В этом сражении, одном из крупнейших, индейцы с самого начала знали, что силы белых значительно превосходят их, но полагались на свою обычную тактику: они быстро наносили удары и исчезали в чаще. Это всегда приносило им успех, и они рассчитывали, что, воюя на болотах, сумеют победить и на этот раз. В конце концов, однако, их фронт был прорван. И все же белые понесли куда большие потери. Поэтому, хотя солдаты и захватили много пленных и скота, сражение привело не к окончанию войны, а лишь усугубило противостояние.
Джон, придя в сознание, рассказал солдатам, что Джеймс не участвовал в сражении на стороне индейцев, напротив, дрался с ними, чтобы спасти ему жизнь. Джошуа Брэндейс работал в госпитале, куда доставили Джона. И хотя судьба Джеймса все еще была неясна, он остался в госпитале вместе с Тилой, помогая ей ухаживать за ранеными.
Джеймса удивляло, что большинство командиров относились к нему не просто хорошо, но с уважением. Он встретился с Эрнандесом и Закари Тейлором, и они обещали ему содействовать тому, чтобы судебное разбирательство в Сент-Августине было справедливым.
— Позвольте дать вам совет, господин Маккензи, — сказал ему Тейлор.
— Да, сэр?
— Заключите христианский брак с мисс Уоррен до судебного разбирательства. Надеюсь, вы ничего не имеете против такой церемонии?
— Нет, конечно, однако надо спросить, согласна ли мисс Уоррен.
Тиле, видимо, не сообщили о том, зачем командующий вызвал ее из госпиталя и пригласил к себе в палатку, поэтому она вошла очень встревоженная. И когда суровый Закари Тейлор спросил мисс Уоррен, согласна ли она выйти замуж за Джеймса Маккензи, отца ее будущего ребенка, Тила испытала неимоверное облегчение и едва не лишилась чувств.
Джеймс, подхватив ее, усмехнулся:
— Ты предпочла бы, чтобы меня повесили?
— Свадьба… Джеймс! Мы правда поженимся?
— Как только ты дашь согласие, — О, я согласна!
В палатку пригласили капеллана полка, худого доброго человека, уверенного в том, что Господь проявляет милосердие ко всем людям. Их быстро обвенчали, а несколько затянувшийся поцелуй вызвал одобрительные улыбки всех собравшихся. Потом Типа отправилась в госпиталь, а Джеймса взяли под стражу.
В Сент-Августине, представ перед военным судом, Джеймс изложил все обстоятельства дела с предельной честностью. Он стремился к этому ради себя самого, ради любви к матери, в память о боготворимом им отце, ради брата, всю жизнь помогавшего ему. Ради жены и будущего ребенка. Ради дочери и в память о Наоми.
— Еще до моего рождения отец приехал сюда, чтобы жить с этим народом. Индейцы радушно приняли его, утешали чужого человека, скорбящего по умершей жене. Господа, я слышал утверждения, будто семинолы здесь такие же чужаки, как и белые, и поэтому их следует без колебаний изгонять отсюда. Это нелепое заблуждение. Когда мой отец приехал на землю криков, наш народ уже целое столетие бежал к югу, бежал от белых людей.
Одни белые приезжали сюда учиться, другие с захватническими целями. В силу своего происхождения я чувствовал весь ужас этой войны. Мною руководили не ненависть к одной из сторон, а любовь к обеим. Когда началась война, мне показалось, будто в меня вонзили кинжал. Я сразу понял, что обречен на гибель в этом конфликте двух миров, если не буду следовать велениям своей совести. Я действительно отказался воевать против индейцев, но ни разу не присоединился ни к одному отряду, чтобы сражаться с народом моего брата. Я считаю себя другом вождя Оцеолы, однако многих из тех, кого встречал в доме моего брата, тоже могу назвать своими друзьями. Кое-кто говорит, будто сегодня я намерен просить пощады. Нет, это не так. Я требую только справедливости. Я не виновен в расправе у форта Деливеренс, где оказался случайно и спас жизнь моей жене. Я признаю, что убил Майкла Уоррена, но прошу учесть обстоятельства. Десять свидетелей подтвердят, что я убил его в целях самозащиты.
Джеймс стоял в импровизированном судебном зале. Сам генерал Джесэп, печальный, усталый, похожий на старого бульдога, восседал за столом вместе с генералом Эрнандесом, капитаном Моррисоном и молодым армейским адвокатом Питом Хардингом. Забинтованного Джона Харрингтона принесли на носилках.
Генерал Джесэп распорядился, чтобы слушания были закрытыми, но о них узнали, и зал был заполнен не только военными и репортерами, но и жителями Сент-Августина. Умолкнув, Джеймс услышал скрип карандашей по бумаге: это художники старались запечатлеть происходящее.
Сначала Джеймс оделся как обычно: брюки европейского покроя, сапоги, повязка на голове и серебряный медальон, подаренный ему Оцеолой много лет назад, тот самый, что спас Типу от беды. Но Джаррет просил брата доказать, что он способен жить и в мире белых людей. Поэтому Джеймс надел сюртук, белую сорочку и собрал волосы в косичку на затылке. Ему не раз приходилось выступать с речами, и он не сомневался, что покажет себя с хорошей стороны. Джеймс также полагал, что более всего ему на руку сыграют нынешние трудности Джесэпа.
Газетчики вцепились в генерала мертвой хваткой. Многих белых, кого ранее не смущала жестокость по отношению к семинолам, крайне неприятно поразило, что Джесэп велел схватить Оцеолу, явившегося на переговоры под белым флагом. Взрыв возмущения прокатился по всей стране, страсти еще не улеглись.
— Я требую справедливости, поскольку это мое право. Но даже ради спасения жизни я не соглашусь охотиться за индейскими вождями, как гончая, и не предам тех, кто обратится ко мне за помощью. Точно так же, господа, я никогда не обману доверия и не предам белых друзей. Полагаю, многие здесь это подтвердят. Господа, моя судьба в ваших руках. Моя душа принадлежит лишь мне одному.
Когда Джеймс произнес заключительные слова, в зале воцарилась мертвая тишина, но потом поднялся невообразимый шум.
До выступления Джеймса его обвиняли в убийстве и в том, что он устроил резню. В защиту Джеймса выступили Джаррет, молодой солдат Нунан, а также те, кто уцелел после расправы Выдры с белыми. И все же он знал, что его жизнь зависит от него самого. Сейчас, когда толпа неистовствовала, Джеймс понял, что в зале у него есть друзья. И надеялся, что их много.
Джесэп стукнул по столу, призывая всех к порядку. Быстро посовещавшись с сидящими рядом, он поднялся.
— В связи со смертью майора Майкла Уоррена никаких обвинений против Джеймса Маккензи выдвинуто не будет. Мы считаем это самозащитой, ибо майор Уоррен не имел полномочий вешать людей. Мы также убеждены, что к нападению у форта Деливеренс господин Маккензи непричастен. Поскольку отец подследственного был белым и обладал законным правом на собственность в этом штате, мы не можем требовать, чтобы Джеймс Маккензи покинул эту территорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95