Лизавета чуть не заплакала. Как у них все просто.
– Послушай, когда ты исчез неизвестно куда и я черт знает сколько проторчала в «Астории», я потом три дня с ума сходила. А еще этот взрыв, затем… – Она махнула рукой. – Да Бог с ним… Ты действительно полагаешь, что можешь после всего этого появиться, как ясно солнышко, и все будет в порядке?
– А что, ты не получила мое второе послание?
– Какое?
– Я же отправил на твой рабочий адрес отмену! Когда понял, что должен уйти!
Лизавета оторопела от такой нахальной лжи.
– Ага, а потом еще оставил записку у портье!
– Какую записку? – Этот преуспевающий нахал с матримониальными намерениями прекрасно разыгрывал искреннее недоумение.
Лизавета все-таки вырвалась из кольца его сильных рук. Где же этот конверт с эмблемой «Астории»? Записка должна быть где-то здесь. Лизавета была бумажной скрягой. У нее до сих пор хранились записки, которые в школе писали ей одноклассники. Она берегла все письма, студенческие тетрадки и копии курсовых работ. И это письмо она наверняка куда-то сунула.
Лизавета добежала до гостиной, где стоял компьютер, переворошила сложенные неровной стопкой бумаги и газетные вырезки. Вот оно! «Тоскующий романтик и ужин…» Лизавета вернулась к Сергею.
– На, почитай!
Он взял конверт, небрежно достал тоненький листок. И, как пишут в дамских романах, переменился лицом:
– Черт, я совсем забыл про это… Не думал, что ты приедешь в «Асторию». Я же отправил отмену… Виноват, прости! – Его серые глаза заволокла грусть. – Прости!
– Хорошо, прощаю, но вопрос о замужестве снят!
– Почему?
– Ты не оригинален. На вопрос «почему?» я уже отвечала. Если хочешь подробности – изволь… – Лизавета откинула за спину опять рассыпавшиеся волосы. – Я не хочу иметь ничего общего с ненадежным человеком, с мужчиной, которому я не верю.
– Давай сядем… Это долгий разговор.
– Почему? Я уже все сказала. Ты человек неглупый, должен понять с первого раза. Честно говоря, я устала, вчера выдался тяжелый день, я не спала ночь, так что…
– Нет, я не понял, почему я должен уйти. Я тебя люблю и не собираюсь сдаваться. Именно сейчас, когда все наладилось… – Сергей скинул куртку прямо на пол и прошел на кухню. – Без чашки кофе и сигареты я не уйду!
Он уселся на диван, всем своим видом показывая, что обосновался здесь уверенно.
– Ладно, – Лизавета вздохнула, – я умираю от усталости, но если хочешь меня еще помучить, давай поговорим.
– Можем поспать, а поговорим потом. – Сергей лукаво ухмыльнулся, словно вспоминая что-то.
– Спать ты здесь не будешь! – Лизавета в тысячу первый раз за ночь включила электрочайник.
– Это мы еще посмотрим. – Сергей покопался в карманах просторных джинсов и бросил на стол свои неизменные «Davidoff».
Сцена казалась Лизавете мучительно знакомой. И это было странно, раньше они с Сергеем не выясняли отношения. Пока Лизавета вспоминала, он принялся выстукивать пальцами бравурный марш. И тут ее осенило. Это же комедия. Театр. «Укрощение строптивой». Сцена знакомства Катарины и Петруччо. «Я собираюсь спать в твоей постели!» – «В моей постели ты не будешь спать, поскольку односпальная кровать!» Вот они и до Шекспира в быту докатились.
Лизавета разозлилась еще сильнее. По какому праву он, словно хозяин, шагает по ее жизни? Захотелось орать и топать ногами. Но она сдержалась, кричащую женщину легко обозвать истеричкой и убедить в чем угодно.
Аккуратно, стараясь не делать резких движений, она поставила на стол две кофейные чашки, достала из шкафчика банку с «Нескафе Голд». Сергей называл растворимый кофе суррогатом для бедных. Но в данном конкретном случае она не собиралась идти у него на поводу. Зачем разводить в шестом часу утра церемонии с джезвами и кофемолкой, да еще для мужчины, которого хочешь как можно скорее выгнать? Рядом с чашками Лизавета поставила сахарницу, корзинку с печеньем, пепельницу и чайник.
– Я не знаю, сколько тебе кофе.
– Сыпь две, не ошибешься. Хорошо, что ты не нервничаешь. – Сергей протянул ей пачку своих сигарет. – Значит, мы можем поговорить спокойно.
Он достал свой пижонский золотой «Ронсон», дал Лизавете прикурить и начал пропаганду и агитацию по всем правилам психологической науки:
– Ты совершенно права, я виноват целиком и полностью. Как идиот, забыл про эту дурацкую записку, заставил тебя ждать. Но поверь, мне пришлось уезжать в страшной спешке.
– Я догадалась, тебя потом настойчиво разыскивали партнеры… – Лизавета кашлянула, – по бизнесу…
– Ты снимала трубку? Тогда понятно, как они на тебя вышли… Я страшно беспокоился и…
– И три дня молчал, как рыба. Это я тоже поняла.
– Я уже сказал, что был не прав. – Сергей закурил вторую сигарету подряд, что делал крайне редко. – Но я никак не мог связаться с тобой. Поверь!
Когда на тебя смотрят открыто и доверчиво, лучше соглашаться.
– Верю.
– Да не смотри ты на меня так!
– Я и не смотрю. – Лизавета поняла, что выбрала верную тактику. Самоуверенность слетела с Сергея Анатольевича Давыдова, как пух с перезревшего одуванчика.
– Лиз, – он называл ее на английский манер «Лиз» очень редко, чаще в шутку, а иногда в минуты особой откровенности и близости. Первый раз он пробормотал «Лиз», когда поцеловал ее на Пикадилли. А еще в Новый год, в Будапеште. Ранним утром, когда они вернулись с прогулки в гостиницу, Сергей подвел ее к окну, они долго смотрели на сонный, замерший после праздника город, на зеленоватые крыши домов, на притулившиеся возле тротуаров чистенькие автомобили, на обрывки серпантинных лент. «Мы будем очень счастливы, Лиз», – сказал тогда Сергей. Сколько их было, волшебных минут, за те семь месяцев, что они знакомы? – Лиз, – повторил Сергей; он хотел разбудить ее память, хотел воскресить счастливые миражи, – я знаю, ты имеешь право меня выгнать, ты права на сто процентов, я не имел права быть нечестным. Но я не врал! Я просто утаивал часть правды. Эта… эта бомба в твоей машине, она ведь из-за меня. И я виноват, что не уберег, что не подумал заранее… Мужчина должен уметь предвидеть, а я… – Сергей говорил так взволнованно, что Лизавета забыла о выбранной ею маске холодной учтивости. – Знаешь, мне однажды в жизни не повезло, попалась не та женщина, чужая, понимаешь? И я долго не мог избавиться от ощущения, что мне никогда не найти свою половинку. А потом я нашел. Конечно, я должен был тебя оградить.
– От чего?
Сергей пропустил вопрос мимо ушей.
– Ты оказалась такой чудесной: умной, красивой, сдержанной и чуткой одновременно. Еще когда стреляли там, в ресторане, я подумал – вот это женщина! Ты ведь даже не пикнула. Просто встала. А когда выяснилось, что ты еще и русская…
– Есть женщины в русских селеньях… – Некрасов помог Лизавете справиться с волной нежности и любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Послушай, когда ты исчез неизвестно куда и я черт знает сколько проторчала в «Астории», я потом три дня с ума сходила. А еще этот взрыв, затем… – Она махнула рукой. – Да Бог с ним… Ты действительно полагаешь, что можешь после всего этого появиться, как ясно солнышко, и все будет в порядке?
– А что, ты не получила мое второе послание?
– Какое?
– Я же отправил на твой рабочий адрес отмену! Когда понял, что должен уйти!
Лизавета оторопела от такой нахальной лжи.
– Ага, а потом еще оставил записку у портье!
– Какую записку? – Этот преуспевающий нахал с матримониальными намерениями прекрасно разыгрывал искреннее недоумение.
Лизавета все-таки вырвалась из кольца его сильных рук. Где же этот конверт с эмблемой «Астории»? Записка должна быть где-то здесь. Лизавета была бумажной скрягой. У нее до сих пор хранились записки, которые в школе писали ей одноклассники. Она берегла все письма, студенческие тетрадки и копии курсовых работ. И это письмо она наверняка куда-то сунула.
Лизавета добежала до гостиной, где стоял компьютер, переворошила сложенные неровной стопкой бумаги и газетные вырезки. Вот оно! «Тоскующий романтик и ужин…» Лизавета вернулась к Сергею.
– На, почитай!
Он взял конверт, небрежно достал тоненький листок. И, как пишут в дамских романах, переменился лицом:
– Черт, я совсем забыл про это… Не думал, что ты приедешь в «Асторию». Я же отправил отмену… Виноват, прости! – Его серые глаза заволокла грусть. – Прости!
– Хорошо, прощаю, но вопрос о замужестве снят!
– Почему?
– Ты не оригинален. На вопрос «почему?» я уже отвечала. Если хочешь подробности – изволь… – Лизавета откинула за спину опять рассыпавшиеся волосы. – Я не хочу иметь ничего общего с ненадежным человеком, с мужчиной, которому я не верю.
– Давай сядем… Это долгий разговор.
– Почему? Я уже все сказала. Ты человек неглупый, должен понять с первого раза. Честно говоря, я устала, вчера выдался тяжелый день, я не спала ночь, так что…
– Нет, я не понял, почему я должен уйти. Я тебя люблю и не собираюсь сдаваться. Именно сейчас, когда все наладилось… – Сергей скинул куртку прямо на пол и прошел на кухню. – Без чашки кофе и сигареты я не уйду!
Он уселся на диван, всем своим видом показывая, что обосновался здесь уверенно.
– Ладно, – Лизавета вздохнула, – я умираю от усталости, но если хочешь меня еще помучить, давай поговорим.
– Можем поспать, а поговорим потом. – Сергей лукаво ухмыльнулся, словно вспоминая что-то.
– Спать ты здесь не будешь! – Лизавета в тысячу первый раз за ночь включила электрочайник.
– Это мы еще посмотрим. – Сергей покопался в карманах просторных джинсов и бросил на стол свои неизменные «Davidoff».
Сцена казалась Лизавете мучительно знакомой. И это было странно, раньше они с Сергеем не выясняли отношения. Пока Лизавета вспоминала, он принялся выстукивать пальцами бравурный марш. И тут ее осенило. Это же комедия. Театр. «Укрощение строптивой». Сцена знакомства Катарины и Петруччо. «Я собираюсь спать в твоей постели!» – «В моей постели ты не будешь спать, поскольку односпальная кровать!» Вот они и до Шекспира в быту докатились.
Лизавета разозлилась еще сильнее. По какому праву он, словно хозяин, шагает по ее жизни? Захотелось орать и топать ногами. Но она сдержалась, кричащую женщину легко обозвать истеричкой и убедить в чем угодно.
Аккуратно, стараясь не делать резких движений, она поставила на стол две кофейные чашки, достала из шкафчика банку с «Нескафе Голд». Сергей называл растворимый кофе суррогатом для бедных. Но в данном конкретном случае она не собиралась идти у него на поводу. Зачем разводить в шестом часу утра церемонии с джезвами и кофемолкой, да еще для мужчины, которого хочешь как можно скорее выгнать? Рядом с чашками Лизавета поставила сахарницу, корзинку с печеньем, пепельницу и чайник.
– Я не знаю, сколько тебе кофе.
– Сыпь две, не ошибешься. Хорошо, что ты не нервничаешь. – Сергей протянул ей пачку своих сигарет. – Значит, мы можем поговорить спокойно.
Он достал свой пижонский золотой «Ронсон», дал Лизавете прикурить и начал пропаганду и агитацию по всем правилам психологической науки:
– Ты совершенно права, я виноват целиком и полностью. Как идиот, забыл про эту дурацкую записку, заставил тебя ждать. Но поверь, мне пришлось уезжать в страшной спешке.
– Я догадалась, тебя потом настойчиво разыскивали партнеры… – Лизавета кашлянула, – по бизнесу…
– Ты снимала трубку? Тогда понятно, как они на тебя вышли… Я страшно беспокоился и…
– И три дня молчал, как рыба. Это я тоже поняла.
– Я уже сказал, что был не прав. – Сергей закурил вторую сигарету подряд, что делал крайне редко. – Но я никак не мог связаться с тобой. Поверь!
Когда на тебя смотрят открыто и доверчиво, лучше соглашаться.
– Верю.
– Да не смотри ты на меня так!
– Я и не смотрю. – Лизавета поняла, что выбрала верную тактику. Самоуверенность слетела с Сергея Анатольевича Давыдова, как пух с перезревшего одуванчика.
– Лиз, – он называл ее на английский манер «Лиз» очень редко, чаще в шутку, а иногда в минуты особой откровенности и близости. Первый раз он пробормотал «Лиз», когда поцеловал ее на Пикадилли. А еще в Новый год, в Будапеште. Ранним утром, когда они вернулись с прогулки в гостиницу, Сергей подвел ее к окну, они долго смотрели на сонный, замерший после праздника город, на зеленоватые крыши домов, на притулившиеся возле тротуаров чистенькие автомобили, на обрывки серпантинных лент. «Мы будем очень счастливы, Лиз», – сказал тогда Сергей. Сколько их было, волшебных минут, за те семь месяцев, что они знакомы? – Лиз, – повторил Сергей; он хотел разбудить ее память, хотел воскресить счастливые миражи, – я знаю, ты имеешь право меня выгнать, ты права на сто процентов, я не имел права быть нечестным. Но я не врал! Я просто утаивал часть правды. Эта… эта бомба в твоей машине, она ведь из-за меня. И я виноват, что не уберег, что не подумал заранее… Мужчина должен уметь предвидеть, а я… – Сергей говорил так взволнованно, что Лизавета забыла о выбранной ею маске холодной учтивости. – Знаешь, мне однажды в жизни не повезло, попалась не та женщина, чужая, понимаешь? И я долго не мог избавиться от ощущения, что мне никогда не найти свою половинку. А потом я нашел. Конечно, я должен был тебя оградить.
– От чего?
Сергей пропустил вопрос мимо ушей.
– Ты оказалась такой чудесной: умной, красивой, сдержанной и чуткой одновременно. Еще когда стреляли там, в ресторане, я подумал – вот это женщина! Ты ведь даже не пикнула. Просто встала. А когда выяснилось, что ты еще и русская…
– Есть женщины в русских селеньях… – Некрасов помог Лизавете справиться с волной нежности и любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96