Заносчивые россияне не могли простить царю симпатии к иноземцам, ревниво отмечая каждый знак внимания, каждое пожалование подданным Речи Посполитой. Осведомленному в текущих политических делах греку не могло не показаться забавным, что получившие огромные пожалования чиновники государева двора обвиняли Дмитрия Ивановича в расточительности. Подсчет денег в чужих карманах, как давно заметил Игнатий, был вообще в крови северных варваров, но ведь бояре сами требовали от царя рассчитаться с литвой!
Вступив в Москву, Дмитрий Иванович ясно показал, что не намерен опираться на наемников, сопровождавших его из Речи Посполитой, и фактически отдал себя в руки россиян. Он сохранил привилегии стрельцов, несших охрану на стенах Кремля и улицах столицы, и принял на свою службу западноевропейских наемников, доверив им, вслед за Борисом Годуновым, функцию дворцовой стражи. Заносчивая шляхта и склонные к буйству литовские жолнеры, уже не раз показавшие Дмитрию Ивановичу свою ненадежность, были всем скопом помещены на дворе, где обычно останавливались иностранные посольства, и жили в большой тесноте.
Дмитрий Иванович хотел расстаться с наемной литвой миром, но не мог терпеть в своей столице бесчинств, к которым шляхта и жолнеры привыкли на родине. Вскоре после коронации один из шляхтичей был присужден городскими властями к торговой казни (публичному битью); едва палач взялся за батоги, литовцы напали на приставов; москвичи в свою очередь бросились на вооруженных возмутителей спокойствия. После изрядного побоища литва отступила на свой двор, вскоре осажденный десятками тысяч горожан.
Чтобы предотвратить весьма опасное в политическом плане избиение иноземцев, Дмитрий Иванович приказал им выдать зачинщиков, обещая отнестись к ним милостиво. «В противном случае прикажу, – велел он сказать, – привести пушки и снести вас с двором до основания, не щадя даже самых малых детей!» Москвичи разошлись по домам, когда трое особо отличившихся в побоище шляхтичей были выданы и отведены в тюрьму (откуда через двое суток их тайно выпустили). После этого урока литва поутихла, но, даже получив жалованье, многие наемники остались в Москве, ожидая невесть каких наград и быстро спиваясь.
Ни один шляхтич не был пожалован землями, которые Дмитрий Иванович раздавал исключительно русскому дворянству. Гетманы, ротмистры и другие начальствующие лица получили весьма крупные суммы денег; гусары, имевшие по два-четыре коня , – по 192 рубля на коня; мелкая шляхта – по 12 рублей (годовое жалованье русского дворянина); все получали также обильный «корм», которого хватало на целую свиту слуг. Однако мало кому из авантюристов богатство пошло на пользу: деньги благополучно перекочевали к предприимчивым москвичам, а вернувшиеся в Речь Посполитую оборванцы на чем свет стоит поносили прижимистого царя.
Недовольными оказались и многие польско-литовские магнаты, надеявшиеся сказочно обогатиться русскими деньгами, землями, расширить свое влияние в России и Речи Посполитой. Претендент на престол расплачивался за помощь векселями на огромные суммы, отнюдь не соответствовавшие реальному вкладу взаимодавцев в дело возвращения Дмитрия на отеческий престол. Казенный приказ, рассматривавший предъявленные расписки Дмитрия Ивановича, в большинстве случаев отказывался оплачивать несуразные «долги». Даже такой влиятельный магнат, как Адам Вишневецкий, конюший претендента, получил в Казенном приказе от ворот поворот, что, конечно, не улучшило отношения к московскому царю в Речи Посполитой.
В этих условиях разговоры о том, что Дмитрий Иванович (или Лжедмитрий, как величали царя враги) служит интересам нанявшего его чужого государства, были просто нелепы. Заседавшему в Думе патриарху Игнатию, как и всем приближенным к самодержцу иерархам и царедворцам, была отлично известна история конфликта наследника московского престола с польско-литовскими властями, начавшегося еще со времени его похода на Русь.
Мало того что король и многие его приближенные пытались воспрепятствовать выступлению самозванца. В январе 1605 года его покинул даже главнокомандующий Юрий Мнишек, а вскоре сейм решительно высказался за сохранение мира с Борисом Годуновым. Рассмотрев полученные тайным путем материалы сейма, патриарх Игнатий, архиереи и думные чины вполне убедились в беспочвенности слухов о якобы поддержавшей Дмитрия Ивановича польской интриге.
В инструкциях своим представителям на сейме шляхта требовала «строгого постановления» против лиц, которые «выезжают под разными предлогами из королевства с большими отрядами, над которыми самозванно присваивают себе гетманскую власть», и нарушают мирные договоры с соседями «к великому затруднению и вреду Речи Посполитой». «Дурной пример» Мнишека, поддержавшего недостойного доверия самозванца вопреки воле короля и сейма, резко осуждался.
Король Сигизмунд III заявил, что не успел проверить сомнительную личность «Димитрия»; кастелян Познанский Ян Остророг молил Бога, чтобы самозванец не вернулся, ибо ушедшие с ним буяны для страны «тяжелее неприятеля»; великий маршал Литовский пан Дорогостайский призывал вернуть на родину ушедшую с Дмитрием шляхту, одновременно предупреждая короля, что сии нарушители порядка могут, вернувшись, покуситься и на его жизнь и произвести в Речи Посполитой тот переворот, который задумали осуществить «в Московском государстве».
Посол Дмитрия Ивановича не был пропущен в Речь Посполитую, послу Бориса Годунова магнаты по итальянской моде вешали спагетти на уши, но между собой участники сейма высказывались откровенно. Все весьма опасались разрыва мирного договора с Россией, включая коронного гетмана и канцлера Речи Посполитой Яна Замойского. Прощальная речь прославленного старца очертила систему внутренних и внешних задач Речи Посполитой, осуществлению которых помешала бы война с Россией.
«Если бы московские бояре и архиереи, – думал в своем заточении экс-патриарх Игнатий, – с должным вниманием отнеслись к предоставленному им разведкой тексту речи выдающегося государственного деятеля, они не поставили бы Россию на грань катастрофы». В отличие от Василия Шуйского и ему подобных, слова неспособных сказать без призывов оборонить православие от «всех видимых и невидимых врагов», прагматичный канцлер вообще исключал вопросы вероисповедания из политических оценок.
Главной опасностью для Речи Посполитой Замойский считал экспансию Османской империи, которой следовало противостоять всеми дипломатическими и военными средствами. От Крыма можно было откупиться и придерживать хана, как борзую на привязи, для использования по мере надобности (надо думать, против России и собственного неспокойного казачества).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97