Когда пришли расписываться, я его усыновил. Он только научился буквы разбирать, все подряд читал, все вывески. И постановление об усыновлении тоже взял и стал громко читать по слогам. Потом говорит: “Толь, ты че, теперь мой папа?”. А я ему: “Почему теперь? Я и раньше был твой папа - это же просто бумажка”.
Вопрос: Но ей важно было рассказать то, что тогда произошло?
Ответ: Наверно. Думаю, что да. И ее мучило, что она не могла. Я поэтому ни о чем ее не спрашивал.
Вопрос: Вы хотите узнать?
Ответ: Да. Ведь она хотела, чтобы я узнал. Просто никто, кроме нее, этого рассказать не мог. Вы знаете, что тогда случилось?
Вопрос: Нет. Про нее ничего не знаю. Знаю только про негритят. Негритята поехали к морю купаться. Рядом была деревня, где жили другие негритята. Приезжих негритят предупреждали, чтобы были начеку. Так что она все знала и понимала. Но там, в той деревне, был один негритенок, Руслан, совсем не такой. Когда встречал, говорил: “Таня, тебя никто не обижает из наших? Если что - скажи мне, люди разные есть!”. Приносил фрукты из своего сада. Еще говорил, что про негритят из его деревни здесь рассказывают разное, и ему больно и стыдно, но не все же такие. В последний день пригласил на море на пикник - приехал армейский друг, а для негритят гостеприимство, мужская дружба - это святое. И вот Таня вдруг поняла, что отказаться - совершенно невозможно. Это значило показать ему, что они все - нелюди, которым доверять никому нельзя. И она поехала с одной подружкой, Люсей. Люсе Руслан очень нравился. Да и вашей Тане тоже. Говорила себе: нельзя ни в коем случае в него влюбляться - вот и влюбилась. А этот армейский друг ей сразу не понравился. Рыжий, глаза жестокие, голос неприятный. Еще сразу внутри застучали тревожные молоточки: Руслан с этим рыжим говорят между собой по-негритянски, а мы не понимаем. Приехали на речку, устроились у костра, ели шашлыки, пили вино. Руслан говорил тосты, за которые каждый раз надо было пить обязательно до дна - за материнскую любовь, за здоровье будущих детей. И уже она чувствовала, что опасность рядом - но не встанешь и не уйдешь. Сидели, как овечки в ожидании заклания. Люся уже совершенно ничего не соображала, хохотала, кричала ей: “Ну чего ты такая? Танька, расслабься!”. Поехали наконец обратно - уже поздно, темно. Полегчало, что все кончается. Вдруг сворачивают - надо прямо ехать, а они к морю. Стали уговаривать: “Давайте еще посидим, такой вечер хороший!”. Остановились на берегу. Руслан и Люся вдруг ушли в лес, сперва еще слышен был ее хохот, а потом затихли. Ваша Таня осталась с этим рыжим вдвоем. Негритенок полез целоваться, стал снимать с нее футболку. Она его отпихнула. Он снова пристает, шарит везде руками. Она ему: “Нет!”. Вдруг рыжий негритенок бьет ее по лицу, кулаком прямо в нос. Ее никто так никогда не бил. Льется кровь, но она не чувствует боли, вообще ничего не чувствует - как парализована. А он ничего дальше не делает, чтобы ее насиловать, не снимает одежду, просто бьет, чтобы она сказала, что да, я тоже хочу. Таня ему: “Нет!” Тогда он ударил ее ногой в живот - она скорчилась и еще в голове мелькнуло: “Как так можно? Весь вечер были как люди, и вдруг меня ногой в живот! Как больно-то, мамочки!”. Он снова спрашивает: “Не хочешь?”. Она мотает головой. Он как зашипит: “Ты долго будешь издеваться надо мной?”. Взял бутылку за горлышко, разбил о камень, подходит и говорит: “Сейчас буду резать тебе лицо”. Тут Таня по-настоящему испугалась. Он ее сломал этим страхом. Она вдруг перестала быть человеком, ее больше не было - было только испуганное животное, воющее от боли и от страха, что сейчас будет еще больнее. Это животное сказало: “Да! Хочу!”. И он вашу Таню во все дырки. Потом она поползла в ручей отмываться. Тут Руслан с Люсей вернулись - довольные, счастливые. Таня грязная, все лицо в синяках. “Что у вас тут произошло?”. Она ответила: “Ничего. Все хорошо”.
Ответ: Зачем вы мне это рассказали?
Вопрос: Чтобы вы знали то, что было.
Ответ: Она хотела сделать аборт?
Вопрос: Нет. Она сказала своей маме только то, что была на юге, и забеременела, и теперь хочет родить ребенка. Они стояли на кухне. Мама курила и молчала. Ей нельзя было курить, она уже была больна, но никому об этом не говорила. Потом потушила сигарету под струйкой воды из-под крана и сказала: “Вот и хорошо. Родишь нам малютку, и будем ее любить. Бог не по силам испытаний не дает”. Она еще успела понянчиться с внуком. Что с вами?
Ответ: Извините, просто глаза приклеились. Вот смотрел на телефон и вдруг подумал: если Таня сейчас позвонит сюда - ведь бывают же чудеса на свете - и спросит: “Есть новости?” - я знаю, что ей ответить. Я скажу: “Есть. Я люблю тебя еще больше”.
Вопрос: Вы с ней хотели ребенка?
Ответ: Конечно. И я, и она. Сначала ничего не получалось - она никак не могла забеременеть, и я боялся, что это из-за меня, что со мной что-то не в порядке, у нее ведь уже был ребенок. А потом она забеременела. Это произошло в тот самый день, когда она прижимала к себе пахучую кофемолку, а я открывал банку сардин. Мы купили в аптеке тест, и она зашла в туалет - мы как раз гуляли по Гоголевскому бульвару. А зима была, снег, и везде были раскатаны ледяные дорожки. Так она разбежалась и ко мне покатила, как девчонка. Хохочет, рахмахивает руками. Скользит прямо мне в объятия. Ничего не сказала, я и так все понял.
Вопрос: Вы знали, что у нее проблемы с почками?
Ответ: Откуда? Сначала все было хорошо. Помню, мы пошли в консультацию вместе, я обязательно хотел пойти с ней, не знаю почему. Вдруг стал за нее бояться. И мне там все сразу не понравилось. На Таню завели историю болезни, будто беременность - болезнь. И к врачу нужно приходить со своим полотенцем и со своими тапками или надевать на ноги полиэтиленовые пакеты. Один раз по телевизору была передача про роды в море. Показывали, как беременные уезжали к морю и там рожали. Приглашали, дали телефон, куда обращаться. Таня потом вдруг спросила: может, тоже поехать рожать на море? Но это было что-то вроде секты, и женщины потом должны поедать послед, как собаки. Я сказал: не волнуйся, заплачу, сколько надо, и все будет в порядке. Таня простудила почки и должна была лежать, проводила недели в постели, пила много жидкости, распухла, будто у нее двойня. Ей казалось, что она подурнела, и поэтому все прикладывала к глазам испитые пакетики с чаем, верила, что помогает против отечности. Или две дольки огурца. Но все это, когда меня не было: боялась, что я так ее увижу - с огуречными глазами.
Вопрос: А сын? Ревновал?
Ответ: Наоборот. Ромка радовался, что у него будет братик или сестренка. Помню, мы лежим вечером втроем и гладим ее живот - я с одной стороны, Ромка с другой. Я говорю: “Расти, сестренка!”. А Ромка: “Расти, братик!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120