Далее в ноте говорилось: «На самом деле вопрос состоит в том, считает ли Германия сейчас, что был достигнут предел, при котором она может показать, что признает и собирается соблюдать существующий территориальный и политический статус Европы». Читая этот список вопросов, я осознал, что мы напрасно так лихорадочно работали в нашем самолете. В конце концов потерпела неудачу попытка Гитлера с помощью грандиозных обобщенных предложений отвлечь внимание от его совершенно бесполезного метода обращения со срочными, особыми вопросами? по крайней мере в том, что касалось министерств иностранных дел других держав.
* * *
Тем не менее отвлекающие маневры Гитлера имели временный успех в деле введения мирового общественного мнения в заблуждение. Я обратил на это особое внимание в августе 1936 года на Олимпийских играх, которые проходили в Берлине. Потребовалась бы целая книга, чтобы записать сотни бесед, на которых я переводил для Гитлера, Геринга, Геббельса и других руководителей, когда они разговаривали с важными иностранными представителями? королями, бесспорными наследниками династий, политиками, интеллигенцией и простыми людьми почти из всех стран мира.
В начале того года я работал так же много и сделал такие же наблюдения при подобном же плотном рабочем графике во время зимней Олимпиады в Гармише. Теперь, в августе, беспокойство, охватившее людей после ввода Германией войск в Рейнскую область, ослабло; угроза войны, казавшаяся неминуемой в марте, отступила, а со стороны Германии было произнесено много красноречивых доводов в пользу мира. Ни один из иностранных гостей, чьи слова я переводил, не мог удержаться от изъявлений радости по поводу того счастливого оборота, который, казалось, принимали события. Многие особо подчеркивали свое восхищение Гитлером и его мирными инициативами, а также достижениями национал-социалистской Германии. Те дни показались мне апофеозом Гитлера и Третьего рейха. Во время бесед, которые обычно были довольно короткими, я отметил, что почти всегда иностранные гости смотрели на Гитлера с большим интересом, а нередко и с настоящим восхищением. Лишь изредка проскальзывал определенный скептицизм, как в разговоре Гитлера с лордом Ванситтартом. При той встрече он произнес в разговоре со мной фразу, о которой я часто думал во время войны и которая сейчас кажется мне особенно справедливой. «Следующая война,? сказал Ванситтарт,? не будет проходить в пределах государственных границ. Фронты разделят отдельные народы, потому что это будет война не наций, а идеологий».
Много писалось о грандиозных декорациях, на фоне которых Германия провела ту Олимпиаду. Это фантастическое шоу было проведено первоклассно, и те, кто видел его, будь они потом друзьями или врагами, навсегда его запомнили.
Как я уже говорил, мне пришлось участвовать в переводческом марафоне. В самом начале адъютант Геринга сказал адъютанту Гитлера: «Геринг склоняется к тому, чтобы пригласить Олимпийский комитет в Старый музей, только если заручится услугами старшего переводчика министерства иностранных дел». «Шмидт нужен самому Гитлеру, поэтому он не может работать с Герингом»,? последовал ответ. «Я дам Вам полицейскую машину, которая пройдет без задержек повсюду,? сказал Майснер, который всегда находил выход из положения.? Тогда Вы вовремя вернетесь в Канцелярию».
В одиннадцать часов я произнес в микрофон заключительные слова приветствия Олимпийскому комитету в Старом музее. Как только я оказался вне поля зрения этого торжественного собрания, так перешел на несолидную рысь, устремившись к полицейской машине, и добрался до Канцелярии, как раз когда последняя из иностранных делегаций, приглашенных на прием к Гитлеру, входила в его кабинет. Майснер был прав, я успел как раз вовремя.
Одним из многочисленных праздников был прием, который дал Риббентроп на своей вилле в Далеме. Но хозяин был в очень плохом настроении. В тот день его назначили послом в Лондоне, а не министром иностранных дел, что являлось большой целью его тщеславных устремлений. Теперь ненавистный Нейрат должен был остаться на своем посту в Берлине, а сам он в Лондоне, вдали от его Фюрера, и соперник мог бы украсть благосклонность Гитлера. Это злило его сверх всякой меры, и по этой причине, против всех правил международного этикета, он так долго не принимал назначение в Лондон, а затем наносил обиду англичанам своими частыми и продолжительными отлучками из Лондона. В обычное время посол, который так пренебрегает своим долгом, потому что подобно разобиженной примадонне хотел получить другую роль, был бы быстро отозван. Но по какой-то необъяснимой причине в этом и других случаях Гитлер прощал Риббентропу серьезные нарушения дисциплины.
На следующий день я ехал с красочного вечернего приема в замке Шарлоттенбург на «Итальянскую ночь» на Павлиньем острове. Геббельс пригласил около ста человек, из которых более половины были иностранцы, на ужин на открытом воздухе. Над большим лугом в центре острова горели бесчисленные китайские фонарики. Ужин, танцы… и перевод. Речи после ужина, тосты и личные просьбы, вопросы: «О, герр Шмидт, помогите мне, я хотел бы поговорить с лордом Лондондерри», «Месье Шмидт, всего два слова с доктором Геббельсом», «Вы не знаете, где Геринг?» Один за другим. Я не охрип, так как не было недостатка в «подходящем лекарстве», чтобы смочить горло, но проспал два дня после того, как погасли олимпийские огни.
У меня сложилось впечатление, что я принимал участие в большом событии, объединяющем людей, а для переводчика это всегда очень приятное чувство. Я увидел большой талант вождей национал-социализма в организации постановок и убедился, каким мощным было воздействие этого поистине великолепного спектакля на международную публику, расположившуюся и в ложах, и на галереях. Лишь позднее я осознал, вместе с зачарованными зрителями, что мастерство постановки и мастерство в управлении государством разные вещи.
Не только по случаю этих празднеств замечал я острый интерес к Гитлеру и Герингу со стороны иностранных гостей, для которых я переводил. То же самое было и в частных разговорах. Лорд Лондондерри, бывший министр военно-воздушных сил Великобритании, был частым гостем Геринга, который нередко приглашал его поохотиться. Обычно он прилетал в Берлин с женой и дочерью на своем личном самолете и проводил в столице несколько дней. Впервые я переводил для него в феврале 1936 года и тогда же впервые побывал в знаменитом Каринхалле, загородном имении Геринга, в сорока милях севернее Берлина.
В то время Каринхалле был просто длинным бревенчатым домом в скандинавском стиле, где имелось только несколько комнат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
* * *
Тем не менее отвлекающие маневры Гитлера имели временный успех в деле введения мирового общественного мнения в заблуждение. Я обратил на это особое внимание в августе 1936 года на Олимпийских играх, которые проходили в Берлине. Потребовалась бы целая книга, чтобы записать сотни бесед, на которых я переводил для Гитлера, Геринга, Геббельса и других руководителей, когда они разговаривали с важными иностранными представителями? королями, бесспорными наследниками династий, политиками, интеллигенцией и простыми людьми почти из всех стран мира.
В начале того года я работал так же много и сделал такие же наблюдения при подобном же плотном рабочем графике во время зимней Олимпиады в Гармише. Теперь, в августе, беспокойство, охватившее людей после ввода Германией войск в Рейнскую область, ослабло; угроза войны, казавшаяся неминуемой в марте, отступила, а со стороны Германии было произнесено много красноречивых доводов в пользу мира. Ни один из иностранных гостей, чьи слова я переводил, не мог удержаться от изъявлений радости по поводу того счастливого оборота, который, казалось, принимали события. Многие особо подчеркивали свое восхищение Гитлером и его мирными инициативами, а также достижениями национал-социалистской Германии. Те дни показались мне апофеозом Гитлера и Третьего рейха. Во время бесед, которые обычно были довольно короткими, я отметил, что почти всегда иностранные гости смотрели на Гитлера с большим интересом, а нередко и с настоящим восхищением. Лишь изредка проскальзывал определенный скептицизм, как в разговоре Гитлера с лордом Ванситтартом. При той встрече он произнес в разговоре со мной фразу, о которой я часто думал во время войны и которая сейчас кажется мне особенно справедливой. «Следующая война,? сказал Ванситтарт,? не будет проходить в пределах государственных границ. Фронты разделят отдельные народы, потому что это будет война не наций, а идеологий».
Много писалось о грандиозных декорациях, на фоне которых Германия провела ту Олимпиаду. Это фантастическое шоу было проведено первоклассно, и те, кто видел его, будь они потом друзьями или врагами, навсегда его запомнили.
Как я уже говорил, мне пришлось участвовать в переводческом марафоне. В самом начале адъютант Геринга сказал адъютанту Гитлера: «Геринг склоняется к тому, чтобы пригласить Олимпийский комитет в Старый музей, только если заручится услугами старшего переводчика министерства иностранных дел». «Шмидт нужен самому Гитлеру, поэтому он не может работать с Герингом»,? последовал ответ. «Я дам Вам полицейскую машину, которая пройдет без задержек повсюду,? сказал Майснер, который всегда находил выход из положения.? Тогда Вы вовремя вернетесь в Канцелярию».
В одиннадцать часов я произнес в микрофон заключительные слова приветствия Олимпийскому комитету в Старом музее. Как только я оказался вне поля зрения этого торжественного собрания, так перешел на несолидную рысь, устремившись к полицейской машине, и добрался до Канцелярии, как раз когда последняя из иностранных делегаций, приглашенных на прием к Гитлеру, входила в его кабинет. Майснер был прав, я успел как раз вовремя.
Одним из многочисленных праздников был прием, который дал Риббентроп на своей вилле в Далеме. Но хозяин был в очень плохом настроении. В тот день его назначили послом в Лондоне, а не министром иностранных дел, что являлось большой целью его тщеславных устремлений. Теперь ненавистный Нейрат должен был остаться на своем посту в Берлине, а сам он в Лондоне, вдали от его Фюрера, и соперник мог бы украсть благосклонность Гитлера. Это злило его сверх всякой меры, и по этой причине, против всех правил международного этикета, он так долго не принимал назначение в Лондон, а затем наносил обиду англичанам своими частыми и продолжительными отлучками из Лондона. В обычное время посол, который так пренебрегает своим долгом, потому что подобно разобиженной примадонне хотел получить другую роль, был бы быстро отозван. Но по какой-то необъяснимой причине в этом и других случаях Гитлер прощал Риббентропу серьезные нарушения дисциплины.
На следующий день я ехал с красочного вечернего приема в замке Шарлоттенбург на «Итальянскую ночь» на Павлиньем острове. Геббельс пригласил около ста человек, из которых более половины были иностранцы, на ужин на открытом воздухе. Над большим лугом в центре острова горели бесчисленные китайские фонарики. Ужин, танцы… и перевод. Речи после ужина, тосты и личные просьбы, вопросы: «О, герр Шмидт, помогите мне, я хотел бы поговорить с лордом Лондондерри», «Месье Шмидт, всего два слова с доктором Геббельсом», «Вы не знаете, где Геринг?» Один за другим. Я не охрип, так как не было недостатка в «подходящем лекарстве», чтобы смочить горло, но проспал два дня после того, как погасли олимпийские огни.
У меня сложилось впечатление, что я принимал участие в большом событии, объединяющем людей, а для переводчика это всегда очень приятное чувство. Я увидел большой талант вождей национал-социализма в организации постановок и убедился, каким мощным было воздействие этого поистине великолепного спектакля на международную публику, расположившуюся и в ложах, и на галереях. Лишь позднее я осознал, вместе с зачарованными зрителями, что мастерство постановки и мастерство в управлении государством разные вещи.
Не только по случаю этих празднеств замечал я острый интерес к Гитлеру и Герингу со стороны иностранных гостей, для которых я переводил. То же самое было и в частных разговорах. Лорд Лондондерри, бывший министр военно-воздушных сил Великобритании, был частым гостем Геринга, который нередко приглашал его поохотиться. Обычно он прилетал в Берлин с женой и дочерью на своем личном самолете и проводил в столице несколько дней. Впервые я переводил для него в феврале 1936 года и тогда же впервые побывал в знаменитом Каринхалле, загородном имении Геринга, в сорока милях севернее Берлина.
В то время Каринхалле был просто длинным бревенчатым домом в скандинавском стиле, где имелось только несколько комнат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88