Теперь ко всему этому добавилось пьянство.
Они подошли к берегу озера.
– Я сейчас… через пять минут буду в норме… – Игорь разбежался и нырнул в озеро.
– Смотри, не утони с перепоя, – крикнул ему вслед Владимир.
Вода в озере, которое пополнялось горными ручьями, была холодная. Игорь вынырнул метрах в двадцати от берега и поплыл. Через пять минут он, как и обещал, вернулся.
– Ну, я тебя слушаю. О чем ты хотел со мной поговорить? – спросил он, подходя к Владимиру и садясь рядом с ним на песок.
– Протрезвел?
– Почти. – Игорь лёг на нагретый песок, закинув руки за голову, и приготовился слушать. – Было бы от чего пьянеть, вино слабенькое, – проговорил он, закрывая глаза.
– Ну, если ты уже протрезвел, то ответь мне: собираешься ли ты возвращаться к своим?
– Это в лагерь, что ли?
– А куда же ещё?
– А что? Эта гадюка уползла?
– Не знаю. Но думаю, что нет.
– Тогда как, позволь тебя спросить, мы вернёмся? Может быть, у тебя есть бластер, чтобы прикончить рептилию?
– Надо что-то придумать.
– Вот и думай! А я ничего не могу придумать. А потом…
– Что потом?
– Потом, здесь не так уж и плохо. Я бы сказал, даже очень неплохо! – он перевернулся и лёг на живот, подставляя спину тёплым лучам солнца.
– Сам посуди, командир, – назвал он Владимира по старой памяти, – мягкий ровный климат, обильная вкусная еда… женщины… ты только полюбуйся на них. Каждая из спасённых нами от кентавров могла бы быть на Земле кинозвездой. И притом они никогда не стареют! Мы с тобой, командир, попали в рай, который был когда-то утерян людьми. Чего тебе ещё надо?
– И тебе не надоело это вынужденное безделье?
– Представь себе, нет!
– Не понимаю тебя.
– А что тут понимать? Скажи мне, во имя чего человек трудится?
– Как во имя чего? Да все, что мы имеем, создано трудом, в том числе и цивилизация.
– Вот-вот! Создано трудом. Следовательно, – Игорь окончательно протрезвел, – следовательно, – повторил он, снова ложась на спину и закидывая руки за голову, – мы трудимся для того, чтобы что-то иметь? Не так ли?
– Не совсем, но приблизительно так, – не понимая, куда он клонит, – согласился Владимир.
– Пусть будет приблизительно. Ты согласен, что труд должен иметь какой-то смысл?
– Естественно! Нет ничего хуже бессмысленного труда.
– Прекрасно! Ну а какой смысл труда здесь? Здесь мы имеем все, что нам необходимо. Тут так тепло, что можно обходиться без одежды. Не надо обрабатывать поля, чтобы иметь пищу. Любой труд, если смотреть в корень, сводится к тому, чтобы защитить своё бренное тело от холода и голода. Все остальное имеет производное значение. И коль нет этих двух великих начал: холода и голода, то и труд теряет смысл.
– Но так можно превратиться в животное.
– Совершенно верно! Ну и что? Вот ты говорил о цивилизации. А для чего она, «цивилизация»?
– Как, для чего?
– Вот я спрашиваю, какова конечная цель цивилизации?
– Могущество разума, человека… ну и…
– И? И что ещё?
– Счастье человека…
– Правильно! Счастье! Ради этого счастья и создаётся цивилизация. Ну, а что делать, если я полностью счастлив? Мне не нужна техника цивилизации, её машины, вычислительные устройства и тому подобное. Все, что мне нужно, я имею здесь. Следовательно, у меня нет причин желать каких-то изменений. Мне и так хорошо. Поэтому труд теряет свою цель, а следовательно, становится бессмысленным.
– Ты не прав. Труд является потребностью мыслящего человека.
– Слышал эту теорию. Возможно, она и верна. Но в ней опять-таки говорится об осмысленном труде, то есть таком, в результатах которого человек испытывает нужду. А здесь? Ну, в чем мы испытываем нужду? Скажи, и я с удовольствием начну трудиться, если буду знать цель своего труда.
– Постой! Ты что же, считаешь, что полное материальное обеспечение потребностей человека исключает его желание трудиться? Тогда ответь мне, почему на Земле люди довольно-таки богатые и всем обеспеченные продолжают трудиться, причём трудятся с полной отдачей сил.
– Ну, это легко объясняется. Люди трудятся для того, чтобы сохранить то, что они имеют, чтобы не отняли у них богатство те, кто менее обеспечен. Они трудятся, чтобы сохранить власть, ибо, потеряв власть, они потеряют и сверхнормативное обеспечение. Понимаешь, на Земле всегда существовало материальное неравенство. И это неравенство стимулировало трудовую деятельность человека. Те, кто был менее обеспечен, трудились для того, чтобы достичь более высокой степени обеспечения и положения в обществе, другие – для того, чтобы сохранить своё положение. Если бы там, на Земле, удалось достичь, как когда-то мечтали, материального равенства, которое гарантировалось бы каждому человеку вне зависимости от его вклада в общий труд, то люди перестали бы трудиться. Здесь же сама природа создала такие условия. Цивилизация фактически была создана потому, что голодные работали на сытых. Здесь все сыты, и никого не надо заставлять строить города, проводить дороги, ну и все прочее, чем отличается цивилизация. Заметь, здесь даже не ценится золото и драгоценные камни. Почему? Да потому, что на Земле они были как бы концентрацией голода, то есть возможности заставить голодного работать на сытого. Единственную ценность здесь представляют женщины, и из-за них происходят тут всякие стычки и сражения. Все остальное жители этой планеты получают даром. Даже бессмертие.
– Ну хорошо, ты прав. Труд должен иметь смысл. Я с этим согласен. Но вот ответь мне на такой вопрос. Если в чем-то имеется потребность, будет ли это стимулировать труд?
– Думаю, что да.
– Вот ты и попался! Я хотел было создать мастерскую, сделать ткацкий станок, но никто меня не поддержал, даже ты и то бросил работу.
– Не было смысла.
– Как? Разве нет потребности в одежде? Посмотри вокруг, все ходят почти голые.
– Тепло.
– Разве дело только в том, что тепло?
– Ах! Тебя шокирует, что женщины здесь ходят голыми? Ты считаешь это неприличным?
– Конечно. А ты что, нет?
– Представь себе, что ты находишься в Лувре.
– Причём тут Лувр?
– А притом, – Игорь рассмеялся, – притом, что если бы здесь разгуливали голяком старухи с отвисшими животами и варикозными ногами, я бы с тобой согласился, что это крайне неприлично. Послушай, дружище, ты напрасно отделяешься от всех!
– От кого это «от всех»? От твоих грязных фавнов? Ты что, думаешь, я буду принимать участие во всех ваших безобразиях?
– Ну зачем ты так? Все, мой друг, относительно. Здесь не Земля, а другая планета, другой народ, другие обычаи, а в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не лезут. Нельзя на все смотреть со своей колокольни. Представь, что фавны вдруг очутились на Земле и стали бы вести себя там, как ведут здесь… Что было бы? Не правда ли странно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Они подошли к берегу озера.
– Я сейчас… через пять минут буду в норме… – Игорь разбежался и нырнул в озеро.
– Смотри, не утони с перепоя, – крикнул ему вслед Владимир.
Вода в озере, которое пополнялось горными ручьями, была холодная. Игорь вынырнул метрах в двадцати от берега и поплыл. Через пять минут он, как и обещал, вернулся.
– Ну, я тебя слушаю. О чем ты хотел со мной поговорить? – спросил он, подходя к Владимиру и садясь рядом с ним на песок.
– Протрезвел?
– Почти. – Игорь лёг на нагретый песок, закинув руки за голову, и приготовился слушать. – Было бы от чего пьянеть, вино слабенькое, – проговорил он, закрывая глаза.
– Ну, если ты уже протрезвел, то ответь мне: собираешься ли ты возвращаться к своим?
– Это в лагерь, что ли?
– А куда же ещё?
– А что? Эта гадюка уползла?
– Не знаю. Но думаю, что нет.
– Тогда как, позволь тебя спросить, мы вернёмся? Может быть, у тебя есть бластер, чтобы прикончить рептилию?
– Надо что-то придумать.
– Вот и думай! А я ничего не могу придумать. А потом…
– Что потом?
– Потом, здесь не так уж и плохо. Я бы сказал, даже очень неплохо! – он перевернулся и лёг на живот, подставляя спину тёплым лучам солнца.
– Сам посуди, командир, – назвал он Владимира по старой памяти, – мягкий ровный климат, обильная вкусная еда… женщины… ты только полюбуйся на них. Каждая из спасённых нами от кентавров могла бы быть на Земле кинозвездой. И притом они никогда не стареют! Мы с тобой, командир, попали в рай, который был когда-то утерян людьми. Чего тебе ещё надо?
– И тебе не надоело это вынужденное безделье?
– Представь себе, нет!
– Не понимаю тебя.
– А что тут понимать? Скажи мне, во имя чего человек трудится?
– Как во имя чего? Да все, что мы имеем, создано трудом, в том числе и цивилизация.
– Вот-вот! Создано трудом. Следовательно, – Игорь окончательно протрезвел, – следовательно, – повторил он, снова ложась на спину и закидывая руки за голову, – мы трудимся для того, чтобы что-то иметь? Не так ли?
– Не совсем, но приблизительно так, – не понимая, куда он клонит, – согласился Владимир.
– Пусть будет приблизительно. Ты согласен, что труд должен иметь какой-то смысл?
– Естественно! Нет ничего хуже бессмысленного труда.
– Прекрасно! Ну а какой смысл труда здесь? Здесь мы имеем все, что нам необходимо. Тут так тепло, что можно обходиться без одежды. Не надо обрабатывать поля, чтобы иметь пищу. Любой труд, если смотреть в корень, сводится к тому, чтобы защитить своё бренное тело от холода и голода. Все остальное имеет производное значение. И коль нет этих двух великих начал: холода и голода, то и труд теряет смысл.
– Но так можно превратиться в животное.
– Совершенно верно! Ну и что? Вот ты говорил о цивилизации. А для чего она, «цивилизация»?
– Как, для чего?
– Вот я спрашиваю, какова конечная цель цивилизации?
– Могущество разума, человека… ну и…
– И? И что ещё?
– Счастье человека…
– Правильно! Счастье! Ради этого счастья и создаётся цивилизация. Ну, а что делать, если я полностью счастлив? Мне не нужна техника цивилизации, её машины, вычислительные устройства и тому подобное. Все, что мне нужно, я имею здесь. Следовательно, у меня нет причин желать каких-то изменений. Мне и так хорошо. Поэтому труд теряет свою цель, а следовательно, становится бессмысленным.
– Ты не прав. Труд является потребностью мыслящего человека.
– Слышал эту теорию. Возможно, она и верна. Но в ней опять-таки говорится об осмысленном труде, то есть таком, в результатах которого человек испытывает нужду. А здесь? Ну, в чем мы испытываем нужду? Скажи, и я с удовольствием начну трудиться, если буду знать цель своего труда.
– Постой! Ты что же, считаешь, что полное материальное обеспечение потребностей человека исключает его желание трудиться? Тогда ответь мне, почему на Земле люди довольно-таки богатые и всем обеспеченные продолжают трудиться, причём трудятся с полной отдачей сил.
– Ну, это легко объясняется. Люди трудятся для того, чтобы сохранить то, что они имеют, чтобы не отняли у них богатство те, кто менее обеспечен. Они трудятся, чтобы сохранить власть, ибо, потеряв власть, они потеряют и сверхнормативное обеспечение. Понимаешь, на Земле всегда существовало материальное неравенство. И это неравенство стимулировало трудовую деятельность человека. Те, кто был менее обеспечен, трудились для того, чтобы достичь более высокой степени обеспечения и положения в обществе, другие – для того, чтобы сохранить своё положение. Если бы там, на Земле, удалось достичь, как когда-то мечтали, материального равенства, которое гарантировалось бы каждому человеку вне зависимости от его вклада в общий труд, то люди перестали бы трудиться. Здесь же сама природа создала такие условия. Цивилизация фактически была создана потому, что голодные работали на сытых. Здесь все сыты, и никого не надо заставлять строить города, проводить дороги, ну и все прочее, чем отличается цивилизация. Заметь, здесь даже не ценится золото и драгоценные камни. Почему? Да потому, что на Земле они были как бы концентрацией голода, то есть возможности заставить голодного работать на сытого. Единственную ценность здесь представляют женщины, и из-за них происходят тут всякие стычки и сражения. Все остальное жители этой планеты получают даром. Даже бессмертие.
– Ну хорошо, ты прав. Труд должен иметь смысл. Я с этим согласен. Но вот ответь мне на такой вопрос. Если в чем-то имеется потребность, будет ли это стимулировать труд?
– Думаю, что да.
– Вот ты и попался! Я хотел было создать мастерскую, сделать ткацкий станок, но никто меня не поддержал, даже ты и то бросил работу.
– Не было смысла.
– Как? Разве нет потребности в одежде? Посмотри вокруг, все ходят почти голые.
– Тепло.
– Разве дело только в том, что тепло?
– Ах! Тебя шокирует, что женщины здесь ходят голыми? Ты считаешь это неприличным?
– Конечно. А ты что, нет?
– Представь себе, что ты находишься в Лувре.
– Причём тут Лувр?
– А притом, – Игорь рассмеялся, – притом, что если бы здесь разгуливали голяком старухи с отвисшими животами и варикозными ногами, я бы с тобой согласился, что это крайне неприлично. Послушай, дружище, ты напрасно отделяешься от всех!
– От кого это «от всех»? От твоих грязных фавнов? Ты что, думаешь, я буду принимать участие во всех ваших безобразиях?
– Ну зачем ты так? Все, мой друг, относительно. Здесь не Земля, а другая планета, другой народ, другие обычаи, а в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не лезут. Нельзя на все смотреть со своей колокольни. Представь, что фавны вдруг очутились на Земле и стали бы вести себя там, как ведут здесь… Что было бы? Не правда ли странно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114