых. Да ты скорее белый, нежели индеец…
— Тила, одна капля индейской крови меняет цвет кожи, ты знаешь это. Посмотри на мое лицо и сразу увидишь, что я индеец.
— Глядя на твое лицо, я понимаю, что ты создан двумя мирами.
— Тогда запомни навсегда, что жизнь сделала меня индейцем в душе.
— Жизнь сделала тебя жестоким.
— Хватит на сегодня, Тила.
Она стиснула зубы и тяжело вздохнула. Через миг Джеймс лег рядом, обвил ее руками и притянул к себе. Его нагое тело накрыло Типу, согревая ее.
Хватит…
Хватит на сегодня. Еще утром она предполагала вскоре оказаться на корабле, надеялась устремиться к повой жизни или вернуться к старой, так хорошо когда-то знакомой и так легко покинутой. Та, прежняя, жизнь избавила бы ее от боли, поселившейся в сердце.
Она ведь едва не погибла, а сейчас…
Тила закрыла глаза. Значит, она «играла с индейским юношей»!
Нет, не играла, а влюбилась, хотя была белой девушкой. Но из-за своего прошлого Джеймс ненавидел все, что она олицетворяла, и горечь навеки утраченной любви не покидала его.
К ней же он испытывал только безудержную страсть — и ничего больше;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Оседлав девушку, Джеймс схватил ее за запястья, и она, замерев, с пылким бешенством уставилась в его глаза, поскольку теперь уже не могла сопротивляться. Внезапно он отпустил ее, но девушка даже не шелохнулась.
— Господи, что же мне с тобой делать? — тихо пробормотал Джеймс, и она вновь замерла, почувствовав, как его пальцы коснулись ее шеи, развели разорванные края ткани и нежно накрыли ее грудь, а ладонь потерлась о набухший сосок.
Тила точно знала, что он сейчас сделает с ней. Его губы нежно прикоснутся к ее губам, побуждая их раскрыться. Они будут все требовательнее и настойчивее. Да, Тила действительно ощущала огонь. Он пылал в ее сердце, в мозгу, обжигал, опалял душу. Его губы вновь приблизились к ее губам.
— Мерзавец! — воскликнула, задыхаясь, девушка.
— Возможно. А ты попроси меня оставить тебя в покое. Скажи это со всем красноречием, на какое способна, и пусть твои слова идут от самого сердца!
Даже если бы разверзлась земля, Тила не попросила бы об этом.
— Мерзавец, — тихо повторила она.
— Я знаю, знаю, — простонал Джеймс. Губы его вновь нашли губы Тилы, пальцы погрузились в ее волосы. И опять неистовая сила и желание этого человека покорили девушку. Потом она ощутила губы Джеймса на своей шее, его руки — на своей разорванной одежде. Губы переместились на грудь Тилы, язык начал играть с соском, дразня и возбуждая ее. Она заполыхала, огонь жидкой лавой разлился по всему телу и поглотил ее. Тила бормотала что-то невнятное, ее пальцы перебирали иссиня-черные пряди его волос. Руки и рот Джеймса продолжали свой бешеный натиск. Снова затрещала ткань, ибо он слишком спешил овладеть Тилой.
Горячие губы и руки касались ее живота, гладкой кожи бедер, скользили по ногам. Обжигающий влажный язык скользил вниз по внутренней стороне бедра, пальцы нашли то, что искали, и снова его язык…
Закричав, Тила начала бороться с ним, она боролась, чтобы преодолеть страсть, желание и все необузданные чувства, пробужденные им. Девушка знала, что проиграла битву, ибо искры от горевшего в нем огня поднимались до самых небес. Волны наслаждения захлестнули Тилу, и она закричала в ночи, закрыв глаза. Открыв их, Тила увидела взгляд синих глаз, пригвоздивший ее к покрытой мхом земле. Джеймс приподнялся, расстегнул бриджи, и не успела девушка заговорить или пошевелиться, он уже был в ней. Вздохнув, Тила приняла его в себя. Казалось, он целиком заполнил ее, погрузился так глубоко, что Тила вскрикнула, боясь умереть. Потом отступил и вновь заполнил ее. С каждым возвращением Джеймс все ближе подводил ее к волшебству. Короткое наслаждение первых мгновений превратилось в нечто безрассудное, почти безжалостное и дикое.
Острое желание пронзило Тилу. Пригвожденная к земле, она почти перестала дышать. Выпуклые, перекатывающиеся под бронзовой кожей мускулы прикасались к ее груди; твердые, как скала, бедра диктовали ей темп. Горевший в нем огонь передался ей, разлился, обжигая, по всему телу…
Она задрожала, ибо волна за волной накатывались на нее, и откинулась на ложе из мха, во тьму, освещенную только луной. Сильные руки Джеймса крепко обнимали ее.
Скатившись с Тилы, он закинул руки за голову и устремил взгляд в усыпанное звездами небо. Тила вытянула из-под него пряди своих волос и начала собирать остатки одежды, чувствуя, что он наблюдает за ней. Лиф платья, разорванный в клочья, уже нельзя было спасти. Сделав вид, что не замечает пронзительного взгляда голубых глаз, Тила поднялась и, обнаженная, направилась к реке. Нагнувшись, омыла лицо прохладной водой и, почувствовав, что Джеймс стоит рядом, подняла голову.
— Почувствуй огонь, — тихо и горько прошептала она.
— Тебе с самого начала следовало понять, что не стоит играть с индейским юношей, — глухо отозвался он.
Девушка посмотрела на него долгим пристальным взглядом.
— Я никогда и не играла, — с достоинством возразила она. Окинув взглядом порванную одежду, лежащую на земле, она добавила:
— Ночь будет холодной.
— Я согрею тебя ночью, а утром мы подумаем, что тебе надеть.
Тила вздернула подбородок.
— Я не собираюсь оставаться тут на ночь.
— Ты хотела поиграть. Игра уже началась. Раз уж не поспешила укрыться в своих гостиных, будешь моей гостьей.
— Скорее пленницей.
— Как угодно, но ты останешься.
Джеймс подхватил Тилу на руки и, не отрывая от нее глаз, понес в лесное укрытие. Легко возводимое и легко разрушаемое. С такой же легкостью перевозил он и свои немногочисленные пожитки по этим диким, но хорошо знакомым ему местам. Это его земля, дикая земля, и Джеймс поклялся никогда никому не отдавать ее. Он не сдастся; его народ останется непобежденным.
Джеймс опустил девушку на шкуры и, заметив, что она дрожит, укрыл одной из них. Потом предложил ей воды из кожаной фляжки. Сделав глоток, она вернула ее.
— Тебе не удержать меня; я воспользуюсь первой же возможностью и уйду, — заявила Тила. — Я выросла в гостиных, но уже хорошо знаю твои джунгли.
Он выгнул бровь.
— Бросаешь мне вызов? Тогда позволь заверить тебя: без моей воли ты и шагу не сделаешь.
— Будь ты проклят…
— Тила, убежав от меня, ты попадешь в руки другого воина и останешься не только без своих прекрасных волос, но и без скальпа.
— Освободившись, я бы избавилась и от этого фарса. Не все семинолы варвары…
— Меткое замечание, мисс Уоррен!
— Ты не больше семинол, чем белый. Только не говори мне о своей бронзовой коже — даже в жилах твоей матери течет кровь белых. Да ты скорее белый, нежели индеец…
— Тила, одна капля индейской крови меняет цвет кожи, ты знаешь это. Посмотри на мое лицо и сразу увидишь, что я индеец.
— Глядя на твое лицо, я понимаю, что ты создан двумя мирами.
— Тогда запомни навсегда, что жизнь сделала меня индейцем в душе.
— Жизнь сделала тебя жестоким.
— Хватит на сегодня, Тила.
Она стиснула зубы и тяжело вздохнула. Через миг Джеймс лег рядом, обвил ее руками и притянул к себе. Его нагое тело накрыло Типу, согревая ее.
Хватит…
Хватит на сегодня. Еще утром она предполагала вскоре оказаться на корабле, надеялась устремиться к повой жизни или вернуться к старой, так хорошо когда-то знакомой и так легко покинутой. Та, прежняя, жизнь избавила бы ее от боли, поселившейся в сердце.
Она ведь едва не погибла, а сейчас…
Тила закрыла глаза. Значит, она «играла с индейским юношей»!
Нет, не играла, а влюбилась, хотя была белой девушкой. Но из-за своего прошлого Джеймс ненавидел все, что она олицетворяла, и горечь навеки утраченной любви не покидала его.
К ней же он испытывал только безудержную страсть — и ничего больше;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95