Он был одинок, и не было пути домой, не было пути в Торбардин.
Лавим вернулся в пещеру. Он опустил руку в карман плаща и коснулся гладкого вишневого дерева флейты. Можно сказать, он почти удивился, обнаружив ее в кармане. Лавим не считал себя ни лжецом, ни негодяем, просто он сам верил тому, что говорил.
Он поднял голову, ожидая, что сейчас услышит голос Музыканта. У мага, кажется, всегда находилось что сказать по поводу мыслей Лавима.
На этот раз Музыкант не сказал ничего.
«Музыкант, – позвал Лавим. – Музыкант!»
Ни слова в ответ.
Лавим опустился на колени рядом с Кельдой. Он подумал, что Музыкант, возможно, все еще просто сердится на него.
«Получается, – сказал Лавим себе, – сама флейта не должна была слышать мои мысли; но почему-то она сыграла именно ту мелодию, которая была необходима для задуманного мной зловонного заклинания. О, это было прекрасное маленькое заклинание!» Последнее он подумал специально для молчащего мага.
Кельда укрыла Станаха своим плащом, вытерла кровь и грязь с его лица, промыла рану на лице. Одной рукой она подняла его голову, а другой поднесла фляжку к губам. Увидев, что Станах не может проглотить ни капли, Лавим придвинулся к нему и стал осторожно гладить его воспаленное горло. Гном судорожно сделал один глоток, потом другой… но так и не открыл глаз.
Девушка выглядела очень усталой.
– Мы… Мы должны что-то сделать с его пальцами, Лавим, но… я не… я не… – Она замолчала, не в состоянии найти слова, чтобы выразить свою боязнь и неумение помочь Станаху.
Лавим глубоко вздохнул:
– Ты боишься сделать ему еще хуже?
– Да, – прошептала она, – и… О, кендерочек, что бы я ни сделала, это причинит ему только боль!
– Жаль, что у нас нет гномской водки. Я слышал, что, если дать больному выпить побольше, он не будет ничего чувствовать, что бы с ним ни делали. Но водки у нас нет, и он, конечно, проснется, когда ты… Я не думаю, что он захочет посмотреть, как ты выпрямляешь и перевязываешь ему пальцы. – Лавим покачал головой. – Не думаю также, что и я хотел бы видеть это.
– Лавим, помоги мне.
О, как не хотелось Лавиму даже думать об этом! До спазмов в животе.
– Кельда, я не думаю… то есть я хочу сказать, я действительно не очень хороший помощник в таких делах и…
Помоги ей, Лавим.
– Но я не думаю…
Держи его руку за запястье и выпрямляй пальцы, а она будет их перевязывать.
Живот Лавима снова свело. «Последствия зловонного заклинания», – подумал он, хотя знал, что заклинание в данном случае совсем ни при чем.
– Нет, Музыкант, – сказал он магу, – я не хочу и не смогу этого сделать.
Голос мага прозвучал у него в голове с необычной мягкостью.
Лавим, он никогда уже не сможет работать правой рукой. Но ты можешь помочь Кельде облегчить его боль.
– Да, конечно, – прошептал Лавим.
Станаху казалось: что-то съедало его руку. Это «что-то» глодало один палец, выплевывало кость и принималось за следующий. Окруженный голосами, которые должны были быть ему хорошо знакомы, но Станах никак не мог вспомнить почему, – попытался крикнуть и не нашел для крика сил.
Три!…
(Два или семь…)
Четыре!
(Один или шесть…)
Реоркс! Я молю тебя! Яви мне свое милосердие или порази меня навсегда немотой!
Огонь бежал по острию ножа Вулфена; сталь его лезвия излучала страх, страх отражался от холодных и влажных стен пещеры, словно отзвук боли. И снова в сознании Станаха звучали слова…
– У кого Меч Бури?
Брызги сумерек и ночная звезда.
– Маленькая сестра моя! Станах услышал далекий крик. Болезненный и тонкий, крик повис в темноте вокруг него.
Пять!
– Отдохни теперь, молодой Станах, – сказал бог голосом старого кендера. – Отдохни.
Чистый холодный ветер с гор высушил слезы Станаха и унес прочь звучавшие вокруг голоса, как легкий дымок.
Станах вздохнул и впал в забытье.
Глава 19
Тьорл быстро шел По холодному илу вдоль берега реки у самой воды. Ветер нес холод с гор на востоке, и сейчас эльфу почудился в воздухе запах снега. Тьорл хорошо понимал, что хотя им надо как можно скорее и как можно дальше уйти от этого злосчастного места, всем сейчас необходимо обогреться и поесть, а Станаху хоть немного отдохнуть и прийти в себя.
Станаха надо как-то поставить на ноги. Наверное, одноглазый тейварец еще где-то здесь неподалеку, и, хотя он теперь один, нельзя забывать, что он из тех, кого гномы называют «дерро». Тьорл, много времени проведший на границах Торбардина, знал гномский язык. Он знал, кто такие дерро: фанатики, люто ненавидевшие всё и всех на свете. А этот тейварец к тому же еще и маг и, значит, всегда опасен.
Тьорл пнул ногой камешек и сразу же подумал: «Веду себя как ребенок! А если я буду вести себя как ребенок, возможно, все мы умрем еще до рассвета». Он ведет себя как ребенок – и все это из-за Кельды. Он ведь и в туннеле вел себя не так, как следовало, потому что больше думал о безопасности Кельды, чем о том, что он должен делать. Да, и если бы все было сделано как нужно, тейварец сейчас для них не представлял бы уже никакой опасности: он был бы мертв.
Проклятье! Женщина, подвергая свою жизнь опасности, идет через лес вовсе не потому, что ты любишь Хаука! Она делает это потому, что она любит его. Хаук оставил в таверне Тенни свой меч и унес сердце молодой женщины. Интересно, сам-то он знает об этом?
Тьорл покачал головой. Вряд ли Хаук все еще жив. О да, жалея своего друга, Тьорл надеялся, что он мертв.
Эльф снова процедил сквозь зубы проклятие и побежал.
Мертвый тейварец лежал у речного поворота. Грудь гнома была пробита стрелой, на ее древке Тьорл увидел четыре нарисованные синей краской полоски; он хорошо знал эту отметку, да и оперение стрелы из пера черного глухаря было ему хорошо знакомо.
Финн!
Эльф огляделся. Слева бурлил речной поток. Справа – высокий берег и на нем – почерневшие осенние деревья.
Тьорл вытащил стрелу из груди гнома, выпрямился и закричал пронзительным криком сокола: «Кииии-йииир!» Если его крик услышат в лесу, в ответ должно раздаться пение дрозда. И Тьорл услышал его почти сразу. И облегченно засмеялся.
Финн, высокий и стройный, стоял на обрыве возле дерева. Тьорл не видел его улыбки, но по голосу догадался, что его командир улыбается.
– Где ты пропадал, эльф?
– Искал тебя, вождь. А также надеялся, что ты найдешь меня. – Тьорл показал на лежащее у его ног тело. – Тебе, случаем, не попадались под руку еще такие?
– Нет, только этот. Когда он увидел меня, то слишком уж быстро поднял свой арбалет. Не дал мне времени спросить: а где другие?
Финн, подпрыгивая, уже спускался по крутому склону; из леса тотчас появились две тени и пошли вслед за ним.
Лер даже сумел обогнать вождя и оказался рядом с Тьорлом первым. Темные глаза Лера сияли улыбкой, вечно взлохмаченные волосы шевелил холодный ветерок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Лавим вернулся в пещеру. Он опустил руку в карман плаща и коснулся гладкого вишневого дерева флейты. Можно сказать, он почти удивился, обнаружив ее в кармане. Лавим не считал себя ни лжецом, ни негодяем, просто он сам верил тому, что говорил.
Он поднял голову, ожидая, что сейчас услышит голос Музыканта. У мага, кажется, всегда находилось что сказать по поводу мыслей Лавима.
На этот раз Музыкант не сказал ничего.
«Музыкант, – позвал Лавим. – Музыкант!»
Ни слова в ответ.
Лавим опустился на колени рядом с Кельдой. Он подумал, что Музыкант, возможно, все еще просто сердится на него.
«Получается, – сказал Лавим себе, – сама флейта не должна была слышать мои мысли; но почему-то она сыграла именно ту мелодию, которая была необходима для задуманного мной зловонного заклинания. О, это было прекрасное маленькое заклинание!» Последнее он подумал специально для молчащего мага.
Кельда укрыла Станаха своим плащом, вытерла кровь и грязь с его лица, промыла рану на лице. Одной рукой она подняла его голову, а другой поднесла фляжку к губам. Увидев, что Станах не может проглотить ни капли, Лавим придвинулся к нему и стал осторожно гладить его воспаленное горло. Гном судорожно сделал один глоток, потом другой… но так и не открыл глаз.
Девушка выглядела очень усталой.
– Мы… Мы должны что-то сделать с его пальцами, Лавим, но… я не… я не… – Она замолчала, не в состоянии найти слова, чтобы выразить свою боязнь и неумение помочь Станаху.
Лавим глубоко вздохнул:
– Ты боишься сделать ему еще хуже?
– Да, – прошептала она, – и… О, кендерочек, что бы я ни сделала, это причинит ему только боль!
– Жаль, что у нас нет гномской водки. Я слышал, что, если дать больному выпить побольше, он не будет ничего чувствовать, что бы с ним ни делали. Но водки у нас нет, и он, конечно, проснется, когда ты… Я не думаю, что он захочет посмотреть, как ты выпрямляешь и перевязываешь ему пальцы. – Лавим покачал головой. – Не думаю также, что и я хотел бы видеть это.
– Лавим, помоги мне.
О, как не хотелось Лавиму даже думать об этом! До спазмов в животе.
– Кельда, я не думаю… то есть я хочу сказать, я действительно не очень хороший помощник в таких делах и…
Помоги ей, Лавим.
– Но я не думаю…
Держи его руку за запястье и выпрямляй пальцы, а она будет их перевязывать.
Живот Лавима снова свело. «Последствия зловонного заклинания», – подумал он, хотя знал, что заклинание в данном случае совсем ни при чем.
– Нет, Музыкант, – сказал он магу, – я не хочу и не смогу этого сделать.
Голос мага прозвучал у него в голове с необычной мягкостью.
Лавим, он никогда уже не сможет работать правой рукой. Но ты можешь помочь Кельде облегчить его боль.
– Да, конечно, – прошептал Лавим.
Станаху казалось: что-то съедало его руку. Это «что-то» глодало один палец, выплевывало кость и принималось за следующий. Окруженный голосами, которые должны были быть ему хорошо знакомы, но Станах никак не мог вспомнить почему, – попытался крикнуть и не нашел для крика сил.
Три!…
(Два или семь…)
Четыре!
(Один или шесть…)
Реоркс! Я молю тебя! Яви мне свое милосердие или порази меня навсегда немотой!
Огонь бежал по острию ножа Вулфена; сталь его лезвия излучала страх, страх отражался от холодных и влажных стен пещеры, словно отзвук боли. И снова в сознании Станаха звучали слова…
– У кого Меч Бури?
Брызги сумерек и ночная звезда.
– Маленькая сестра моя! Станах услышал далекий крик. Болезненный и тонкий, крик повис в темноте вокруг него.
Пять!
– Отдохни теперь, молодой Станах, – сказал бог голосом старого кендера. – Отдохни.
Чистый холодный ветер с гор высушил слезы Станаха и унес прочь звучавшие вокруг голоса, как легкий дымок.
Станах вздохнул и впал в забытье.
Глава 19
Тьорл быстро шел По холодному илу вдоль берега реки у самой воды. Ветер нес холод с гор на востоке, и сейчас эльфу почудился в воздухе запах снега. Тьорл хорошо понимал, что хотя им надо как можно скорее и как можно дальше уйти от этого злосчастного места, всем сейчас необходимо обогреться и поесть, а Станаху хоть немного отдохнуть и прийти в себя.
Станаха надо как-то поставить на ноги. Наверное, одноглазый тейварец еще где-то здесь неподалеку, и, хотя он теперь один, нельзя забывать, что он из тех, кого гномы называют «дерро». Тьорл, много времени проведший на границах Торбардина, знал гномский язык. Он знал, кто такие дерро: фанатики, люто ненавидевшие всё и всех на свете. А этот тейварец к тому же еще и маг и, значит, всегда опасен.
Тьорл пнул ногой камешек и сразу же подумал: «Веду себя как ребенок! А если я буду вести себя как ребенок, возможно, все мы умрем еще до рассвета». Он ведет себя как ребенок – и все это из-за Кельды. Он ведь и в туннеле вел себя не так, как следовало, потому что больше думал о безопасности Кельды, чем о том, что он должен делать. Да, и если бы все было сделано как нужно, тейварец сейчас для них не представлял бы уже никакой опасности: он был бы мертв.
Проклятье! Женщина, подвергая свою жизнь опасности, идет через лес вовсе не потому, что ты любишь Хаука! Она делает это потому, что она любит его. Хаук оставил в таверне Тенни свой меч и унес сердце молодой женщины. Интересно, сам-то он знает об этом?
Тьорл покачал головой. Вряд ли Хаук все еще жив. О да, жалея своего друга, Тьорл надеялся, что он мертв.
Эльф снова процедил сквозь зубы проклятие и побежал.
Мертвый тейварец лежал у речного поворота. Грудь гнома была пробита стрелой, на ее древке Тьорл увидел четыре нарисованные синей краской полоски; он хорошо знал эту отметку, да и оперение стрелы из пера черного глухаря было ему хорошо знакомо.
Финн!
Эльф огляделся. Слева бурлил речной поток. Справа – высокий берег и на нем – почерневшие осенние деревья.
Тьорл вытащил стрелу из груди гнома, выпрямился и закричал пронзительным криком сокола: «Кииии-йииир!» Если его крик услышат в лесу, в ответ должно раздаться пение дрозда. И Тьорл услышал его почти сразу. И облегченно засмеялся.
Финн, высокий и стройный, стоял на обрыве возле дерева. Тьорл не видел его улыбки, но по голосу догадался, что его командир улыбается.
– Где ты пропадал, эльф?
– Искал тебя, вождь. А также надеялся, что ты найдешь меня. – Тьорл показал на лежащее у его ног тело. – Тебе, случаем, не попадались под руку еще такие?
– Нет, только этот. Когда он увидел меня, то слишком уж быстро поднял свой арбалет. Не дал мне времени спросить: а где другие?
Финн, подпрыгивая, уже спускался по крутому склону; из леса тотчас появились две тени и пошли вслед за ним.
Лер даже сумел обогнать вождя и оказался рядом с Тьорлом первым. Темные глаза Лера сияли улыбкой, вечно взлохмаченные волосы шевелил холодный ветерок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83