У меня была работа и дети. Больше ничего не было. А теперь у меня есть ты. Я хочу, чтобы ты был счастлив со мной, я делаю все, что ты хочешь, но я не могу разорваться на части. О, Уилсон, я так хочу, чтобы мы были счастливы, чтобы мы любили друг друга.
Уилсон молча стоял у окна. Он не смотрел на нее.
– Элен, не надо так надеяться на меня.
– Что ты говоришь? – Элен охватила паника, даже руки похолодели.
– Я не уверен, что могу связать себя какими-либо обязательствами.
– Но я все делаю для тебя. Я живу для тебя!
– Оставь! – Он оттолкнул ее руку. – Я уже говорил тебе, что ты душишь меня. Я прошел весь этот путь. Жена и дети в пригороде. Проклятье!
– Ты знал, где я живу, когда мы встретились, – Элен пыталась нащупать какую-то твердую почву.
– Мне казалось, что ты – другая! – его взгляд как будто отталкивал ее. – Меня это бесит. Я чувствую себя в ловушке, это отвратительно. Ты связываешь меня по рукам и ногам.
– А ты разбиваешь мое сердце! Ты разрываешь меня на части! Сначала ты хочешь одного, потом другого. Ты сам не знаешь, чего ты хочешь! – Элен выкрикнула эти слова в ярости, чуть не плача. Она перешла в наступление – это напомнило ей последнюю ссору с Филом. – У тебя есть любовница. Пока я делаю все, что могу для тебя и для твоей карьеры, ты завел интрижку! Скажи!
Элен прочитала в глазах Уилсона ответ, которого она так боялась.
– Да, – сказал он тихо. – Не знаю зачем, я не люблю ее. – Помолчав, он добавил: – Будет лучше, если я уйду. Сейчас.
Он пошел в спальню и стал укладывать чемодан.
– О, нет, не надо! Прошу тебя! – Элен умоляла, хватая его за руки. – О, Уилсон, я сожалею обо всем, что сказала. Я не хотела. Прости! Не уходи, прошу тебя. Не оставляй меня. Я сделаю все, что ты захочешь.
Элен уговаривала его, унижалась, молила, но он угрюмо продолжал собирать вещи. Молча, не глядя на нее, избегая любого прикосновения к ней.
Элен заплакала, когда он пошел к двери.
– Что я скажу детям? – Они планировали на праздники футбол, вечеринку, катание на коньках и многое другое. – Что я скажу Бренде и Денни?
Уилсон задержался у двери. Он мягко дотронулся до руки Элен.
– Скажи им, что я очень сожалею. – Он и сам чуть не плакал.
Он исчез в Рождественской ночи. Снег шел хлопьями. Сочетание белизны снега и черноты ночи, мерцание свечей придавали всей этой картине некую сказочность, нереальность. Он не мог исчезнуть в этой сказке, у сказки не бывает несчастливого конца. Но это было так. Второй мужчина, которого она любила в своей жизни, ушел, оставив ее одну.
Для Джоанны, однако, сказка имела счастливый конец. Через четыре года после ее ультиматума Максу она вышла за него замуж – в тот же день, когда он получил развод. Четыре ужасных года утомительных переговоров с адвокатами, попытки договориться с Эсме, которая ни за что не хотела давать развод и тянула до бесконечности.
– Но я стою этого, – уверяла Джоанна Макса, когда они отправились в свой медовый месяц на юг Франции.
– Тебе придется постараться, – сказал Макс. Развод стоил ему миллион долларов.
– Я не жалею об этих деньгах, – сказал помолодевший Макс сыну. – Джоанна – самое лучшее, что было в моей жизни.
Лью пришлось согласиться. У Макса было сейчас больше энергии, чем когда-либо, он выглядел на двадцать лет моложе и зарабатывал деньги с удвоенной силой. Деньги и добывание их для Макса значило то же, что краски и творчество значило для Пикассо. Это сравнение было не случайным – он собирался жить так же долго, как Пабло, и быть таким же богатым.
Лью Сван не был дураком. Он понял, что сам вырыл себе яму. Его лучшие намерения вымостили ему дорогу в собственный ад.
Юность Лью прошла не в лучшие годы семейной жизни его родителей. Он видел, как отец изменял матери, и как эти измены подорвали ее уважение к себе, уважение к мужу, ее любовь. Пережив крушение семьи, Лью поклялся, что всегда будет верным мужем. Так оно и было. И когда Рини была раздражительна, и когда она была угрюмо-молчалива, и когда она изредка оттаивала.
Он удвоил внимание к ней во время эмоциональных бурь, вызванных разводом Макса. Чтобы заплатить Эсме, Макс продал торговый центр, оставил ей дом, машины, огромную страховку и алименты.
– А «Декор»? – спросил обеспокоенный Лью.
– Не волнуйся, «Декор» не продается. Он всегда будет наш, – сказал Макс после завершения всех формальностей. Хотя главным в жизни Макса были секс и деньги, у него сохранилось удивительное, сильное чувство семьи. Он боготворил память своего отца, иммигранта, который создал «Декор», продавая там особую краску для ремонта домов. Он привез из Европы формулу этой краски, да еще немного с трудом скопленных денег.
– Позволь мне выкупить твою долю, – предложил Лью. Отделение «Игл» процветало, как Лью и предполагал. Он хотел не только выкупить долю, но у него были планы слияния с другими компаниями. Только на этой неделе ему звонил финансовый магнат из Швейцарии, Рейнхарт Эстес, у которого были прекрасные возможности поставок драпировок и гобеленов. Эстес подумывал о продаже своей компании. Будет ли «Декору» интересно это предложение? Лью попросил представить балансовые отчеты. – Я не собираюсь расширять «Декор» для того, чтобы кто-то другой получал прибыль.
– Нет, я не продам свою долю. С одной стороны, я старый сентиментальный чудак, а с другой – она стоит теперь больше, чем прежде. Ты не смог позволить себе купить ее тогда, и сейчас не сможешь, – сказал Макс. – Ради Бога, не беспокойся, «Декор» – семейное предприятие Сванов. Твое и мое. Эпоха! Так что не волнуйся, хорошо?
Зная, что Макс страшно злится, когда затрагиваются семейные интересы, Лью согласился и выслушал очередное авантюрное предложение отца.
– Салон красоты, вот что! – сказал Макс, смущенно улыбнувшись. – Я купил его для Джоанны в подарок.
«Салон красоты» оказался шикарной парикмахерской на 57-й улице между Пятой и Шестой Авеню, принадлежавшей Уильяму Фергюсону, который раньше был художественным директором у самого Видала Сассуна. Макс посетовал как-то, что Джоанна тратит массу времени и денег у Уильяма.
– Тогда купи этот салон, – ответила Джоанна.
– Почему бы нет? – сказал Макс, узнав, как много можно заработать в парикмахерском деле. Уильям работал шесть дней в неделю, запись к нему была на восемь недель вперед, и он брал за каждую прическу пятьдесят долларов.
Когда Лью раздумывал о новом счастье отца, он подвергал опасности свое чувство сыновней привязанности. Макс процветал, был более неуемным, чем прежде. Он получал все удовольствия от жизни. А Лью все оставался преданным сыном и верным мужем.
Был ли он слишком консервативен? Слишком прямолинеен? Боялся рисковать? Но почему? Во имя чего? Ради «прекрасного» брака, холодного равнодушия с редкими вспышками страсти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Уилсон молча стоял у окна. Он не смотрел на нее.
– Элен, не надо так надеяться на меня.
– Что ты говоришь? – Элен охватила паника, даже руки похолодели.
– Я не уверен, что могу связать себя какими-либо обязательствами.
– Но я все делаю для тебя. Я живу для тебя!
– Оставь! – Он оттолкнул ее руку. – Я уже говорил тебе, что ты душишь меня. Я прошел весь этот путь. Жена и дети в пригороде. Проклятье!
– Ты знал, где я живу, когда мы встретились, – Элен пыталась нащупать какую-то твердую почву.
– Мне казалось, что ты – другая! – его взгляд как будто отталкивал ее. – Меня это бесит. Я чувствую себя в ловушке, это отвратительно. Ты связываешь меня по рукам и ногам.
– А ты разбиваешь мое сердце! Ты разрываешь меня на части! Сначала ты хочешь одного, потом другого. Ты сам не знаешь, чего ты хочешь! – Элен выкрикнула эти слова в ярости, чуть не плача. Она перешла в наступление – это напомнило ей последнюю ссору с Филом. – У тебя есть любовница. Пока я делаю все, что могу для тебя и для твоей карьеры, ты завел интрижку! Скажи!
Элен прочитала в глазах Уилсона ответ, которого она так боялась.
– Да, – сказал он тихо. – Не знаю зачем, я не люблю ее. – Помолчав, он добавил: – Будет лучше, если я уйду. Сейчас.
Он пошел в спальню и стал укладывать чемодан.
– О, нет, не надо! Прошу тебя! – Элен умоляла, хватая его за руки. – О, Уилсон, я сожалею обо всем, что сказала. Я не хотела. Прости! Не уходи, прошу тебя. Не оставляй меня. Я сделаю все, что ты захочешь.
Элен уговаривала его, унижалась, молила, но он угрюмо продолжал собирать вещи. Молча, не глядя на нее, избегая любого прикосновения к ней.
Элен заплакала, когда он пошел к двери.
– Что я скажу детям? – Они планировали на праздники футбол, вечеринку, катание на коньках и многое другое. – Что я скажу Бренде и Денни?
Уилсон задержался у двери. Он мягко дотронулся до руки Элен.
– Скажи им, что я очень сожалею. – Он и сам чуть не плакал.
Он исчез в Рождественской ночи. Снег шел хлопьями. Сочетание белизны снега и черноты ночи, мерцание свечей придавали всей этой картине некую сказочность, нереальность. Он не мог исчезнуть в этой сказке, у сказки не бывает несчастливого конца. Но это было так. Второй мужчина, которого она любила в своей жизни, ушел, оставив ее одну.
Для Джоанны, однако, сказка имела счастливый конец. Через четыре года после ее ультиматума Максу она вышла за него замуж – в тот же день, когда он получил развод. Четыре ужасных года утомительных переговоров с адвокатами, попытки договориться с Эсме, которая ни за что не хотела давать развод и тянула до бесконечности.
– Но я стою этого, – уверяла Джоанна Макса, когда они отправились в свой медовый месяц на юг Франции.
– Тебе придется постараться, – сказал Макс. Развод стоил ему миллион долларов.
– Я не жалею об этих деньгах, – сказал помолодевший Макс сыну. – Джоанна – самое лучшее, что было в моей жизни.
Лью пришлось согласиться. У Макса было сейчас больше энергии, чем когда-либо, он выглядел на двадцать лет моложе и зарабатывал деньги с удвоенной силой. Деньги и добывание их для Макса значило то же, что краски и творчество значило для Пикассо. Это сравнение было не случайным – он собирался жить так же долго, как Пабло, и быть таким же богатым.
Лью Сван не был дураком. Он понял, что сам вырыл себе яму. Его лучшие намерения вымостили ему дорогу в собственный ад.
Юность Лью прошла не в лучшие годы семейной жизни его родителей. Он видел, как отец изменял матери, и как эти измены подорвали ее уважение к себе, уважение к мужу, ее любовь. Пережив крушение семьи, Лью поклялся, что всегда будет верным мужем. Так оно и было. И когда Рини была раздражительна, и когда она была угрюмо-молчалива, и когда она изредка оттаивала.
Он удвоил внимание к ней во время эмоциональных бурь, вызванных разводом Макса. Чтобы заплатить Эсме, Макс продал торговый центр, оставил ей дом, машины, огромную страховку и алименты.
– А «Декор»? – спросил обеспокоенный Лью.
– Не волнуйся, «Декор» не продается. Он всегда будет наш, – сказал Макс после завершения всех формальностей. Хотя главным в жизни Макса были секс и деньги, у него сохранилось удивительное, сильное чувство семьи. Он боготворил память своего отца, иммигранта, который создал «Декор», продавая там особую краску для ремонта домов. Он привез из Европы формулу этой краски, да еще немного с трудом скопленных денег.
– Позволь мне выкупить твою долю, – предложил Лью. Отделение «Игл» процветало, как Лью и предполагал. Он хотел не только выкупить долю, но у него были планы слияния с другими компаниями. Только на этой неделе ему звонил финансовый магнат из Швейцарии, Рейнхарт Эстес, у которого были прекрасные возможности поставок драпировок и гобеленов. Эстес подумывал о продаже своей компании. Будет ли «Декору» интересно это предложение? Лью попросил представить балансовые отчеты. – Я не собираюсь расширять «Декор» для того, чтобы кто-то другой получал прибыль.
– Нет, я не продам свою долю. С одной стороны, я старый сентиментальный чудак, а с другой – она стоит теперь больше, чем прежде. Ты не смог позволить себе купить ее тогда, и сейчас не сможешь, – сказал Макс. – Ради Бога, не беспокойся, «Декор» – семейное предприятие Сванов. Твое и мое. Эпоха! Так что не волнуйся, хорошо?
Зная, что Макс страшно злится, когда затрагиваются семейные интересы, Лью согласился и выслушал очередное авантюрное предложение отца.
– Салон красоты, вот что! – сказал Макс, смущенно улыбнувшись. – Я купил его для Джоанны в подарок.
«Салон красоты» оказался шикарной парикмахерской на 57-й улице между Пятой и Шестой Авеню, принадлежавшей Уильяму Фергюсону, который раньше был художественным директором у самого Видала Сассуна. Макс посетовал как-то, что Джоанна тратит массу времени и денег у Уильяма.
– Тогда купи этот салон, – ответила Джоанна.
– Почему бы нет? – сказал Макс, узнав, как много можно заработать в парикмахерском деле. Уильям работал шесть дней в неделю, запись к нему была на восемь недель вперед, и он брал за каждую прическу пятьдесят долларов.
Когда Лью раздумывал о новом счастье отца, он подвергал опасности свое чувство сыновней привязанности. Макс процветал, был более неуемным, чем прежде. Он получал все удовольствия от жизни. А Лью все оставался преданным сыном и верным мужем.
Был ли он слишком консервативен? Слишком прямолинеен? Боялся рисковать? Но почему? Во имя чего? Ради «прекрасного» брака, холодного равнодушия с редкими вспышками страсти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95