» – спрашивала она себя сейчас, прикидывая, как бы это выглядело с Натом Баумом. И вдруг Эвелин поймала себя на том, что она достаточно смела в своих мыслях и уже готова делать то, о чем раньше и речи быть не могло.
Эвелин мечтала, чтобы Нат Баум позвонил ей. Она исписала его именем целый блокнотик и даже занесла его в книжечку с адресами, которую хранила в своем кошельке. И сделала она это лишь для того, чтобы полюбоваться, как это будет выглядеть. Свой секрет она хранила, как зеницу ока, и заглядывала в книжечку только тогда, когда, уединившись, была полностью уверена, что никто из штата не нарушит ее покой. Это составляло для нее особое удовольствие.
Однажды на уроке английской литературы, пока учительница занудно рассказывала о символических параллелях между тремя ведьмами из «Леди Макбет» и тремя сестрами из «Короля Лира», Эвелин написала печатными буквами на титульном листе книги из собрания сочинений Шекспира имя Ната Баума, а внизу, отступив немного, и свое собственное. Она пересчитала гласные буквы в их именах – выходило семь. Семь. Значит, это была судьба: Нату и ей было суждено влюбиться друг в друга. Затем она подсчитала все согласные буквы. Их было тринадцать. Число тринадцать приносит несчастье, – значит, она никогда не увидит его снова.
Настроение Эвелин было столь же противоречиво, сколь противоречивы были числовые предзнаменования. Иногда целыми вечерами она просиживала в своей комнате только для того, чтобы, если позвонит Нат, сразу подойти к телефону. Иногда же наоборот– она уходила играть в бридж к своим подругам, никого не предупредив о том, в какой комнате она находится. «Если он позвонит, – думала она, – ему скажут, что меня нет, и он, может быть, захочет узнать, с кем я ушла, и будет ревновать».
Информация о телефонных звонках обычно вывешивалась на доске объявлений около комнаты воспитательницы, этажом ниже спальни Эвелин. По мере того как проходили дни, смотреть на доску стало для Эвелин настоящим мучением. Ее сердце колотилось всякий раз, когда выяснялось, что ей кто-то звонил, но оказывалось, что это или ее мать, или Эрни. И Эвелин с еще бьющимся сердцем тащилась два лестничных марша назад, расстроенная и разочарованная. Она начала загадывать: если у нее хватит силы воли не заглядывать на доску объявлений до шести вечера, то судьба вознаградит ее сообщением о звонке мистера Баума.
Ничто не срабатывало. Господь Бог был безучастен к ее мольбам и обетам. Тогда Эвелин сделала попытку забыть о Нате Бауме, но упрямые чувства не пожелали подчиниться воле. Девушка была не в состоянии понять, как столь короткое знакомство могло произвести на нее такое сильное впечатление. Эвелин удивлялась самой себе и считала, что у нее невроз, правда, точно не представляя, что это такое. И сколько бы она ни уговаривала себя выбросить все из головы, мысли о его необычном костюме, манерах, о том, как они танцевали, прижавшись щека к щеке, упрямо лезли ей в голову. А он все не звонил. И если бы Эвелин даже знала, как связаться с ним, она не посмела бы сделать первый шаг. К Дню Благодарения Нат Баум казался ей далеким и недоступным, как кинозвезда.
День Благодарения, один из самых значительных американских праздников, традиционно широко отмечался в семье Эдвардсов.
Празднование Дня Благодарения в 1945 году было у Эдвардсов особенно торжественным по двум причинам. Первая заключалась в том, что кончилась война, и домой целым и невредимым вернулся старший брат Эвелин – Пит, который служил на Гавайях и который в глаза не видел настоящего сражения. По приезде он начал ежедневно посещать отцовский офис с целью войти в дело. Это было традицией. Так же поступал и сам Саймон, когда был жив его отец. Второй не менее важной причиной было то, что семьи Эдвардсов и Кауфманов с нетерпением ждали объявления помолвки между Эвелин и Эрни.
Эрни в июне 1945 года должен был окончить юридическую школу и собирался идти работать в отцовскую адвокатскую фирму. Его свадьба с Эвелин была бы символическим актом, скрепляющим близкие деловые отношения между Эдвардсами и Кауфманами, приведшие к благополучию обе семьи, а первенец молодых мог бы стать завершением начатого круга.
Дня Благодарения ждали все, кроме Эвелин, которая знала, что потребуют от нее, и не представляла, как сказать «нет». Она не смогла бы огорчить своих родителей, и ей бы не хотелось расстраивать дядюшку Вальтера и тетушку Би, которых любила с самого детства. Девушка приходила в ужас от мысли, что ей придется ослушаться родных, но выходить замуж за Эрни все же не хотелось. Она уже не маленькая, ей девятнадцать лет, и она сама решит, кто ей подходит. Не зная, как объяснить самой себе, и боясь показаться смешной – как можно говорить о любви к человеку, которого она видела всего лишь один раз, – Эвелин чувствовала себя в эти выходные еще более вялой и подавленной, чем обычно.
Эрни и его родители приехали в четверг в половине третьего. Выпив за беседой хересу, они проследовали в гостиную, где их ждал обильный обед: индейка в клюквенном желе, сладкий картофель с фасолью, горячие бисквиты с соусом и наконец на десерт – мороженое. Все это подавалось служанкой-мулаткой, специально приехавшей сюда из Нью-Йорка, чтобы в выходные помочь матери Эвелин по хозяйству.
Говорили, как водится, и о делах, и о политике. Саймон и Вальтер рассуждали о том, как может отразиться на деле Саймона, занимавшегося импортом щетины, появление нейлона, все более широко использующегося при изготовлении дешевых зубных щеток. Они сошлись на том, что распространение синтетических изделий, несомненно, повлечет за собой уменьшение импорта наиболее дешевых сортов щетины, но рынок высококачественных товаров – щетины кабана, буйвола и ламы – скорее всего не пострадает. Затем они перешли к «новому и справедливому курсу», предложенному Трумэном, к мерам борьбы с послевоенной инфляцией и к черному рынку, зарождающемуся во всех сферах, начиная с пшеницы и кончая автомобилями.
Не обошли вниманием и широкие модные лацканы Пита, воскресив тем самым у Эвелин затухающие было болезненные воспоминания о Нате Бауме. И как раз в этот момент дядюшка Вальтер обнял ее и, ласково прижав к себе, спросил при всех о том, когда у молодых будет свадьба.
– Ну что, молодежь, давно пора оформить ваши отношения.
Высокий и худощавый дядюшка Вальтер был очень добрым человеком, но тем не менее Эвелин почему-то всегда уворачивалась от его поцелуев: его густые рыжие усы неприятно щекотали ей лицо.
– Мне бы хотелось видеть на твоем пальце сверкающий бриллиант.
Эвелин покраснела. Ей было неловко чувствовать себя в центре внимания. Ее мать, отец, Пит, тетушка Би, Эрни и дядюшка Вальтер – все смотрели на нее, ожидая, что она скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Эвелин мечтала, чтобы Нат Баум позвонил ей. Она исписала его именем целый блокнотик и даже занесла его в книжечку с адресами, которую хранила в своем кошельке. И сделала она это лишь для того, чтобы полюбоваться, как это будет выглядеть. Свой секрет она хранила, как зеницу ока, и заглядывала в книжечку только тогда, когда, уединившись, была полностью уверена, что никто из штата не нарушит ее покой. Это составляло для нее особое удовольствие.
Однажды на уроке английской литературы, пока учительница занудно рассказывала о символических параллелях между тремя ведьмами из «Леди Макбет» и тремя сестрами из «Короля Лира», Эвелин написала печатными буквами на титульном листе книги из собрания сочинений Шекспира имя Ната Баума, а внизу, отступив немного, и свое собственное. Она пересчитала гласные буквы в их именах – выходило семь. Семь. Значит, это была судьба: Нату и ей было суждено влюбиться друг в друга. Затем она подсчитала все согласные буквы. Их было тринадцать. Число тринадцать приносит несчастье, – значит, она никогда не увидит его снова.
Настроение Эвелин было столь же противоречиво, сколь противоречивы были числовые предзнаменования. Иногда целыми вечерами она просиживала в своей комнате только для того, чтобы, если позвонит Нат, сразу подойти к телефону. Иногда же наоборот– она уходила играть в бридж к своим подругам, никого не предупредив о том, в какой комнате она находится. «Если он позвонит, – думала она, – ему скажут, что меня нет, и он, может быть, захочет узнать, с кем я ушла, и будет ревновать».
Информация о телефонных звонках обычно вывешивалась на доске объявлений около комнаты воспитательницы, этажом ниже спальни Эвелин. По мере того как проходили дни, смотреть на доску стало для Эвелин настоящим мучением. Ее сердце колотилось всякий раз, когда выяснялось, что ей кто-то звонил, но оказывалось, что это или ее мать, или Эрни. И Эвелин с еще бьющимся сердцем тащилась два лестничных марша назад, расстроенная и разочарованная. Она начала загадывать: если у нее хватит силы воли не заглядывать на доску объявлений до шести вечера, то судьба вознаградит ее сообщением о звонке мистера Баума.
Ничто не срабатывало. Господь Бог был безучастен к ее мольбам и обетам. Тогда Эвелин сделала попытку забыть о Нате Бауме, но упрямые чувства не пожелали подчиниться воле. Девушка была не в состоянии понять, как столь короткое знакомство могло произвести на нее такое сильное впечатление. Эвелин удивлялась самой себе и считала, что у нее невроз, правда, точно не представляя, что это такое. И сколько бы она ни уговаривала себя выбросить все из головы, мысли о его необычном костюме, манерах, о том, как они танцевали, прижавшись щека к щеке, упрямо лезли ей в голову. А он все не звонил. И если бы Эвелин даже знала, как связаться с ним, она не посмела бы сделать первый шаг. К Дню Благодарения Нат Баум казался ей далеким и недоступным, как кинозвезда.
День Благодарения, один из самых значительных американских праздников, традиционно широко отмечался в семье Эдвардсов.
Празднование Дня Благодарения в 1945 году было у Эдвардсов особенно торжественным по двум причинам. Первая заключалась в том, что кончилась война, и домой целым и невредимым вернулся старший брат Эвелин – Пит, который служил на Гавайях и который в глаза не видел настоящего сражения. По приезде он начал ежедневно посещать отцовский офис с целью войти в дело. Это было традицией. Так же поступал и сам Саймон, когда был жив его отец. Второй не менее важной причиной было то, что семьи Эдвардсов и Кауфманов с нетерпением ждали объявления помолвки между Эвелин и Эрни.
Эрни в июне 1945 года должен был окончить юридическую школу и собирался идти работать в отцовскую адвокатскую фирму. Его свадьба с Эвелин была бы символическим актом, скрепляющим близкие деловые отношения между Эдвардсами и Кауфманами, приведшие к благополучию обе семьи, а первенец молодых мог бы стать завершением начатого круга.
Дня Благодарения ждали все, кроме Эвелин, которая знала, что потребуют от нее, и не представляла, как сказать «нет». Она не смогла бы огорчить своих родителей, и ей бы не хотелось расстраивать дядюшку Вальтера и тетушку Би, которых любила с самого детства. Девушка приходила в ужас от мысли, что ей придется ослушаться родных, но выходить замуж за Эрни все же не хотелось. Она уже не маленькая, ей девятнадцать лет, и она сама решит, кто ей подходит. Не зная, как объяснить самой себе, и боясь показаться смешной – как можно говорить о любви к человеку, которого она видела всего лишь один раз, – Эвелин чувствовала себя в эти выходные еще более вялой и подавленной, чем обычно.
Эрни и его родители приехали в четверг в половине третьего. Выпив за беседой хересу, они проследовали в гостиную, где их ждал обильный обед: индейка в клюквенном желе, сладкий картофель с фасолью, горячие бисквиты с соусом и наконец на десерт – мороженое. Все это подавалось служанкой-мулаткой, специально приехавшей сюда из Нью-Йорка, чтобы в выходные помочь матери Эвелин по хозяйству.
Говорили, как водится, и о делах, и о политике. Саймон и Вальтер рассуждали о том, как может отразиться на деле Саймона, занимавшегося импортом щетины, появление нейлона, все более широко использующегося при изготовлении дешевых зубных щеток. Они сошлись на том, что распространение синтетических изделий, несомненно, повлечет за собой уменьшение импорта наиболее дешевых сортов щетины, но рынок высококачественных товаров – щетины кабана, буйвола и ламы – скорее всего не пострадает. Затем они перешли к «новому и справедливому курсу», предложенному Трумэном, к мерам борьбы с послевоенной инфляцией и к черному рынку, зарождающемуся во всех сферах, начиная с пшеницы и кончая автомобилями.
Не обошли вниманием и широкие модные лацканы Пита, воскресив тем самым у Эвелин затухающие было болезненные воспоминания о Нате Бауме. И как раз в этот момент дядюшка Вальтер обнял ее и, ласково прижав к себе, спросил при всех о том, когда у молодых будет свадьба.
– Ну что, молодежь, давно пора оформить ваши отношения.
Высокий и худощавый дядюшка Вальтер был очень добрым человеком, но тем не менее Эвелин почему-то всегда уворачивалась от его поцелуев: его густые рыжие усы неприятно щекотали ей лицо.
– Мне бы хотелось видеть на твоем пальце сверкающий бриллиант.
Эвелин покраснела. Ей было неловко чувствовать себя в центре внимания. Ее мать, отец, Пит, тетушка Би, Эрни и дядюшка Вальтер – все смотрели на нее, ожидая, что она скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80