Небольшой лифт, предназначенный лишь для двоих, забрал Геринга и итальянского начальника протокольного отдела, chef de protocole, на второй этаж, так что мне пришлось поспешно подняться по исторической лестнице, шагая через две ступеньки, чтобы, запыхавшись, встретить своего начальника у двери лифта. Это представление мне потом пришлось повторять часто. Нас провели по коридорам, украшенным средневековыми доспехами и другими военными трофеями в зал Высшего фашистского совета, мрачную комнату средних размеров. Длинные столы и возвышение для Муссолини, а также стулья? все было обтянуто темно-синим бархатом. Мы прошли в приемную Муссолини, где нас приветствовал Чиано. Затем открылась дверь в столь часто описываемый кабинет итальянского диктатора. У меня создалось впечатление огромной, аскетически голой комнаты. На значительном расстоянии у стены напротив нас находилось несколько разрозненных предметов мебели и глобус. Комната с ее холодным мраморным полом и серыми стенами поразила меня своим непривлекательным, недружелюбным и неприветливым видом.
Когда мы вошли, в дальнем конце комнаты поднялся какой-то человек, и, приглядевшись, я увидел длинный гладкий стол и несколько простых стульев в венецианском стиле. Это был Муссолини, который шел через всю комнату нам навстречу. Он поднял руку в фашистском приветствии, обменялся рукопожатием с Герингом и дружелюбно кивнул мне. Отличительной чертой его кабинета была обнаженность. Здесь было несколько книг, но нигде никаких бумаг.
Мы сели? Муссолини за своим письменным столом, а я и Геринг напротив него на стульях для посетителей. Чиано, которому его тесть не уделил много внимания, устроился на стуле рядом с нами. Положение в Испании обсуждалось в первую очередь. Различными техническими подробностями обменивались в некоторой степени осторожно, обе стороны притворялись, даже друг перед другом, что немцы и итальянцы, сражавшиеся на стороне Франко, добровольцы, не имеющие официального отношения к правительству. В ходе беседы Геринг стал откровеннее, с явным удовлетворением приводя подробности того, как в начале гражданской войны в Испании марокканские войска Франко были переброшены в Испанию с помощью немецких транспортных самолетов «Юнкерс 52». «Франко должен быть нам за это благодарен,? сказал Геринг, задумчиво добавив:? Надеюсь, он потом об этом вспомнит».
Оба ожесточенно критиковали испанскую стратегию и тактику, хотя храбрость испанцев, в том числе и противников Франко, так называемых «красных», полностью признавали и Геринг, и Муссолини. Оба пренебрежительно отзывались о военном снаряжении, поставляемом республиканцам Россией, особенно о самолетах, и были полностью уверены в их собственном превосходстве над Красной Армией.
Они перешли к обсуждению общей политической ситуации в Европе, и Муссолини воспользовался сильными выражениями, осуждая Лигу Наций и политику санкций, которую проводили Англия и Франция. Слушая его, никто никогда и не подумал бы, что всего два года тому назад в Стрезе он вместе с Англией и Францией осудил введение воинской повинности в Германии или что лишь годом ранее послал итальянские дивизии на пограничный пункт Бреннер, когда в Австрии был убит Дольфус во время национал-социалистского путча. Времена изменились, и само обсуждение австрийского вопроса показало, как основательно изменилась позиция самого Муссолини. Геринг был очень откровенен в этом вопросе, прямо сказав Муссолини, что аншлюс произойдет и что это событие ближайшего будущего.
Муссолини, который хорошо говорил по-немецки, внимательно слушал Геринга, но, очевидно, не смог понять это высказывание, потому что только после моего перевода энергично покачал головой. Это был единственный знак несогласия с его стороны в тот день? как раз за год до того, как аншлюс Австрии стал фактом. Его молчание было явным свидетельством того, что хоть он и продолжал относиться к аншлюсу со смешанным чувством, он сознавал, что это произойдет. Я, разумеется, не знал, какие указания дал Гитлер Герингу насчет Рима, но на основании разговора с Муссолини у меня сложилось впечатление, что основной целью визита было прощупать отношение итальянцев к вопросу об аншлюсе.
Я был скорее заинтересован, чем удивлен, увидев, насколько далеко Муссолини уже отошел от западных держав и как он теперь разделял взгляды Германии на основные вопросы европейской политики. Этот человек с коротким коренастым телом, очень прямым, выразительным взглядом и скупыми жестами высказывал свое мнение с лаконичной латинской ясностью. Когда он проницательно смотрел на меня и Геринга своими большими карими глазами, я чувствовал, что это политик, отнюдь не питающий иллюзий на свой счет, трезвомыслящий, прозаичный римлянин, стоящий обеими ногами на земле, который точно знает, чего хочет. В беседах, которые впоследствии имели место между ним и Гитлером, меня всегда поражало ясное, четкое и реалистичное построение фраз Муссолини по контрасту с размытыми обобщениями Гитлера. В этом состояло большое различие между двумя диктаторами? во всяком случае, пока Муссолини мог принимать в Италии более или менее самостоятельные решения. По мере того как итальянец все больше оказывался в положении вассала Гитлера, он становился все более молчаливым. Когда я оглядываюсь назад, вспоминая постепенное изменение в его поведении на протяжении множества бесед, я склонен думать, что Муссолини осознал раньше многих других, куда приведет их этот путь, и, разумеется, предвидел зловещее зарево катастрофы задолго до своего немецкого соратника. Но к тому времени он уже потерял свободу действий.
* * *
Еще одна быстрая смена декораций для меня. Из скудно обставленного кабинета итальянского диктатора в палаццо Венеция я несколько дней спустя полетел домой по воздушной оси Рим? Берлин, чтобы сразу же снова отправиться в полет по гораздо более знакомому воздушному пути в Лондон на торжества по случаю коронации короля Георга VI. В Лондоне мне предстояло переводить во время политических бесед для министра обороны фон Бломберга? главы немецкой делегации. Третий рейх еще надеялся на соглашение Берлин? Лондон, хотя зазор между двумя столицами увеличивался в той же пропорции, в какой сужался между Римом и Берлином.
На следующее утро после прибытия в Лондон я был разбужен в семь часов утра военным оркестром, проходившим мимо немецкого посольства. Моя комната выходила на улицу Мэлл, по которой должна была пройти коронационная процессия. С восьми часов утра эта комната с террасой перед ней уже не была моей. Посол фон Риббентроп позаботился о размещении всей немецкой колонии в комнатах посольства, и у меня собралось множество приглашенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Когда мы вошли, в дальнем конце комнаты поднялся какой-то человек, и, приглядевшись, я увидел длинный гладкий стол и несколько простых стульев в венецианском стиле. Это был Муссолини, который шел через всю комнату нам навстречу. Он поднял руку в фашистском приветствии, обменялся рукопожатием с Герингом и дружелюбно кивнул мне. Отличительной чертой его кабинета была обнаженность. Здесь было несколько книг, но нигде никаких бумаг.
Мы сели? Муссолини за своим письменным столом, а я и Геринг напротив него на стульях для посетителей. Чиано, которому его тесть не уделил много внимания, устроился на стуле рядом с нами. Положение в Испании обсуждалось в первую очередь. Различными техническими подробностями обменивались в некоторой степени осторожно, обе стороны притворялись, даже друг перед другом, что немцы и итальянцы, сражавшиеся на стороне Франко, добровольцы, не имеющие официального отношения к правительству. В ходе беседы Геринг стал откровеннее, с явным удовлетворением приводя подробности того, как в начале гражданской войны в Испании марокканские войска Франко были переброшены в Испанию с помощью немецких транспортных самолетов «Юнкерс 52». «Франко должен быть нам за это благодарен,? сказал Геринг, задумчиво добавив:? Надеюсь, он потом об этом вспомнит».
Оба ожесточенно критиковали испанскую стратегию и тактику, хотя храбрость испанцев, в том числе и противников Франко, так называемых «красных», полностью признавали и Геринг, и Муссолини. Оба пренебрежительно отзывались о военном снаряжении, поставляемом республиканцам Россией, особенно о самолетах, и были полностью уверены в их собственном превосходстве над Красной Армией.
Они перешли к обсуждению общей политической ситуации в Европе, и Муссолини воспользовался сильными выражениями, осуждая Лигу Наций и политику санкций, которую проводили Англия и Франция. Слушая его, никто никогда и не подумал бы, что всего два года тому назад в Стрезе он вместе с Англией и Францией осудил введение воинской повинности в Германии или что лишь годом ранее послал итальянские дивизии на пограничный пункт Бреннер, когда в Австрии был убит Дольфус во время национал-социалистского путча. Времена изменились, и само обсуждение австрийского вопроса показало, как основательно изменилась позиция самого Муссолини. Геринг был очень откровенен в этом вопросе, прямо сказав Муссолини, что аншлюс произойдет и что это событие ближайшего будущего.
Муссолини, который хорошо говорил по-немецки, внимательно слушал Геринга, но, очевидно, не смог понять это высказывание, потому что только после моего перевода энергично покачал головой. Это был единственный знак несогласия с его стороны в тот день? как раз за год до того, как аншлюс Австрии стал фактом. Его молчание было явным свидетельством того, что хоть он и продолжал относиться к аншлюсу со смешанным чувством, он сознавал, что это произойдет. Я, разумеется, не знал, какие указания дал Гитлер Герингу насчет Рима, но на основании разговора с Муссолини у меня сложилось впечатление, что основной целью визита было прощупать отношение итальянцев к вопросу об аншлюсе.
Я был скорее заинтересован, чем удивлен, увидев, насколько далеко Муссолини уже отошел от западных держав и как он теперь разделял взгляды Германии на основные вопросы европейской политики. Этот человек с коротким коренастым телом, очень прямым, выразительным взглядом и скупыми жестами высказывал свое мнение с лаконичной латинской ясностью. Когда он проницательно смотрел на меня и Геринга своими большими карими глазами, я чувствовал, что это политик, отнюдь не питающий иллюзий на свой счет, трезвомыслящий, прозаичный римлянин, стоящий обеими ногами на земле, который точно знает, чего хочет. В беседах, которые впоследствии имели место между ним и Гитлером, меня всегда поражало ясное, четкое и реалистичное построение фраз Муссолини по контрасту с размытыми обобщениями Гитлера. В этом состояло большое различие между двумя диктаторами? во всяком случае, пока Муссолини мог принимать в Италии более или менее самостоятельные решения. По мере того как итальянец все больше оказывался в положении вассала Гитлера, он становился все более молчаливым. Когда я оглядываюсь назад, вспоминая постепенное изменение в его поведении на протяжении множества бесед, я склонен думать, что Муссолини осознал раньше многих других, куда приведет их этот путь, и, разумеется, предвидел зловещее зарево катастрофы задолго до своего немецкого соратника. Но к тому времени он уже потерял свободу действий.
* * *
Еще одна быстрая смена декораций для меня. Из скудно обставленного кабинета итальянского диктатора в палаццо Венеция я несколько дней спустя полетел домой по воздушной оси Рим? Берлин, чтобы сразу же снова отправиться в полет по гораздо более знакомому воздушному пути в Лондон на торжества по случаю коронации короля Георга VI. В Лондоне мне предстояло переводить во время политических бесед для министра обороны фон Бломберга? главы немецкой делегации. Третий рейх еще надеялся на соглашение Берлин? Лондон, хотя зазор между двумя столицами увеличивался в той же пропорции, в какой сужался между Римом и Берлином.
На следующее утро после прибытия в Лондон я был разбужен в семь часов утра военным оркестром, проходившим мимо немецкого посольства. Моя комната выходила на улицу Мэлл, по которой должна была пройти коронационная процессия. С восьми часов утра эта комната с террасой перед ней уже не была моей. Посол фон Риббентроп позаботился о размещении всей немецкой колонии в комнатах посольства, и у меня собралось множество приглашенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88