Разве что не очень лестно отзывались о Гилевском:
деспотичен, как я поняла, своеволен. Но это не их порок, а скорее его... И
еще одно: кто-то из них врет с алиби. Но это я проверю. Тут ложь может
быть и чисто бытовая... Да, вернулся с курсов директор музея Ласкин. В
двенадцать я с ним встречаюсь. Хотите пойти?
- Нет, много своей работы. Жду Войцеховского, он куда-то укатил, у
нас с ним тут закавыка по одному крупному хозяйственному делу, - Джума
поднялся. - Я отыскал ему важного свидетеля.
- Вот бы и мне вы такой подарок сделали, - улыбнулась Кира.
- Стараюсь. Ничего, и нам с вами пофартит. Вы ведь еще не в тупике.
К двенадцати Кира поехала в музей на встречу с Ласкиным.
Молоденькая секретарша - крашеная блондинка в пышной блузке и синей
короткой юбке, - встретила Киру у входа возле дежурки, проводила в
приемную и тут же пошла докладывать, вернулась сразу же:
- Матвей Данилович ждет вас, проходите, - она с откровенным
любопытством разглядывала Киру, хотя однажды уже видела ее.
Ласкин действительно ждал ее: стоял за столом - невысокий, тучный, с
копной седых волос, хотя лицо выглядело моложавым. Он растерян, видимо,
как поняла Кира, ожидал, что следователем окажется женщина постарше,
посолидней, с суровым лицом и узкими сердитыми губами.
- Кира Федоровна?
Она кивнула.
- Садитесь, очень рад.
- Какая вам от моего визита радость? Одни хлопоты, - сказала Кира.
- Что поделать! - воскликнул он высоким голосом. - Ужас! Какой ужас!
Я на похороны не успел. Меня, слава Богу, на неделю раньше отпустили в
связи со случившимся... Что вы думаете по поводу всего этого?
- Меня интересует, что вы думаете, Матвей Данилович?
- Ума не приложу! Кто, за что?!
- Вот именно: кто и за что?.. Какие у вас были с ним отношения?
- Взаимоуважительные, - Ласкин опять утер лоб. - Но оба держали
дистанцию: он, чтобы подчеркнуть свое место, свой авторитет, свою
независимость, я - чтобы очертить круг своих неприкасаемых полномочий. Но
это не мешало нам при общении.
- Вы часто общались?
- Нет. У него была своя сфера, у меня - своя. Да и нужда, признаться,
возникала редко. Я целиком, как и мои предшественники, доверял ему. Так
повелось. Я не стал нарушать это, дабы не создавать конфликтную ситуацию.
- А как он был с коллективом?
- Тут сложнее. Никак. Он был самостоятельной планетой со своей
орбитой. Все остальные - другая планета. Их гравитации
взаимоотталкивались.
- Слишком научно, но понятно: он к коллективу относился
снисходительно, коллектив к нему - настороженно-враждебно. Я точно
определила?
- Пожалуй, если все упростить. Он был человеком деспотичным. Но это
не значит, что его надо было убивать.
- Разумеется... Так что искать кого-либо одного, кто во всем
коллективе был его единственным врагом, сложно?
- Вероятно, так.
- Как часто вы бывали в его кабинете, в отделе рукописей, спецфонде?
- Бывал, но не часто. Видите ли, в этом не было необходимости.
Во-первых, я доверял ему. Все-таки он проработал там свыше сорока лет.
Кроме того был еще один нюанс, инерция так сказать, это во-вторых. И
заключалась она в том, что при Советской власти и в первые годы
перестройки для спецхрана был особый режим, осуществлялся он КГБ. К этому
все привыкли за десятилетия. Потом это перешло в инерцию, своеобразную
роль КГБ взял на себя Гилевский.
- Он никогда не изъявлял желания уйти на пенсию?
- Одно время заговаривал об этом со мной. Я не собирался отправлять
его на пенсию. Затем разговоры эти вдруг прекратились. Потом возникли
опять.
- Когда?
- С момента приближения 100-летия со дня рождения Диомиди и истечения
срока запрета вскрывать пакет с личными бумагами Диомиди.
- Да, но пакет этот как бы не существует?
- И тем не менее. Дата-то существует.
- А вы заглядывали в сейф, где он хранился?
- Естественно. Открывал сейф вместе с Гилевским. У него свой ключ, у
меня свой, открыть сейф можно только одновременно двумя ключами. Когда
открыли, все драгоценности, числящиеся по описи, оказались на месте.
Пакета же не было.
- Вы бывали дома у Гилевского?
- Никогда.
- Там много ценных вещей: фарфор, иконы, портреты.
- Это все собрано им. Я понял вас. Гилевский никогда не позволил бы
себе даже спичку унести из музея домой.
- А на стороне, скажем, из числа людей, прежде работавших тут, а
затем перешедших в Фонд имени Драгоманова, у него не было врагов?
- Возможно, были. Но враг не объявит, что он враг. Тем более объявить
себя врагом Гилевского, это выглядело бы и нелепым и в какой-то мере
опасным.
- Матвей Данилович, а кто-нибудь незаметно мог пройти в музей около
пяти вечера и позже?
- Разве что в толпе. Но, увы, толп у нас не бывает. Много посетителей
только в школьные каникулы. Появляется народ в субботу, в воскресенье. А в
будние дни пустовато, человек двадцать пять-тридцать за день. Людям нынче
не до музеев. Бесплатно лишь для членов Союза художников. А так каждый
покупает билет. При входе указатели, где начинаются экспозиции, как
расположены. В служебные помещения пройти постороннему почти невозможно -
дежурная остановит.
- Что ж, Матвей Данилович, кое-что вы мне прояснили. Возможно, нам
еще придется встретиться...
Он любезно проводил ее до самого холла внизу, где знакомая уже ей
дежурная Настасья Фоминична поднялась со стула при виде начальства и его
важной, как она посчитала, гостьи...
По дороге она думала о том, что Щерба, возможно, не одобрит ее
пространных рассуждений, ухмыльнется, скажет: "Кира Федоровна, ваши
размышления, конечно, изысканы, но для нас они, как скольжение но наждаку
- слишком большое трение, а, значит, и торможение. А у нас нет времени на
изящные построения. Версия всегда проста, их существует не так много. В
какую-нибудь из них укладывается и ваш случай. Жизнеописание же Диомиди -
река, где вы можете утонуть". Но не было у Киры версии, она ее только
искала, она не считала себя, разумеется, мудрее и опытнее Щербы, но иногда
думала, что может быть слишком большой опыт своими стереотипами
зашоривает, а у менее опытного взгляд свежее. И потому после разговора с
директором музея она упрямо вывела для себя формулу: возможно, убийца был
чем-то спровоцирован самим Гилевским, что-то такое Гилевский должен был
совершить, чтоб довести потенциального убийцу до реального исполнения либо
задуманного, либо возникшего спонтанно намерения...
10
"Итак, - думала Кира, - Пестерева Джума нашел и выяснил, что в отпуск
Пестерев ушел за две недели до убийства Гилевского, а вот когда уехал
путешествовать на байдарке, это еще надо уточнить, день ухода в отпуск и
день отъезда могут и не совпадать".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
деспотичен, как я поняла, своеволен. Но это не их порок, а скорее его... И
еще одно: кто-то из них врет с алиби. Но это я проверю. Тут ложь может
быть и чисто бытовая... Да, вернулся с курсов директор музея Ласкин. В
двенадцать я с ним встречаюсь. Хотите пойти?
- Нет, много своей работы. Жду Войцеховского, он куда-то укатил, у
нас с ним тут закавыка по одному крупному хозяйственному делу, - Джума
поднялся. - Я отыскал ему важного свидетеля.
- Вот бы и мне вы такой подарок сделали, - улыбнулась Кира.
- Стараюсь. Ничего, и нам с вами пофартит. Вы ведь еще не в тупике.
К двенадцати Кира поехала в музей на встречу с Ласкиным.
Молоденькая секретарша - крашеная блондинка в пышной блузке и синей
короткой юбке, - встретила Киру у входа возле дежурки, проводила в
приемную и тут же пошла докладывать, вернулась сразу же:
- Матвей Данилович ждет вас, проходите, - она с откровенным
любопытством разглядывала Киру, хотя однажды уже видела ее.
Ласкин действительно ждал ее: стоял за столом - невысокий, тучный, с
копной седых волос, хотя лицо выглядело моложавым. Он растерян, видимо,
как поняла Кира, ожидал, что следователем окажется женщина постарше,
посолидней, с суровым лицом и узкими сердитыми губами.
- Кира Федоровна?
Она кивнула.
- Садитесь, очень рад.
- Какая вам от моего визита радость? Одни хлопоты, - сказала Кира.
- Что поделать! - воскликнул он высоким голосом. - Ужас! Какой ужас!
Я на похороны не успел. Меня, слава Богу, на неделю раньше отпустили в
связи со случившимся... Что вы думаете по поводу всего этого?
- Меня интересует, что вы думаете, Матвей Данилович?
- Ума не приложу! Кто, за что?!
- Вот именно: кто и за что?.. Какие у вас были с ним отношения?
- Взаимоуважительные, - Ласкин опять утер лоб. - Но оба держали
дистанцию: он, чтобы подчеркнуть свое место, свой авторитет, свою
независимость, я - чтобы очертить круг своих неприкасаемых полномочий. Но
это не мешало нам при общении.
- Вы часто общались?
- Нет. У него была своя сфера, у меня - своя. Да и нужда, признаться,
возникала редко. Я целиком, как и мои предшественники, доверял ему. Так
повелось. Я не стал нарушать это, дабы не создавать конфликтную ситуацию.
- А как он был с коллективом?
- Тут сложнее. Никак. Он был самостоятельной планетой со своей
орбитой. Все остальные - другая планета. Их гравитации
взаимоотталкивались.
- Слишком научно, но понятно: он к коллективу относился
снисходительно, коллектив к нему - настороженно-враждебно. Я точно
определила?
- Пожалуй, если все упростить. Он был человеком деспотичным. Но это
не значит, что его надо было убивать.
- Разумеется... Так что искать кого-либо одного, кто во всем
коллективе был его единственным врагом, сложно?
- Вероятно, так.
- Как часто вы бывали в его кабинете, в отделе рукописей, спецфонде?
- Бывал, но не часто. Видите ли, в этом не было необходимости.
Во-первых, я доверял ему. Все-таки он проработал там свыше сорока лет.
Кроме того был еще один нюанс, инерция так сказать, это во-вторых. И
заключалась она в том, что при Советской власти и в первые годы
перестройки для спецхрана был особый режим, осуществлялся он КГБ. К этому
все привыкли за десятилетия. Потом это перешло в инерцию, своеобразную
роль КГБ взял на себя Гилевский.
- Он никогда не изъявлял желания уйти на пенсию?
- Одно время заговаривал об этом со мной. Я не собирался отправлять
его на пенсию. Затем разговоры эти вдруг прекратились. Потом возникли
опять.
- Когда?
- С момента приближения 100-летия со дня рождения Диомиди и истечения
срока запрета вскрывать пакет с личными бумагами Диомиди.
- Да, но пакет этот как бы не существует?
- И тем не менее. Дата-то существует.
- А вы заглядывали в сейф, где он хранился?
- Естественно. Открывал сейф вместе с Гилевским. У него свой ключ, у
меня свой, открыть сейф можно только одновременно двумя ключами. Когда
открыли, все драгоценности, числящиеся по описи, оказались на месте.
Пакета же не было.
- Вы бывали дома у Гилевского?
- Никогда.
- Там много ценных вещей: фарфор, иконы, портреты.
- Это все собрано им. Я понял вас. Гилевский никогда не позволил бы
себе даже спичку унести из музея домой.
- А на стороне, скажем, из числа людей, прежде работавших тут, а
затем перешедших в Фонд имени Драгоманова, у него не было врагов?
- Возможно, были. Но враг не объявит, что он враг. Тем более объявить
себя врагом Гилевского, это выглядело бы и нелепым и в какой-то мере
опасным.
- Матвей Данилович, а кто-нибудь незаметно мог пройти в музей около
пяти вечера и позже?
- Разве что в толпе. Но, увы, толп у нас не бывает. Много посетителей
только в школьные каникулы. Появляется народ в субботу, в воскресенье. А в
будние дни пустовато, человек двадцать пять-тридцать за день. Людям нынче
не до музеев. Бесплатно лишь для членов Союза художников. А так каждый
покупает билет. При входе указатели, где начинаются экспозиции, как
расположены. В служебные помещения пройти постороннему почти невозможно -
дежурная остановит.
- Что ж, Матвей Данилович, кое-что вы мне прояснили. Возможно, нам
еще придется встретиться...
Он любезно проводил ее до самого холла внизу, где знакомая уже ей
дежурная Настасья Фоминична поднялась со стула при виде начальства и его
важной, как она посчитала, гостьи...
По дороге она думала о том, что Щерба, возможно, не одобрит ее
пространных рассуждений, ухмыльнется, скажет: "Кира Федоровна, ваши
размышления, конечно, изысканы, но для нас они, как скольжение но наждаку
- слишком большое трение, а, значит, и торможение. А у нас нет времени на
изящные построения. Версия всегда проста, их существует не так много. В
какую-нибудь из них укладывается и ваш случай. Жизнеописание же Диомиди -
река, где вы можете утонуть". Но не было у Киры версии, она ее только
искала, она не считала себя, разумеется, мудрее и опытнее Щербы, но иногда
думала, что может быть слишком большой опыт своими стереотипами
зашоривает, а у менее опытного взгляд свежее. И потому после разговора с
директором музея она упрямо вывела для себя формулу: возможно, убийца был
чем-то спровоцирован самим Гилевским, что-то такое Гилевский должен был
совершить, чтоб довести потенциального убийцу до реального исполнения либо
задуманного, либо возникшего спонтанно намерения...
10
"Итак, - думала Кира, - Пестерева Джума нашел и выяснил, что в отпуск
Пестерев ушел за две недели до убийства Гилевского, а вот когда уехал
путешествовать на байдарке, это еще надо уточнить, день ухода в отпуск и
день отъезда могут и не совпадать".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39