Зал круглый, подсветка только внизу, так что своды теряются во тьме. По кругу идет прозрачный пластиковый шнур, он вмонтирован в пол и вписан в общий рисунок плитки. Есть еще два белых концентрических кольца ближе к центру. Больше в зале ничего нет.
Меня просят преклонить колени и сесть на пятки, как это принято у японцев. Остальные обходят круг и принимают ту же позу. Игорь справа от меня.
– Положи руки на шнур, – тихо говорит он. – Смотри.
Он касается пластика ладонями у запястий. Я следую его примеру.
В следующий миг из шнура вытягиваются полупрозрачные шнуры потоньше и обхватывают запястья, растекаясь тонкими браслетами. Игорь кладет руки на колени ладонями вверх, на запястьях такие же браслеты, за ними тянутся белесые шнуры, соединяя руки с трубкой на полу. Я делаю то же самое.
Звучит музыка. Какие-то древние песнопения, по-моему, санскритские. Я ничего не понимаю, но все равно это лучше, чем самодеятельные стихи.
– Активизируй переводчик, – шепчет Игорь. – Это санскрит.
Для современного человека не может быть непонятных языков. Я приказываю перстню связи переводить с санскрита, и приходит понимание. Кажется, это цитаты из Упанишад.
Веди меня от небытия к бытию.
Веди меня от тьмы к свету.
Веди меня от смерти к бессмертию.
Я Брахман, я – жертва, я – мир.
Санскрит сменяет древнееврейский, а индуистские песнопения – давидовы псалмы в оригинале. Потом арабский, и я слышу слова Корана. Видимо, сектанты считают себя наследниками всех мировых религий одновременно.
Кажется, затекли руки, словно тысячи иголочек вонзились в кожу. Я сжимаю и разжимаю кулаки и опускаю взгляд. Браслеты окрасились красным, от них отходят красные шнуры и вливаются в багровый шнур на полу. И я понимаю, что это трубки, и по ним течет кровь. Моя и сектантов. Меня охватывает ужас.
– Мы смешиваем кровь, и ты становишься нашим братом, – тихо говорит Игорь.
– Но, это же…
– Опасно? Нисколько. Так передается Т-синдром, но он у тебя уже есть, так что тебе терять нечего. Успокойся и подумай.
Пожалуй, он прав. Сто лет назад это была бы самоубийственная процедура. Обмен всеми возможными вирусами и переливание крови, невзирая на группу. Но теперь биомодераторы способны справиться со всеми этими проблемами: от уничтожения вирусов и бактерий до ликвидации неподходящих кровяных тел. Они же уничтожат чужие биомодераторы, им не совладать только с Т-синдромом. Интересно почему?
Кажется, я что-то нащупал. Я чувствую себя на миллиметр ют решения проблемы, словно разгадка за тонким стеклом, но я пока не понимаю, как его разбить. Или у меня нет сил.
– Здесь есть люди? – тихо спрашиваю я.
– Сегодня нет, – отвечает Игорь. – Каждый раз мы принимаем только одного нового брата.
– Но бывают?
– Конечно.
– И вы заражаете их Т-синдромом?
– Да.
– Ты так спокоен? Это же смертельная болезнь!
– Это не болезнь, это предназначение человечества.
– Что? Ты еще не видел? Человек просто исчезает! Вы намерены уничтожить человечество?
– Как человечество оно исчерпало свой резерв развития, мы должны перейти на новый уровень.
– Где этот новый уровень? Ты видел хоть одного выжившего?
– То, что кажется смертью, и есть переход. Понимаешь?
Да, я понял. Еще одна секта самоубийц. Не они первые, не они последние. Вместо того чтобы бороться, они приняли и обожествили свою смерть.
– Понимаю, – сказал я.
– Ты не веришь. Мы покажем тебе. Но не в этом зале. Выше.
– Ну, так ведите!
– Не сейчас. Я свяжусь с тобой. На сегодня все.
Мои браслеты светлеют, приобретают розовый оттенок, потом становятся прозрачными и падают с рук, втягиваясь в трубку на полу. Я смотрю на запястья: маленькие красные точки над венами, я бы никогда не заметил, если бы не знал.
Мне выдают темно-красную рясу. Вопросительно смотрю на Игоря: «Надеть?»
– Пока не надо. В следующий раз.
Я не уверен, что он будет.
Два часа ночи. Мой гравиплан поднимается над лесом, вдали видны огни Кратоса.
Я понимаю ужасную вещь: вокруг моего сердца нет защиты, и я совершенно не помню, когда она исчезла.
Дом моих родителей находится в университетском городке. Я очень люблю это место. Тихая улица с маленькими особнячками профессоров, без особых претензий и роскоши, зато с неизменным вкусом. В садах платаны, глицинии и жасмин. Желтый песок на стоянках гравипланов, окруженных фиолетовым местным кустарником, и блестящие никелированные столбики для парковки велосипедов.
Отец пригласил меня в девять утра, сославшись на спокойный день в управлении образования и необязательность своего присутствия. Мама в клинике. А это значит, что нам предстоит «мужской разговор».
Он подтянут и элегантен, но скорее склонен к скромности самурая, чем к изысканности царедворца, несмотря на высокий пост в чиновничьей иерархии. В темных волосах пробивается седина, хотя они ровесники с Хазаровским, а тот до недавнего времени играл роль героя-любовника при престарелой императрице. Думаю, мы с отцом очень похожи.
Мы играем в шахматы на балконе второго этажа. Рядом на столике в маленьких чашечках дымится чай и лежат круассаны, доставленные из ближайшей кондитерской. Отец практически не пьет, только по работе, для поддержания связей, и ненавидит это социальное пьянство. Я тоже рад отсутствию спиртного на нашем столе.
– Даня, – говорит он. – Ты понимаешь, что ты сейчас самый могущественный человек на Кратосе?
В сердце словно вонзается игла, облизываю губы и начинаю строить серебряный шар вокруг микроаннигилятора.
– Папа, это конфиденциальный разговор? – спрашиваю я.
– Да.
– Я слушаю.
– Страдин не тот человек, который может управлять империей. Его интересуют только расходы на армию и СБК. Финансирование науки и образования практически прекращено.
– Сейчас трудные времена, папа.
– Времена всегда трудные. Ладно, не это главное. Планомерное наступление на свободу тоже из-за трудных времен? В стране снова появились политзаключенные, люди осуждены по сфабрикованным уголовным делам.
– Я знаю о Хазаровском, – сказал я.
– Он не единственный, Даня. Собственность изымается без всяких оснований и распределяется между приятелями Страдина. А людей наказывают просто ни за что, за опрометчиво брошенное слово!
Я улыбнулся, вспомнив собственный пассаж об отделении от дяди Вовы.
– Знаю.
– И молчишь? За несколько лет он способен уничтожить все, что было создано императрицей!
– И что?
– Даня, ты с твоими метаморфами можешь легко захватить власть, Страдину нечего противопоставить.
Я усмехаюсь.
– На орбите флот адмирала Хлебникова.
– Он с нами, – тихо говорит отец.
– С вами?
– Недовольных много, Даня. Они есть среди профессуры, среди чиновничества, в армии. Даже СБК не полностью поддерживает Страдина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Меня просят преклонить колени и сесть на пятки, как это принято у японцев. Остальные обходят круг и принимают ту же позу. Игорь справа от меня.
– Положи руки на шнур, – тихо говорит он. – Смотри.
Он касается пластика ладонями у запястий. Я следую его примеру.
В следующий миг из шнура вытягиваются полупрозрачные шнуры потоньше и обхватывают запястья, растекаясь тонкими браслетами. Игорь кладет руки на колени ладонями вверх, на запястьях такие же браслеты, за ними тянутся белесые шнуры, соединяя руки с трубкой на полу. Я делаю то же самое.
Звучит музыка. Какие-то древние песнопения, по-моему, санскритские. Я ничего не понимаю, но все равно это лучше, чем самодеятельные стихи.
– Активизируй переводчик, – шепчет Игорь. – Это санскрит.
Для современного человека не может быть непонятных языков. Я приказываю перстню связи переводить с санскрита, и приходит понимание. Кажется, это цитаты из Упанишад.
Веди меня от небытия к бытию.
Веди меня от тьмы к свету.
Веди меня от смерти к бессмертию.
Я Брахман, я – жертва, я – мир.
Санскрит сменяет древнееврейский, а индуистские песнопения – давидовы псалмы в оригинале. Потом арабский, и я слышу слова Корана. Видимо, сектанты считают себя наследниками всех мировых религий одновременно.
Кажется, затекли руки, словно тысячи иголочек вонзились в кожу. Я сжимаю и разжимаю кулаки и опускаю взгляд. Браслеты окрасились красным, от них отходят красные шнуры и вливаются в багровый шнур на полу. И я понимаю, что это трубки, и по ним течет кровь. Моя и сектантов. Меня охватывает ужас.
– Мы смешиваем кровь, и ты становишься нашим братом, – тихо говорит Игорь.
– Но, это же…
– Опасно? Нисколько. Так передается Т-синдром, но он у тебя уже есть, так что тебе терять нечего. Успокойся и подумай.
Пожалуй, он прав. Сто лет назад это была бы самоубийственная процедура. Обмен всеми возможными вирусами и переливание крови, невзирая на группу. Но теперь биомодераторы способны справиться со всеми этими проблемами: от уничтожения вирусов и бактерий до ликвидации неподходящих кровяных тел. Они же уничтожат чужие биомодераторы, им не совладать только с Т-синдромом. Интересно почему?
Кажется, я что-то нащупал. Я чувствую себя на миллиметр ют решения проблемы, словно разгадка за тонким стеклом, но я пока не понимаю, как его разбить. Или у меня нет сил.
– Здесь есть люди? – тихо спрашиваю я.
– Сегодня нет, – отвечает Игорь. – Каждый раз мы принимаем только одного нового брата.
– Но бывают?
– Конечно.
– И вы заражаете их Т-синдромом?
– Да.
– Ты так спокоен? Это же смертельная болезнь!
– Это не болезнь, это предназначение человечества.
– Что? Ты еще не видел? Человек просто исчезает! Вы намерены уничтожить человечество?
– Как человечество оно исчерпало свой резерв развития, мы должны перейти на новый уровень.
– Где этот новый уровень? Ты видел хоть одного выжившего?
– То, что кажется смертью, и есть переход. Понимаешь?
Да, я понял. Еще одна секта самоубийц. Не они первые, не они последние. Вместо того чтобы бороться, они приняли и обожествили свою смерть.
– Понимаю, – сказал я.
– Ты не веришь. Мы покажем тебе. Но не в этом зале. Выше.
– Ну, так ведите!
– Не сейчас. Я свяжусь с тобой. На сегодня все.
Мои браслеты светлеют, приобретают розовый оттенок, потом становятся прозрачными и падают с рук, втягиваясь в трубку на полу. Я смотрю на запястья: маленькие красные точки над венами, я бы никогда не заметил, если бы не знал.
Мне выдают темно-красную рясу. Вопросительно смотрю на Игоря: «Надеть?»
– Пока не надо. В следующий раз.
Я не уверен, что он будет.
Два часа ночи. Мой гравиплан поднимается над лесом, вдали видны огни Кратоса.
Я понимаю ужасную вещь: вокруг моего сердца нет защиты, и я совершенно не помню, когда она исчезла.
Дом моих родителей находится в университетском городке. Я очень люблю это место. Тихая улица с маленькими особнячками профессоров, без особых претензий и роскоши, зато с неизменным вкусом. В садах платаны, глицинии и жасмин. Желтый песок на стоянках гравипланов, окруженных фиолетовым местным кустарником, и блестящие никелированные столбики для парковки велосипедов.
Отец пригласил меня в девять утра, сославшись на спокойный день в управлении образования и необязательность своего присутствия. Мама в клинике. А это значит, что нам предстоит «мужской разговор».
Он подтянут и элегантен, но скорее склонен к скромности самурая, чем к изысканности царедворца, несмотря на высокий пост в чиновничьей иерархии. В темных волосах пробивается седина, хотя они ровесники с Хазаровским, а тот до недавнего времени играл роль героя-любовника при престарелой императрице. Думаю, мы с отцом очень похожи.
Мы играем в шахматы на балконе второго этажа. Рядом на столике в маленьких чашечках дымится чай и лежат круассаны, доставленные из ближайшей кондитерской. Отец практически не пьет, только по работе, для поддержания связей, и ненавидит это социальное пьянство. Я тоже рад отсутствию спиртного на нашем столе.
– Даня, – говорит он. – Ты понимаешь, что ты сейчас самый могущественный человек на Кратосе?
В сердце словно вонзается игла, облизываю губы и начинаю строить серебряный шар вокруг микроаннигилятора.
– Папа, это конфиденциальный разговор? – спрашиваю я.
– Да.
– Я слушаю.
– Страдин не тот человек, который может управлять империей. Его интересуют только расходы на армию и СБК. Финансирование науки и образования практически прекращено.
– Сейчас трудные времена, папа.
– Времена всегда трудные. Ладно, не это главное. Планомерное наступление на свободу тоже из-за трудных времен? В стране снова появились политзаключенные, люди осуждены по сфабрикованным уголовным делам.
– Я знаю о Хазаровском, – сказал я.
– Он не единственный, Даня. Собственность изымается без всяких оснований и распределяется между приятелями Страдина. А людей наказывают просто ни за что, за опрометчиво брошенное слово!
Я улыбнулся, вспомнив собственный пассаж об отделении от дяди Вовы.
– Знаю.
– И молчишь? За несколько лет он способен уничтожить все, что было создано императрицей!
– И что?
– Даня, ты с твоими метаморфами можешь легко захватить власть, Страдину нечего противопоставить.
Я усмехаюсь.
– На орбите флот адмирала Хлебникова.
– Он с нами, – тихо говорит отец.
– С вами?
– Недовольных много, Даня. Они есть среди профессуры, среди чиновничества, в армии. Даже СБК не полностью поддерживает Страдина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94