царь чинно молчал.
По лицу Мнишека было заметно, что он растерялся, увидав некогда бедного соискателя престола во всем блеске царственного величия. Старый магнат не утратил шляхетской фанаберии и даже позволил в своей речи нескромные намеки на прежнюю ничтожность государя, но патриарх Игнатий видел, что в главном он будет более уступчив, чем намеревался.
Несмотря на увещевания Римского Папы, его нунция и иезуитов, призывавших Мнишеков высоко нести знамя католичества, воевода уже внутренне согласился, что царственное величие дочери стоит внешних проявлений веры. По дороге на Русь Марина была окружена католическим духовенствам и, соблюдая московские приличия, как требовал ее жених, истово предавалась молитвам по чуждому здешним людям обряду. С этим в Москве придется покончить.
Юрий Мнишек согласился, чтобы его дочь выполняла все православные обряды и не смущала россиян иной верой, сохраняя ее, если желает, только для личного, келейного употребления. Не только венчаться на Российское царство, но и жить в Москве она должна была в согласии с местными обычаями. Воевода понимал, конечно, что надежды католического духовенства, будто Марина сможет повлиять в его пользу на мужа или воспитать в католическом духе детей, оказываются тщетными. Но по сравнению с положением, которое должна была занять его дочь и он сам, уступки не казались воеводе чрезмерными.
Католические власти как будто специально разжигали религиозное противостояние, ни на йоту не желая поступиться обрядностью. На Руси же считали, что православные являются не только благочестивейшими, но вообще единственными в мире христианами. Не смейте «вменять латынское богопротивное крещение во истинное святое христианское купельное порождение!» – требовали ревнители веры на Освященном Соборе.
Католическое крещение, по их мнению, было не крещением, а грехом. Только крестив католика по православному обряду, его, как бывшего язычника, можно было считать христианином. В свою очередь Клавдий Ронгони не признавал православного церковного обряда. «Повсюду почти видим, – писал он Дмитрию Ивановичу 3 февраля 1606 года, – что Латинской церкви люди посягают жен греческого закона, а греческой веры женятся на исповедающих римскую, оставляя их невозбранно при своих обрядах и при своей вере; в обоих бо сих обрядах одинаковое исповедуется таинство, от римского и униатского духовенства установленное». Существование Греческой церкви, не принявшей унию, Ронгони учитывать отказывался .
Ответ из Москвы не замедлил последовать: посоветовавшись с Освященным Собором, государь сделал пожалование членам львовского православного братства как «несумненным и непоколебимым в нашей истинной правой хрестьянской вере греческого закону» . Однако Дмитрий Иванович не мог уступить православным ревнителям и заставить Марину заново креститься. Патриарх Игнатий знал: царь не боится угроз Ронгони, что в этом случае «многие могут произойти ссоры», но не желает проявлять нетерпимость к католикам – и по внутреннему убеждению, и в связи с планами выдвижения своей кандидатуры на польский престол.
Между тем в Риме конгрегация кардиналов и теологов обсудила вопрос о том, позволительно ли католичке Марине Мнишек сообразоваться при венчании на московский престол с православными обычаями. 4 марта 1606 года кардинал Боргезе осчастливил Клавдия Ронгони сообщением, что папский престол категорически отказал Дмитрию Ивановичу в его просьбе. Патриарху Игнатию стоило немалого труда утишить гнев государя, допустившего нелестные выражения в адрес Павла V.
Московский первосвятитель понимал, что неуравновешенного государя умело толкают с двух сторон к опасным решениям. Но там, где трудно было найти принципиальный выход, многоопытный грек видел возможность склонить к согласию человеческие страсти. У Мнишеков властолюбие превозмогло запрет Рима – и получилось для православных неплохо: католичка, принявшая православные обряды и не последовавшая воле Папы, не оставалась, по существу, в лоне Католической церкви.
Православное духовенство было собрано на Собор под председательством патриарха, где каждый мог продемонстрировать свою принципиальность и поспорить с царем, лично объяснившим, почему он не считает для Марины необходимым второй раз креститься. Архиереи, архимандриты и игумены прекрасно знали, что государь допускает возражения и даже в крайнем случае ничего серьезного им не грозит.
Действительно, прославленный крутым нравом митрополит Казанский и Свияжский Гермоген, возражая Дмитрию Ивановичу, возопил: «Царю! Не подобает христианскому царю поняти некрещеную, и во святую церковь вводити, и костелы римские и ропаты (кирхи. – А. Б.) немецкие строити! Не буди, царю, тако творити! Некотории прежний цари тако сотвориша нечестивии, яко ты хощеши творити тако!» Это выступление поддержал епископ Коломенский Иосиф.
Смелый Гермоген добился только одного – он был выслан из столицы в свою епархию; Иосифа не постигло и такое наказание. Впрочем, у Дмитрия Ивановича не было особого основания для гнева: коллеги немедленно оспорили суждения Гермогена и Иосифа, а те, видя себя в полном одиночестве, своевременно «умолкоша». В результате Собор русского православного духовенства единогласно постановил венчать Марину Мнишек на царство по православному обряду, не требуя от нее особого крещения.
Наличие некоторых споров в ходе обсуждения вопроса оказалось даже полезным, ибо отвлекло умы от необычности самого замысла короновать царицу царским венцом. Это было не принято, более того, царицы традиционно не могли претендовать на престол. Дмитрий Иванович, не устававший изъявлять уважение к матери и подчеркивавший ее царскую власть, венчанием своей жены явно хотел добиться большего, чем полагали упершиеся в формальный вопрос консерваторы.
Въезд в Москву и венчание на царство Марины Мнишек были задуманы как триумф единения соседних славянских народов, как торжественное начало совместных великих свершений. Россияне и литва старались блеснуть всеми своими достоинствами. Было заранее объявлено через глашатаев, чтобы 2 мая были оставлены все дела, надеты лучшие наряды, а имеющие коней с двух часов утра выехали за город для встречи царицы по множеству наведенных через Москву-реку мостов.
Ясным весенним утром огромное пространство перед городом напоминало поле, сплошь покрытое сказочными цветами. Стройные ряды стрельцов на отличных конях, в новых кафтанах красного сукна со сверкающими знаками различия полков и ружьями поперек седел пересекали многоцветную толпу, придавая ей вид клумб. С восемью стрелецкими полками соперничали молодецкой выправкой многочисленные дворянские сотни в бархатных и парчовых кафтанах, усыпанных драгоценными нашивками, с наброшенными в виде плащей легкими шубами, с украшенными самоцветными каменьями саблями, пистолями и кинжалами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
По лицу Мнишека было заметно, что он растерялся, увидав некогда бедного соискателя престола во всем блеске царственного величия. Старый магнат не утратил шляхетской фанаберии и даже позволил в своей речи нескромные намеки на прежнюю ничтожность государя, но патриарх Игнатий видел, что в главном он будет более уступчив, чем намеревался.
Несмотря на увещевания Римского Папы, его нунция и иезуитов, призывавших Мнишеков высоко нести знамя католичества, воевода уже внутренне согласился, что царственное величие дочери стоит внешних проявлений веры. По дороге на Русь Марина была окружена католическим духовенствам и, соблюдая московские приличия, как требовал ее жених, истово предавалась молитвам по чуждому здешним людям обряду. С этим в Москве придется покончить.
Юрий Мнишек согласился, чтобы его дочь выполняла все православные обряды и не смущала россиян иной верой, сохраняя ее, если желает, только для личного, келейного употребления. Не только венчаться на Российское царство, но и жить в Москве она должна была в согласии с местными обычаями. Воевода понимал, конечно, что надежды католического духовенства, будто Марина сможет повлиять в его пользу на мужа или воспитать в католическом духе детей, оказываются тщетными. Но по сравнению с положением, которое должна была занять его дочь и он сам, уступки не казались воеводе чрезмерными.
Католические власти как будто специально разжигали религиозное противостояние, ни на йоту не желая поступиться обрядностью. На Руси же считали, что православные являются не только благочестивейшими, но вообще единственными в мире христианами. Не смейте «вменять латынское богопротивное крещение во истинное святое христианское купельное порождение!» – требовали ревнители веры на Освященном Соборе.
Католическое крещение, по их мнению, было не крещением, а грехом. Только крестив католика по православному обряду, его, как бывшего язычника, можно было считать христианином. В свою очередь Клавдий Ронгони не признавал православного церковного обряда. «Повсюду почти видим, – писал он Дмитрию Ивановичу 3 февраля 1606 года, – что Латинской церкви люди посягают жен греческого закона, а греческой веры женятся на исповедающих римскую, оставляя их невозбранно при своих обрядах и при своей вере; в обоих бо сих обрядах одинаковое исповедуется таинство, от римского и униатского духовенства установленное». Существование Греческой церкви, не принявшей унию, Ронгони учитывать отказывался .
Ответ из Москвы не замедлил последовать: посоветовавшись с Освященным Собором, государь сделал пожалование членам львовского православного братства как «несумненным и непоколебимым в нашей истинной правой хрестьянской вере греческого закону» . Однако Дмитрий Иванович не мог уступить православным ревнителям и заставить Марину заново креститься. Патриарх Игнатий знал: царь не боится угроз Ронгони, что в этом случае «многие могут произойти ссоры», но не желает проявлять нетерпимость к католикам – и по внутреннему убеждению, и в связи с планами выдвижения своей кандидатуры на польский престол.
Между тем в Риме конгрегация кардиналов и теологов обсудила вопрос о том, позволительно ли католичке Марине Мнишек сообразоваться при венчании на московский престол с православными обычаями. 4 марта 1606 года кардинал Боргезе осчастливил Клавдия Ронгони сообщением, что папский престол категорически отказал Дмитрию Ивановичу в его просьбе. Патриарху Игнатию стоило немалого труда утишить гнев государя, допустившего нелестные выражения в адрес Павла V.
Московский первосвятитель понимал, что неуравновешенного государя умело толкают с двух сторон к опасным решениям. Но там, где трудно было найти принципиальный выход, многоопытный грек видел возможность склонить к согласию человеческие страсти. У Мнишеков властолюбие превозмогло запрет Рима – и получилось для православных неплохо: католичка, принявшая православные обряды и не последовавшая воле Папы, не оставалась, по существу, в лоне Католической церкви.
Православное духовенство было собрано на Собор под председательством патриарха, где каждый мог продемонстрировать свою принципиальность и поспорить с царем, лично объяснившим, почему он не считает для Марины необходимым второй раз креститься. Архиереи, архимандриты и игумены прекрасно знали, что государь допускает возражения и даже в крайнем случае ничего серьезного им не грозит.
Действительно, прославленный крутым нравом митрополит Казанский и Свияжский Гермоген, возражая Дмитрию Ивановичу, возопил: «Царю! Не подобает христианскому царю поняти некрещеную, и во святую церковь вводити, и костелы римские и ропаты (кирхи. – А. Б.) немецкие строити! Не буди, царю, тако творити! Некотории прежний цари тако сотвориша нечестивии, яко ты хощеши творити тако!» Это выступление поддержал епископ Коломенский Иосиф.
Смелый Гермоген добился только одного – он был выслан из столицы в свою епархию; Иосифа не постигло и такое наказание. Впрочем, у Дмитрия Ивановича не было особого основания для гнева: коллеги немедленно оспорили суждения Гермогена и Иосифа, а те, видя себя в полном одиночестве, своевременно «умолкоша». В результате Собор русского православного духовенства единогласно постановил венчать Марину Мнишек на царство по православному обряду, не требуя от нее особого крещения.
Наличие некоторых споров в ходе обсуждения вопроса оказалось даже полезным, ибо отвлекло умы от необычности самого замысла короновать царицу царским венцом. Это было не принято, более того, царицы традиционно не могли претендовать на престол. Дмитрий Иванович, не устававший изъявлять уважение к матери и подчеркивавший ее царскую власть, венчанием своей жены явно хотел добиться большего, чем полагали упершиеся в формальный вопрос консерваторы.
Въезд в Москву и венчание на царство Марины Мнишек были задуманы как триумф единения соседних славянских народов, как торжественное начало совместных великих свершений. Россияне и литва старались блеснуть всеми своими достоинствами. Было заранее объявлено через глашатаев, чтобы 2 мая были оставлены все дела, надеты лучшие наряды, а имеющие коней с двух часов утра выехали за город для встречи царицы по множеству наведенных через Москву-реку мостов.
Ясным весенним утром огромное пространство перед городом напоминало поле, сплошь покрытое сказочными цветами. Стройные ряды стрельцов на отличных конях, в новых кафтанах красного сукна со сверкающими знаками различия полков и ружьями поперек седел пересекали многоцветную толпу, придавая ей вид клумб. С восемью стрелецкими полками соперничали молодецкой выправкой многочисленные дворянские сотни в бархатных и парчовых кафтанах, усыпанных драгоценными нашивками, с наброшенными в виде плащей легкими шубами, с украшенными самоцветными каменьями саблями, пистолями и кинжалами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97