Молча поднимались по изуродованной взрывом лестнице. Лизавета молча открыла дверь. Потом, почти не оборачиваясь, пробормотала:
– Пока, до встречи…
Сергей понял: если сейчас она закроет дверь своей квартиры, он потеряет ее в тот же момент. Навсегда.
– Погоди, я так не могу… – Он схватился за край двери.
Лизавета послушно остановилась.
– Давай поговорим!
– Давай! – согласилась Лизавета. Ее лицо было потухшим. Когда прошлой ночью она горячилась и говорила, что он ее подставил, Сергей знал, что сумеет ее переубедить, перешутить, перетянуть на свою сторону. Сейчас ему стало не до шуток.
– Ты знаешь, я не люблю откровенничать. Не люблю сразу и всему свету рассказывать, что творится у меня в душе. И вообще… – Он с трудом подыскивал слова, в голову лезли какие-то глупости про четкие и определенные отношения «человек-машина» и куда более размытые, запутанные отношения «человек-человек». – Ты знаешь, с Ритой мы и прожили-то всего месяц, может, чуть больше, а поженились в три дня. Она всегда была такой избалованной… – Сергей увидел, что Лизавета закрыла глаза, и мысленно обозвал себя болваном. В конце концов, какое ей дело до его отношений с Ритой, особенно после всех этих взрывов и выстрелов?
– Я понимаю. Это все? – В вопросе не было ни иронии, ни даже сарказма – голое безразличие. И лицо равнодушное. С таким вежливым лицом слушают не в меру общительного пенсионера, приставшего на автобусной остановке с разговором о проекте федерального бюджета на будущий год. И нахамить жалко – дядечка вроде интеллигентный, и спрятаться некуда – автобуса все нет.
Сейчас он тоже не знал, что сказать. Не срабатывали ни расчет, ни раскованность, всегда выручавшие его в трудных ситуациях. Сергей не любил бурные сцены, выяснение отношений, истерики, приходы, уходы, разоблачения и порывы. Предпочитал изящество и легкость, чтобы разговор напоминал фехтование или стройное доказательство теоремы, чтобы шутка или слеза были к месту, чтобы не было ничего «слишком».
Почти сразу после свадьбы его стали раздражать Ритины закидоны. Перепады настроения похлеще, чем в барокамерах, где тренируются космонавты. Она то ныла, то смеялась, как безумная, то тосковала, то требовала невероятной любви, такой, чтобы искры из глаз. Когда она исчезла, Сергей сначала испугался, потом позвонил ее родителям, разыскал телефон через университет. Их уклончивые ответы, их близкое к равнодушию спокойствие подсказали правильное решение – волноваться не стоит. А потом ее подруга по факультету рассказала, как Рита любит загулы, и он совсем успокоился. Ему вдруг стало легко и просто, и Сергей ушел, радуясь, что не надо что-то дополнительно объяснять.
Он потом долго боялся женщин. Точнее, не собственно женщин, а той ямы, в которую они всегда готовы увлечь поддавшегося им мужчину, как только почувствуют, что затянулся аркан любви. Сразу становятся требовательными и напористыми. Хотят, чтобы ты каждые пять минут изрыгал клятвы, каждые десять минут признавался в неземной любви, а в перерывах плясал гопака, иначе им станет с тобой скучно. И нечто подобное мерещилось ему в каждой девушке, стоило присмотреться к ней получше. А он не хотел заблудиться, сгинуть в темных дебрях женской души. Поэтому Сергей держал подружек на расстоянии, чтобы роман не превратился в кандалы, которые поэты благородно окрестили узами.
День их знакомства с Лизаветой, обычный осенний день, день его последней зарплаты. Он ждал заказчика. Пришли Дагаев с телохранителем. В туалете, как и было условлено, телохранитель сообщил Сергею, что надо подождать, подойдет еще человек от другой стороны. Он вышел в зал и принялся ждать. И от нечего делать глазел по сторонам. Публики не было.
Он заметил девушку сразу, как только она вошла в тот, ничем не примечательный паб, каких тысячи на окраинах Лондона. Девушка смотрелась классно и совсем не по-английски. Смело распущенные волосы, широко распахнутые глаза, полуулыбка, вполне деловой и в то же время неуловимо экстравагантный костюм. Таких клиенток здесь лет десять не видывали и еще лет десять не увидят. Он должен был передать заказчику диск, а в обмен получить полный расчет, но дело затягивалось.
Сергей немного нервничал – раньше все проходило без проволочек. Девушка заказала традиционный британский «чипс энд фиш», отказалась от пива, а он тем временем гадал, кто она такая и как сюда попала, и это отвлекало его от дурных мыслей. Он почти угадал, что она русская, он почти забыл о странной неувязке. И все равно перестрелка не стала для него полной неожиданностью. Сергей ожидал чего-то подобного. А потому, как только двери распахнулись и на пороге показались люди в масках, кинулся к столику, за которым сидела эта удивительная девушка. То, что она удивительная, он понял буквально через минуту. Когда все кончилось, она не устроила истерику, не билась в слезах и не дрожала от страха, у нее даже не атрофировалось чувство юмора, и она сообразила, откуда он позаимствовал идею насчет криков «мама».
Она еще раз доказала свою незаурядность, когда ее допрашивали в полиции. Сергею, по понятным причинам, не очень хотелось отвечать на заковыристый вопрос: «Откуда вы знаете убитых?» А ведь он фактически проговорился, когда сообщил ей о русских паспортах. Нормальная женщина, попавшая в жуткий переплет со стрельбой, наверняка осчастливила бы иностранных полицейских чистосердечным признанием. Просто из чувства самосохранения. Он ждал от «бобби» каверзных вопросов, уже придумал достойный ответ, но… его ни о чем не спросили. Сергей, грешным делом, решил, что Лизавета связана с наемными стрелками, но ошибся. Она оказалась журналисткой, русской журналисткой…
Они стали встречаться, и она нравилась ему все больше и больше. Сергею нравилось смотреть, как она вскидывает брови, когда сердится, как она улыбается, парируя его не слишком удачную шутку, как она хохочет, когда он шутит действительно смешно. Он любил устраивать для нее праздники, маленькие и большие, любил ее разыгрывать и дразнить, любил с ней спорить. Он забыл свои прежние страхи. И подошел слишком близко. А теперь ему опять страшно. Теперь он боится ее потерять…
Сергей забыл, о чем он говорил или, скорее, кричал в тот вечер. У него была одна цель – стереть с лица Лизаветы маску усталости и равнодушия. И это ему удалось. Получилось!
– Я и не думала, что ты способен на такие африканские страсти! Рвать в клочья душу и рубашку на груди в придачу, – тихо сказала Лизавета, когда они утром пили кофе на кухне. В глазах ее все еще блестело неподдельное изумление. – Прямо-таки Везувий и сопка Ключевская, вместе взятые.
– Это у меня только по четвергам, после перестрелки, – улыбнулся Сергей и наклонился погладить подошедшего к нему Масона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Пока, до встречи…
Сергей понял: если сейчас она закроет дверь своей квартиры, он потеряет ее в тот же момент. Навсегда.
– Погоди, я так не могу… – Он схватился за край двери.
Лизавета послушно остановилась.
– Давай поговорим!
– Давай! – согласилась Лизавета. Ее лицо было потухшим. Когда прошлой ночью она горячилась и говорила, что он ее подставил, Сергей знал, что сумеет ее переубедить, перешутить, перетянуть на свою сторону. Сейчас ему стало не до шуток.
– Ты знаешь, я не люблю откровенничать. Не люблю сразу и всему свету рассказывать, что творится у меня в душе. И вообще… – Он с трудом подыскивал слова, в голову лезли какие-то глупости про четкие и определенные отношения «человек-машина» и куда более размытые, запутанные отношения «человек-человек». – Ты знаешь, с Ритой мы и прожили-то всего месяц, может, чуть больше, а поженились в три дня. Она всегда была такой избалованной… – Сергей увидел, что Лизавета закрыла глаза, и мысленно обозвал себя болваном. В конце концов, какое ей дело до его отношений с Ритой, особенно после всех этих взрывов и выстрелов?
– Я понимаю. Это все? – В вопросе не было ни иронии, ни даже сарказма – голое безразличие. И лицо равнодушное. С таким вежливым лицом слушают не в меру общительного пенсионера, приставшего на автобусной остановке с разговором о проекте федерального бюджета на будущий год. И нахамить жалко – дядечка вроде интеллигентный, и спрятаться некуда – автобуса все нет.
Сейчас он тоже не знал, что сказать. Не срабатывали ни расчет, ни раскованность, всегда выручавшие его в трудных ситуациях. Сергей не любил бурные сцены, выяснение отношений, истерики, приходы, уходы, разоблачения и порывы. Предпочитал изящество и легкость, чтобы разговор напоминал фехтование или стройное доказательство теоремы, чтобы шутка или слеза были к месту, чтобы не было ничего «слишком».
Почти сразу после свадьбы его стали раздражать Ритины закидоны. Перепады настроения похлеще, чем в барокамерах, где тренируются космонавты. Она то ныла, то смеялась, как безумная, то тосковала, то требовала невероятной любви, такой, чтобы искры из глаз. Когда она исчезла, Сергей сначала испугался, потом позвонил ее родителям, разыскал телефон через университет. Их уклончивые ответы, их близкое к равнодушию спокойствие подсказали правильное решение – волноваться не стоит. А потом ее подруга по факультету рассказала, как Рита любит загулы, и он совсем успокоился. Ему вдруг стало легко и просто, и Сергей ушел, радуясь, что не надо что-то дополнительно объяснять.
Он потом долго боялся женщин. Точнее, не собственно женщин, а той ямы, в которую они всегда готовы увлечь поддавшегося им мужчину, как только почувствуют, что затянулся аркан любви. Сразу становятся требовательными и напористыми. Хотят, чтобы ты каждые пять минут изрыгал клятвы, каждые десять минут признавался в неземной любви, а в перерывах плясал гопака, иначе им станет с тобой скучно. И нечто подобное мерещилось ему в каждой девушке, стоило присмотреться к ней получше. А он не хотел заблудиться, сгинуть в темных дебрях женской души. Поэтому Сергей держал подружек на расстоянии, чтобы роман не превратился в кандалы, которые поэты благородно окрестили узами.
День их знакомства с Лизаветой, обычный осенний день, день его последней зарплаты. Он ждал заказчика. Пришли Дагаев с телохранителем. В туалете, как и было условлено, телохранитель сообщил Сергею, что надо подождать, подойдет еще человек от другой стороны. Он вышел в зал и принялся ждать. И от нечего делать глазел по сторонам. Публики не было.
Он заметил девушку сразу, как только она вошла в тот, ничем не примечательный паб, каких тысячи на окраинах Лондона. Девушка смотрелась классно и совсем не по-английски. Смело распущенные волосы, широко распахнутые глаза, полуулыбка, вполне деловой и в то же время неуловимо экстравагантный костюм. Таких клиенток здесь лет десять не видывали и еще лет десять не увидят. Он должен был передать заказчику диск, а в обмен получить полный расчет, но дело затягивалось.
Сергей немного нервничал – раньше все проходило без проволочек. Девушка заказала традиционный британский «чипс энд фиш», отказалась от пива, а он тем временем гадал, кто она такая и как сюда попала, и это отвлекало его от дурных мыслей. Он почти угадал, что она русская, он почти забыл о странной неувязке. И все равно перестрелка не стала для него полной неожиданностью. Сергей ожидал чего-то подобного. А потому, как только двери распахнулись и на пороге показались люди в масках, кинулся к столику, за которым сидела эта удивительная девушка. То, что она удивительная, он понял буквально через минуту. Когда все кончилось, она не устроила истерику, не билась в слезах и не дрожала от страха, у нее даже не атрофировалось чувство юмора, и она сообразила, откуда он позаимствовал идею насчет криков «мама».
Она еще раз доказала свою незаурядность, когда ее допрашивали в полиции. Сергею, по понятным причинам, не очень хотелось отвечать на заковыристый вопрос: «Откуда вы знаете убитых?» А ведь он фактически проговорился, когда сообщил ей о русских паспортах. Нормальная женщина, попавшая в жуткий переплет со стрельбой, наверняка осчастливила бы иностранных полицейских чистосердечным признанием. Просто из чувства самосохранения. Он ждал от «бобби» каверзных вопросов, уже придумал достойный ответ, но… его ни о чем не спросили. Сергей, грешным делом, решил, что Лизавета связана с наемными стрелками, но ошибся. Она оказалась журналисткой, русской журналисткой…
Они стали встречаться, и она нравилась ему все больше и больше. Сергею нравилось смотреть, как она вскидывает брови, когда сердится, как она улыбается, парируя его не слишком удачную шутку, как она хохочет, когда он шутит действительно смешно. Он любил устраивать для нее праздники, маленькие и большие, любил ее разыгрывать и дразнить, любил с ней спорить. Он забыл свои прежние страхи. И подошел слишком близко. А теперь ему опять страшно. Теперь он боится ее потерять…
Сергей забыл, о чем он говорил или, скорее, кричал в тот вечер. У него была одна цель – стереть с лица Лизаветы маску усталости и равнодушия. И это ему удалось. Получилось!
– Я и не думала, что ты способен на такие африканские страсти! Рвать в клочья душу и рубашку на груди в придачу, – тихо сказала Лизавета, когда они утром пили кофе на кухне. В глазах ее все еще блестело неподдельное изумление. – Прямо-таки Везувий и сопка Ключевская, вместе взятые.
– Это у меня только по четвергам, после перестрелки, – улыбнулся Сергей и наклонился погладить подошедшего к нему Масона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96