Так произошло с утверждением, что Б.Е. Щербина и Ю.А. Израэль на пресс-конференции 6 мая 1986 г. заявили: радиоактивность в районе четвёртого энергоблока составляет всего 25 мР/ч. Говорили они другое.
Критиковать и Щербину, и Израэля, и ведомства есть за что, обоснованно критиковать, но Г. Медведев этого вовсе не собирался делать. Да это видно и из его жизненной позиции. На протяжении всей повести сквозит его причастность к сильным мира сего. Посмотрите, он всё с генералами, министрами, всё инструктирует. И курьеры, курьеры, курьеры! На самом деле не так, ну, да желание уж больно сильно принадлежать к сонму великих.
Выход за очерченный круг чреват по меньшей мере неопределённостью. А так всё в порядке. Поддержал, и с перебором, правительственную версию. Лояльный человек.
Непонятно, что имел в виду Б. Куркин, говоря, что для публикации «Чернобыльской тетради» автору нужно было проявить мужество. Какое тут нужно мужество? Добавил клеветы на погибших и сидящих в заключении. Смелый человек!
А кого же тогда хамом называть? Клеветником? По поводу предисловия Андрея Дмитриевича Сахарова к «Чернобыльской тетради» могу только с горечью сказать: видимо, никогда порядочный человек не научится распознавать многоликую подлость.
Ю.Н. Щербак Повесть «Чернобыль»
Здесь всё проще. Повесть «Чернобыль» явно не тянет на «выдающееся» произведение типа «Чернобыльская тетрадь». Зачем-то связал себя Юрий Николаевич Щербак обещанием: «Я не могу позволить себе ни одного неточного слова (впрочем, романистам это тоже не пристало), не имею права на домыслы и догадки». С такой установкой ничего путного не получится. Вот у Г. Медведва: берёт цифры… от фонаря, ссылается на Регламент, которого в глаза не видел, и получается документально, убедительно.
И всё-таки в повести Ю.Н. Щербака не всё точно. Не потому, что он придумывает или искажает высказывания респондентов, сами эти высказывания неверны, не отражают истины дела и нелогичны. Сделаю только несколько замечаний по технической стороне катастрофы.
Прежде всего по утверждению, что авария могла произойти в смену И. Казачкова (с 08 до 16ч 25 апреля), в смену Ю. Трегуба (с 16 до 24 ч 25 апреля), но эксперимент был отложен на ночную смену. Таким образом, автор связывает аварию с проведением эксперимента по выбегу ТГ.
Нет такой связи. Произошла авария при проведении эксперимента, но она точно так же могла произойти при любой другой работе и, в первую очередь, при остановке блока, когда реактор находится в режиме стационарных перегрузок топливных кассет.
Прав, конечно, А. Усков, что если бы провели этот эксперимент при пуске блока, то аварии при этом бы не было. Только забывает А. Усков, что в первые месяцы после пуска блока такой аварии и вообще быть не могло.
Реактор совсем другой!
Когда в реакторе находится больше двух сотен ДП, то его паровой эффект реактивности отрицательный, и эти же ДП в большой степени компенсируют концевой эффект стержней СУЗ. Наличие большого количества поглотителей в нижней части активной зоны сглаживало эффект замещения столбов воды вытеснителями в каналах СУЗ. А именно из-за этих эффектов реактивности и взорвался реактор, и не имеет значения, какая работа при этом проводилась.
Совершенно непонятно высказывание И. Казачкова: «Начальнику смены блока – т.е. самому себе – я бы дал лет восемь. И если бы это случилось на моей смене, я бы понимал, что это справедливо».
Ну, его «т.е. самому себе» – чистый трёп. На самом-то деле – А. Акимову. В суде И. Казачков сказал совершенно справедливо, что если на третьем блоке не будет произведена модернизация, то он работать на нём откажется. Собственные его слова: «То пуск будет без меня». То есть, человек понимает – на реакторе, каким был он до аварии, работать нельзя Теперь, когда он узнал, что это был за монстр, признаёт, что и в его смену могло произойти это. То есть, независимо от оператора: Акимов, Казачков, Трегуб… То есть означает, что катастрофа произошла из-за реактора, его свойств, а не свойств оператора. И всё же Акимову он бы дал лет восемь. И справедливым бы посчитал.
Отказываюсь понимать!
По подъёму мощности после провала. После показаний Г.П. Метленко в суде я чётко убеждён, что не был на щите при самом провале, зашёл чуть позже. А то уже начал сомневаться, точно ли я помню, когда прочитал показания ребят, где они говорят, что я был. Мне незачем отрицать своё присутствие – за действия персонала всё равно несу ответственность, был ли, не был. Я или Саша Акимов дал распоряжение на подъём мощности -нет в том нарушения. Когда я спросил у Акимова, до какой мощности снизились, он назвал 30 МВт, разрешил подъём дальше. Не верить Акимову у меня не было никаких оснований, он был грамотным специалистом и честным человеком.
Такую же мощность 30…40 МВт назвали после расследования комиссия Мешкова, а там хватало «доброжелателей» и они бы не преминули ухватиться при провале до нуля, комиссия Шашарина и, наконец, правительственная. И только судебно-техническая комиссия, где не было работавших на реакторе, совершенно необоснованно говорит о провале до нуля. После анализа диаграмм мощности я убеждён, что она была не менее 30 МВт. А это есть «частичное снижение мощности» согласно Регламенту. И нет нарушения в подъёме мощности. И запас реактивности в то время не мог быть меньше 1 5 стержней. В 24 часа он был 24 стержня, есть запись в журнале. Возьмите самый жёсткий вариант – мощность скачком с 50 % до 0 провалилась. За полчаса отравление никак не составит 9 стержней – смотрите по кривой отравления. Мощностной коэффициент, конечно, считайте отрицательным, таким он нам выдавался.
Так за что же «сурово карать» надо Акимова или Дятлова? Действовали они согласно эксплуатационным документам. Подумать надо было И. Казачкову, прежде чем говорить: «Но им хотелось до конца довести испытания». Именно в его смену в 1985 г. произошло падение А3 при намеченном останове блока из-за неправильной работы приборов. При самом первом пункте программы работ, намеченных на останов. Не было запаса реактивности в 55 стержней, и Дятлов отдал приказ расхолаживать блок, ничего не выполнив. Здесь же почти всё было сделано, но почему-то Дятлов идёт на нарушение.
Срабатывает какой-то стереотип. Когда задаются вопросы в необычной обстановке или но неординарному поводу – человек ведётся, как бычок на верёвочке, вместо того, чтобы сказать: «Простите, вопрос некорректен».
И Аркадий Усков мучается, поддался бы он нажиму начальника или не поддался. Решил поддаться.
Да не было никакого нажима, как не было и нарушений.
Господа, думать-то когда начнём?
Обиделся А. Усков, когда я ему при встрече высказал всё это. А что же обижаться? Это самый подлый вид обвинения, когда вроде бы сочувствует персоналу и чистосердечно пытается понять, почему он нарушения допускал, и как бы оправдывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89