— спросил Валентин.
— Я проводил Красного Ножа; великий воин Красный Нож, он любит Валентина; все воины остались очень довольны богатыми подарками; они хорошо будут драться с красными мундирами.
— Я уверен в этом.
— Да, это правда, они очень довольны; что хочет бледнолицый охотник от своего друга?
— Я хочу просить вас оказать мне одну услугу.
Индеец расхохотался.
— Услугу? — спросил он. — Валентин и Курумилла — пальцы и рука, у них одни желания; что хочет мой брат?
— Вы знаете, что завтра я должен оставить пещеру с охотниками.
— Да, чтобы сражаться с красными мундирами.
— Но я оставляю здесь дона Грегорио, донну Розарио и бедных женщин, которых нам удалось спасти.
— Курумилла понимает. Пусть мой брат не беспокоится и смело ведет своих воинов; вождь останется в Воладеро и будет охранять Седую Голову, Розовую Лилию и бледнолицых невольниц. Ничего дурного не случится; Курумилла защитит Розовую Лилию.
— Хорошо, вождь, я знаю ваше доброе сердце, — отвечал Валентин, пожимая ему руку.
— Позвольте и мне также остаться здесь, — сказал Блю-Девиль, который только что вошел в пещеру, — мне следовало бы присмотреть за двумя пленниками, а также рассмотреть бумаги, найденные в карманах повешенных утром бандитов; мне Курумилла отдал эти бумаги, и я думаю, что они очень важны; не откроют ли они нам тайных замыслов дона Мигуэля де Кастель-Леон.
— Вы также останетесь здесь, мой друг, это будет лучше, — сказал Валентин. — Нам, кажется, нечего бояться нападения, — продолжал он, обращаясь к Курумилле, — к тому же я оставляю пятнадцать человек, которых вам будет, по моему мнению, совершенно достаточно.
— Даже много, — отвечал вождь, кланяясь.
— Лучше много, чем мало, — заметил Валентин с улыбкой. — Сверх того, — прибавил он, бросая украдкой взгляд на донну Розарио, — с возвращением дона Октавио Варгаса, то есть Бенито Рамиреса, из его экспедиции у вас прибавится еще восемь или десять человек, которые находятся с ним; все они, кажется, из отряда Сожженных лесов.
— Да, они все из отряда капитана Грифитса.
— Задержите их до моего возвращения.
— Хорошо, я задержу их.
При имени Октавио Варгаса молодая девушка покраснела; как будто темное облако пронеслось по ее очаровательному личику.
— Разве дон Октавио Варгас участвует в экспедиции? — спросила она с притворным равнодушием.
— Да, дитя мое, — отвечал он с улыбкой, — он преследует бандитов, которых нам не хотелось бы выпустить из рук, вот почему ты его не видишь здесь. Вчера он отправился с Курумиллой, но я надеюсь, что он скоро возвратится: быть может сегодня, а завтра уж наверно.
— Курумилла возвратился, отец мой, отчего же дона Октавио нет до сих пор? Вероятно, люди, которых он может встретить здесь, не слишком интересуют его, — сказала молодая девушка с заметным оттенком неудовольствия.
— Вы ошибаетесь, дитя мое; если его здесь нет, то он в этом нисколько не виноват. Вы напрасно обвиняете его.
— Разве я обвиняю его? Я сказала только, что молодой человек вовсе не интересуется теми, которых, как вам кажется, он любит. Для меня же положительно все равно, поступит ли дон Октавио Варгас так или иначе; он совершенно свободен в своих действиях.
— Вы несправедливы к этому молодому человеку, милое дитя мое, он не заслуживает подобного о нем мнения; мы все здесь исполняем наш долг, и никто не вправе отказаться от него; но я уверен в том, что дон Октавио исполняет в настоящую минуту свою обязанность совершенно против воли.
— Правда, правда, отец мой, я несправедлива, — отвечала молодая девушка со слезами на глазах, — я слишком раздражительна и сама не знаю, что говорю, простите меня.
— Вас простить! — сказал Валентин, целуя ее. — В чем же мне вас прощать? Что же вы сделали дурного?
— О, как вы добры! — прошептала она, обнимая его.
Вся покраснев от волнения, она удалилась в свою пещеру.
Валентин встал, закурил сигару и вышел.
Дон Грегорио, слышавший этот короткий, но тем не менее заинтересовавший его разговор, тоже встал со своего места и отправился почти вслед за Валентином.
— Что это за человек, которого вы называете один раз Бенито Рамиресем, другой раз Октавио Варгасом и о котором вы только что говорили с донной Розарио? — спросил он Валентина, небрежно смявшего тоненькую сигаретку между своими пальцами.
Валентин улыбнулся.
— Это целый роман, мой дорогой дон Грегорио, — весело сказал Валентин, — это роман, преисполненный чистой, целомудренной и глубокой любви и который заинтересует вас так же, как и меня, если я расскажу вам его.
— Он уже и теперь интересует меня, мой друг; расскажите.
— Хорошо, я расскажу вам его, если вы хотите. Дон Октавио Варгас принадлежит к одной из лучших мексиканских фамилий, очень богат, одарен замечательными способностями и добрым сердцем и, что важнее всего, честный, неиспорченный молодой человек.
— И этот молодой человек находится здесь только для донны Розарио?
— Только для нее одной.
— Он ее любит?
— До сумасшествия. Разве я не говорил вам об этом?
— Но отчего же вы, мой друг, не рассказали мне до сих пор этой истории, которая должна быть очень интересна?
— С удовольствием расскажу ее вам теперь, тем более что, говоря откровенно, я очень люблю дона Октавио Варгаса: это мой фаворит.
— Хорошо, говорите, мой друг, я вас слушаю.
В несколько минут Валентин рассказал другу своему со всеми подробностями историю, которую читатель знает уже.
Дон Грегорио слушал с большим вниманием и не прерывал его более.
— Как вы находите эту историю? — спросил Валентин, окончив свой рассказ, — не правда ли, она очень интересна?
— О да! — отвечал дон Грегорио, — это, как видно, прекрасный молодой человек и любит, наверно, донну Розарио от всего сердца.
— Значит, вам нравится мой Октавио?
— Очень.
— И вы согласны со мной, что он сделает ее счастливой!
— Конечно, если это только от него будет зависеть. Кстати, эта новая экспедиция, ради которой вы нас завтра оставляете, очень серьезна?
— Да, мой друг; мы идем атаковать один английский отряд, который намерен соединиться с другим отрядом, идущим из Кинсбору, в английской Колумбии.
— Что вы мне говорите, мой друг?
— Правду.
— Я это знаю, но отчего вы мешаетесь в это дело, вы, человек такой опытный и дальновидный?
— Вот вследствие того, что я такой человек, как вы говорите, я и мешаюсь в это дело.
— Ровно ничего не понимаю.
— Быть может; но вы меня поймете.
— Ничего не желал бы лучше.
— Вы знаете, что Канада уступлена Англии французами?
— Да, об этой сдаче я часто слышал рассказы моих охотников, которые чрезвычайно враждебно относятся к англичанам.
— Ну вот, следствием смешения двух рас, белых и красных, были Сожженные леса.
— Жестокие люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Я проводил Красного Ножа; великий воин Красный Нож, он любит Валентина; все воины остались очень довольны богатыми подарками; они хорошо будут драться с красными мундирами.
— Я уверен в этом.
— Да, это правда, они очень довольны; что хочет бледнолицый охотник от своего друга?
— Я хочу просить вас оказать мне одну услугу.
Индеец расхохотался.
— Услугу? — спросил он. — Валентин и Курумилла — пальцы и рука, у них одни желания; что хочет мой брат?
— Вы знаете, что завтра я должен оставить пещеру с охотниками.
— Да, чтобы сражаться с красными мундирами.
— Но я оставляю здесь дона Грегорио, донну Розарио и бедных женщин, которых нам удалось спасти.
— Курумилла понимает. Пусть мой брат не беспокоится и смело ведет своих воинов; вождь останется в Воладеро и будет охранять Седую Голову, Розовую Лилию и бледнолицых невольниц. Ничего дурного не случится; Курумилла защитит Розовую Лилию.
— Хорошо, вождь, я знаю ваше доброе сердце, — отвечал Валентин, пожимая ему руку.
— Позвольте и мне также остаться здесь, — сказал Блю-Девиль, который только что вошел в пещеру, — мне следовало бы присмотреть за двумя пленниками, а также рассмотреть бумаги, найденные в карманах повешенных утром бандитов; мне Курумилла отдал эти бумаги, и я думаю, что они очень важны; не откроют ли они нам тайных замыслов дона Мигуэля де Кастель-Леон.
— Вы также останетесь здесь, мой друг, это будет лучше, — сказал Валентин. — Нам, кажется, нечего бояться нападения, — продолжал он, обращаясь к Курумилле, — к тому же я оставляю пятнадцать человек, которых вам будет, по моему мнению, совершенно достаточно.
— Даже много, — отвечал вождь, кланяясь.
— Лучше много, чем мало, — заметил Валентин с улыбкой. — Сверх того, — прибавил он, бросая украдкой взгляд на донну Розарио, — с возвращением дона Октавио Варгаса, то есть Бенито Рамиреса, из его экспедиции у вас прибавится еще восемь или десять человек, которые находятся с ним; все они, кажется, из отряда Сожженных лесов.
— Да, они все из отряда капитана Грифитса.
— Задержите их до моего возвращения.
— Хорошо, я задержу их.
При имени Октавио Варгаса молодая девушка покраснела; как будто темное облако пронеслось по ее очаровательному личику.
— Разве дон Октавио Варгас участвует в экспедиции? — спросила она с притворным равнодушием.
— Да, дитя мое, — отвечал он с улыбкой, — он преследует бандитов, которых нам не хотелось бы выпустить из рук, вот почему ты его не видишь здесь. Вчера он отправился с Курумиллой, но я надеюсь, что он скоро возвратится: быть может сегодня, а завтра уж наверно.
— Курумилла возвратился, отец мой, отчего же дона Октавио нет до сих пор? Вероятно, люди, которых он может встретить здесь, не слишком интересуют его, — сказала молодая девушка с заметным оттенком неудовольствия.
— Вы ошибаетесь, дитя мое; если его здесь нет, то он в этом нисколько не виноват. Вы напрасно обвиняете его.
— Разве я обвиняю его? Я сказала только, что молодой человек вовсе не интересуется теми, которых, как вам кажется, он любит. Для меня же положительно все равно, поступит ли дон Октавио Варгас так или иначе; он совершенно свободен в своих действиях.
— Вы несправедливы к этому молодому человеку, милое дитя мое, он не заслуживает подобного о нем мнения; мы все здесь исполняем наш долг, и никто не вправе отказаться от него; но я уверен в том, что дон Октавио исполняет в настоящую минуту свою обязанность совершенно против воли.
— Правда, правда, отец мой, я несправедлива, — отвечала молодая девушка со слезами на глазах, — я слишком раздражительна и сама не знаю, что говорю, простите меня.
— Вас простить! — сказал Валентин, целуя ее. — В чем же мне вас прощать? Что же вы сделали дурного?
— О, как вы добры! — прошептала она, обнимая его.
Вся покраснев от волнения, она удалилась в свою пещеру.
Валентин встал, закурил сигару и вышел.
Дон Грегорио, слышавший этот короткий, но тем не менее заинтересовавший его разговор, тоже встал со своего места и отправился почти вслед за Валентином.
— Что это за человек, которого вы называете один раз Бенито Рамиресем, другой раз Октавио Варгасом и о котором вы только что говорили с донной Розарио? — спросил он Валентина, небрежно смявшего тоненькую сигаретку между своими пальцами.
Валентин улыбнулся.
— Это целый роман, мой дорогой дон Грегорио, — весело сказал Валентин, — это роман, преисполненный чистой, целомудренной и глубокой любви и который заинтересует вас так же, как и меня, если я расскажу вам его.
— Он уже и теперь интересует меня, мой друг; расскажите.
— Хорошо, я расскажу вам его, если вы хотите. Дон Октавио Варгас принадлежит к одной из лучших мексиканских фамилий, очень богат, одарен замечательными способностями и добрым сердцем и, что важнее всего, честный, неиспорченный молодой человек.
— И этот молодой человек находится здесь только для донны Розарио?
— Только для нее одной.
— Он ее любит?
— До сумасшествия. Разве я не говорил вам об этом?
— Но отчего же вы, мой друг, не рассказали мне до сих пор этой истории, которая должна быть очень интересна?
— С удовольствием расскажу ее вам теперь, тем более что, говоря откровенно, я очень люблю дона Октавио Варгаса: это мой фаворит.
— Хорошо, говорите, мой друг, я вас слушаю.
В несколько минут Валентин рассказал другу своему со всеми подробностями историю, которую читатель знает уже.
Дон Грегорио слушал с большим вниманием и не прерывал его более.
— Как вы находите эту историю? — спросил Валентин, окончив свой рассказ, — не правда ли, она очень интересна?
— О да! — отвечал дон Грегорио, — это, как видно, прекрасный молодой человек и любит, наверно, донну Розарио от всего сердца.
— Значит, вам нравится мой Октавио?
— Очень.
— И вы согласны со мной, что он сделает ее счастливой!
— Конечно, если это только от него будет зависеть. Кстати, эта новая экспедиция, ради которой вы нас завтра оставляете, очень серьезна?
— Да, мой друг; мы идем атаковать один английский отряд, который намерен соединиться с другим отрядом, идущим из Кинсбору, в английской Колумбии.
— Что вы мне говорите, мой друг?
— Правду.
— Я это знаю, но отчего вы мешаетесь в это дело, вы, человек такой опытный и дальновидный?
— Вот вследствие того, что я такой человек, как вы говорите, я и мешаюсь в это дело.
— Ровно ничего не понимаю.
— Быть может; но вы меня поймете.
— Ничего не желал бы лучше.
— Вы знаете, что Канада уступлена Англии французами?
— Да, об этой сдаче я часто слышал рассказы моих охотников, которые чрезвычайно враждебно относятся к англичанам.
— Ну вот, следствием смешения двух рас, белых и красных, были Сожженные леса.
— Жестокие люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41