Ответ Молотова был отрицательным, но он выразил мнение, что Россия, несомненно, достигла бы соглашения с Болгарией, и подчеркнул, что у них нет намерения вмешиваться во внутренние дела этой страны. Он был бы благодарен, если бы Гитлер ответил на его вопрос.? Я должен поговорить об этом с дуче,? уклончиво сказал Гитлер.
Но Молотов не отступал и снова потребовал от Гитлера ответа, как от «человека, который вершит всю немецкую политику». Гитлер ничего не сказал.
В связи с Болгарией обсуждался также вопрос о Дарданеллах. Как и Риббентроп накануне, Гитлер захотел воспользоваться случаем, чтобы затронуть проблему пересмотра соглашения в Монтре. Молотов, со своей стороны, хотел иметь что-то большее, чем «письменную гарантию, препятствующую любому наступлению на Черном море через Дарданеллы; ему было нужно соглашение по этому вопросу только между Турцией и Россией. С фланга прикрытие было бы обеспечено путем гарантии для Болгарии, которая получила бы выход к Эгейскому морю.
Несколько дней спустя, 26 ноября 1940 года, наш посол в Москве сообщил нам, что Молотов требует «военно-морские базы в районе Босфора и Дарданелл, закрепленные долгосрочным соглашением», и предлагает подписать протокол «относительно военных и дипломатических мер, которые необходимо принять в случае отказа Турции».
Так было начато обсуждение вопросов, имеющих первостепенное значение для России.
Во второй половине дня Гитлер и Молотов обменялись еще несколькими резкими замечаниями по таким вопросам, как Салоники и Греция, а Гитлер, вслед за Риббентропом, выступил за русско-японское сближение. И снова англичане пришли ему на помощь, дав возможность положить конец неприятной беседе напоминанием о возможном воздушном налете в ближайшее время.
В тот вечер Молотов дал прием в русском посольстве, на котором присутствовал Риббентроп, но не Гитлер. В оставшихся без изменений (за исключением появления бюста Ленина) роскошных комнатах царского посольства на Унтер ден Линден подавались великолепные русские продукты, особенно, конечно, икра и водка. Никакой капиталистический или плутократический? как чаще всего говорилось в Третьем рейхе? стол не мог быть накрыт богаче. Все было приготовлено очень вкусно. Русские оказались отличными хозяевами, и, несмотря на языковые трудности, это был великолепный прием. Молотов предложил дружеский тост, и только Риббентроп собрался ответить тем же, как англичане снова «вмешались» и нарушили гармонию русско-германского банкета. Гости в спешке покинули посольство по предварительному сигналу тревоги, так как большинство из них хотело побыстрее добраться до дома на машинах.
Риббентроп проводил Молотова в свое бомбоубежище. Я не присутствовал при их беседе, так как добрался в «Адлон», как раз когда налетели англичане, но Гитлер рассказал мне о ней на следующий день. Как я и ожидал, это было в основном повторение прочих дискуссий, хотя на этот раз Молотов оказался более словоохотливым и проявил интерес к Румынии, Венгрии, Югославии, Греции и Польше, а также к Турции и Болгарии. Риббентроп был поистине потрясен замечанием насчет интереса России к прибалтийским странам. Они с Гитлером постоянно ссылались на это замечание во многих последующих беседах, в которых я принимал участие, когда старались доказать, что поладить с Советским Союзом было просто невозможно. Молотов в этой связи также представлял подходы к обсуждению проблемы Балтики как вопрос, имеющий значение для России, и упомянул Каттегат и Скагеррак.
Молотов с русской делегацией уехал на следующий день. Со времен Судетского кризиса и переговоров с Чемберленом я не присутствовал при таком остром обмене мнениями, как тот, что состоялся во время разговора между Гитлером и Молотовым. Я уверен, что именно в те дни были приняты решения, которые привели Гитлера к мысли напасть на Советский Союз. Это был последний случай, когда внешняя форма и внутреннее содержание никак не были взаимосвязаны. Я присутствовал на многих других встречах под сгущающимися перед бурей тучами на политическом небосводе, но все они казались расплывчатыми и смутными по сравнению с разговорами между Гитлером и Молотовым.
Было, однако, одно исключение? беседа, которую Гитлер и Риббентроп имели четыре месяца спустя с другим посланцем с Востока, японским министром иностранных дел Мацуокой.
Музыкальное имя министра иностранных дел, который прибыл в Берлин с государственным визитом из Японии, находилось тогда у всех на устах. Примечательно, что берлинцы произносили его имя четко, не меняя на берлинский манер, как делали это, например, во времена Келлогского пакта, когда президента Кулиджа и Келлога прозвали Кулике и Келлерлох. Мне часто доводилось проезжать по Берлину вместе с Мацуокой во время его визита в марте, и я имел возможность наблюдать реакцию берлинцев на этого низенького человека из Японии. «Смотри-ка, это Мацуока!»? кричала обычно толпа. «Смотри, чтобы этот малыш не проскользнул под машиной!»? окликнул меня однажды толстый берлинец, когда я выходил из машины. Мацуока воспринял это как комплимент и с азиатской церемонностью приподнял шляпу.
Я был знаком с Мацуокой с 1931 года, когда он возглавлял японскую делегацию в Женеве, представляя интересы Японии в Лиге Наций во время Маньчжурского конфликта. Снова увидев его в Берлине, я сразу же вспомнил сцену в переполненном зале Лиги Наций, когда он громил «анархию в Китае».
26 марта вместе с «вождями партии и государства» я ждал на станции Анхальт прибытия специального поезда с Мацуокой. «Bahnhof», как привыкли мы называть подобные торжественные встречи в министерстве иностранных дел, всегда представляла собой нечто вроде спектакля мюзик-холла, поставленного на дипломатической сцене.
Со всеми присутствующими официальными лицами и партийными деятелями в мундирах? а как богато были украшены эти мундиры? вся сцена была больше похожа на декорацию для съемок фильма, чем на встречу дипломатов. Длинная красная ковровая дорожка, расстеленная на платформе, задавала тон. Вдоль нее выстроились официальные лица в зависимости от их департамента и ранга; во главе стоял министр иностранных дел рейха, похожий на усталого актера-кинозвезду, играющего роль государственного деятеля. Рядом с ним непомерно высокий начальник протокольного отдела фон Дернберг, который, как и Фуртвэнглер, был опытным дирижером дипломатического оркестра на таких вокзальных встречах. Он отвечал за то, чтобы солисты не пропустили свою очередь. Кроме того, он должен был позаботиться, чтобы министр иностранных дел рейха был хорошо освещен прожекторами, когда Восток и Запад пожмут друг другу руки в точно рассчитанный момент сразу после остановки поезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88