Три года спустя Петр расправился с любовником своей первой жены еще и посмертно: ему объявили анафему – вечное церковное проклятие. С тех пор по всем церквям должны были возглашать: «Во веки веков да будет анафема!» – упоминая рядом с Гришкой Отрепьевым и Ивашкой Мазепой и Степку Глебова.
Церемония политической казни проводилась в точности так же, как и натуральной, только кончалась иначе – преступнику оставляли жизнь. До самого конца преступник мог не знать, что его не собираются лишать жизни, а устроят лишь имитацию «натуральной смерти». Казнимого раздевали, зачитывали смертный приговор, клали на плаху и тут же с нее снимали. При этом оглашали указ об освобождении от смертной казни.
ИЗ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ
11 апреля 1706 года глава Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский вынес приговор: «Иноземцев Максима Лейку и Ягана Вейзенбаха казнить смертью, отсечь головы и, сказав им эту смертную казнь, положить на плаху и, сняв с плахи, им же иноземцам сказать, что Великий государь, царь Петр Алексеевич… смертью их казнить не велел, а велел им за то озорничество (подрались с охраной царевича Алексея. – Е. А.) учинить наказанье – бить кнутом». Но, не дождавшись начала кнутования, горячий Ромодановский бросился к иноземцам и стал их избивать своей тростью, удары которой показались им, надо полагать, сплошным счастьем.
Имитация казни состоялась в 1713 году, когда обвиненного в преступлениях и приговоренного к расстрелу капитана Рейса было приказано привязать к позорному столбу, завязать ему глаза и «приготовить к расстрелянию», но потом объявить помилование в виде ссылки в Сибирь.
«Политическая казнь» была сопряжена с различными официальными оскорблениями казнимых и переносилась высокопоставленными преступниками тяжело. В 1723 году казнили в Кремле П. П. Шафирова. Ассистенты палача не дали бывшему вице-канцлеру спокойно положить голову на плаху, а «вытянули его ноги, так что ему пришлось лежать на своем толстом брюхе». Палач «поднял вверх большой топор, но ударил им возле [головы] по плахе, и тут Макаров (кабинет-секретарь Петра I. – Е. А.), от имени императора объявил, что преступнику, во уважение его заслуг, даруется жизнь». После казни медик пускал Шафирову кровь – таким сильным было потрясение.
Пастор Зейдер никогда бы не написал записок о своей казни в Петербурге, если бы перед самой экзекуцией на площадь не прибыл курьер от генерал-губернатора графа Палена и не «сообщил что-то на ухо палачу. Последний почтительно отвечал: "Слушаюсь-с!"», а затем… стал бить кнутом не по спине, а по широкому кушаку пасторских штанов. Это свидетельствует о том, что ни приговоренный к казни, ни палач до последнего мгновенья не знали с несомненностью, чем закончится экзекуция.
Впрочем, даже имитация казни оставляла на всю жизнь более чем сильные впечатления. Н. И. Греч, знавший пастора в 1820-х годах, когда он служил священником в гатчинской кирхе, писал, что Зейдер «был человек кроткий и тихий и, кажется, под конец попивал. Запьешь при таких воспоминаниях!»
Битье кнутом – пожалуй, самый распространенный вид экзекуции в России XVIII века. Вообще порка, физическое наказание в виде сечения, битья, играла в России огромную роль вплоть до отмены крепостного права в 1861 году, но сохранилась, в сущности, до 1917 года. Причина такой «популярности» телесного наказания не только в так называемой суровости Средневековья или в принятом во всех странах XVIII века весьма жестоком обращении с человеком, но и в особенностях политического и социального порядка, установившегося в России после утверждения в ней самодержавия и крепостничества. Безграничная власть государя делала всех подданных равными перед ним и… кнутом. Когда читаешь записки И. А. Желябужского о царствовании Петра I, то они кажутся летописью непрерывной порки за самые разные преступления людей разных состояний и положения в обществе. Подьячий и боярин, крестьянин и князь, сенатор и солдат в качестве наказания получали кнут, плети, батоги. Исследователи, начиная с М. М. Щербатова, отмечают отсутствие в общественном сознании допетровской России (да и при Петре) ощущения позора от самого факта публичных побоев и телесных наказаний человека на площади. Лишь во времена Екатерины II порка стала считаться позором.
Бесспорно, что телесные наказания стимулировало и крепостное право. Как писала в своих записках Екатерина II, в середине XVIII века в Москве не существовало такого помещичьего дома, в котором не было бы камер пыток и орудий истязания людей. Спустя 70 лет об этом же писал М. Л. Магницкий: «Во всех помещичьих имениях, у живущих помещиков на дворах, а у их управителей при конторах, есть равным образом все сии орудия» – кандалы, рогатки, колодки и т. д. Многочисленные источники свидетельствуют, что помещики сажали людей в «холодную», на цепь, в колодки, пытали и убивали их в домашних застенках, пороли батогами, кнутом на конюшне – традиционном месте казни крепостных. Порка была настолько распространена, что синонимов слова «пороть» в русском языке так много, что их список содержит свыше 70 выражений и уступает только списку синонимов слова «пьянствовать».
Связь системы наказаний в помещичьих поместьях и в государстве была прямой и непосредственной – ведь речь шла об одних и тех же подданных. В петровскую эпоху произошло не только резкое усиление жестокости наказаний (об этом свидетельствовал рост упоминаний в законодательстве преступлений, по которым полагалась смертная казнь), но и значительное увеличение наказаний в виде порки различных видов. Можно говорить о целенаправленной политике запугивания подданных с помощью «раздачи боли». Пример такого отношения к людям подавал сам Петр I, чья знаменитая дубинка стала одним из выразительных символов эпохи прогресса через насилие в России. Мало того, что пороли в каждом помещичьем доме, власти устраивали массовые экзекуции, перепарывая население целых деревень и сел, оказавших сопротивление властям или не подчинявшихся помещику.
Приговоренного к битью кнутом взваливали на спину помощника палача или привязывали к «кобыле» либо к столбу посредине площади. Англичанин Джон Говард, который в 1781 году видел в России казнь кнутом мужчины и женщины, вспоминал: «Женщина была взята первой. Ее грубо обнажили по пояс, привязали веревками ее руки и ноги к столбу, специально сделанному для этой цели, у столба стоял человек, держа веревки натянутыми. Палачу помогал слуга, и оба они были дюжими молодцами. Слуга сначала наметил свое место и ударил женщину пять раз по спине… Женщина получила 25 ударов, а мужчина 60. Я протеснился через гусар и считал числа, по мере того, как они отмечались мелом на доске. Оба были еле живы, в особенности мужчина, у которого, впрочем, хватило сил принять небольшое даяние с некоторыми знаками благодарности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Церемония политической казни проводилась в точности так же, как и натуральной, только кончалась иначе – преступнику оставляли жизнь. До самого конца преступник мог не знать, что его не собираются лишать жизни, а устроят лишь имитацию «натуральной смерти». Казнимого раздевали, зачитывали смертный приговор, клали на плаху и тут же с нее снимали. При этом оглашали указ об освобождении от смертной казни.
ИЗ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ
11 апреля 1706 года глава Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский вынес приговор: «Иноземцев Максима Лейку и Ягана Вейзенбаха казнить смертью, отсечь головы и, сказав им эту смертную казнь, положить на плаху и, сняв с плахи, им же иноземцам сказать, что Великий государь, царь Петр Алексеевич… смертью их казнить не велел, а велел им за то озорничество (подрались с охраной царевича Алексея. – Е. А.) учинить наказанье – бить кнутом». Но, не дождавшись начала кнутования, горячий Ромодановский бросился к иноземцам и стал их избивать своей тростью, удары которой показались им, надо полагать, сплошным счастьем.
Имитация казни состоялась в 1713 году, когда обвиненного в преступлениях и приговоренного к расстрелу капитана Рейса было приказано привязать к позорному столбу, завязать ему глаза и «приготовить к расстрелянию», но потом объявить помилование в виде ссылки в Сибирь.
«Политическая казнь» была сопряжена с различными официальными оскорблениями казнимых и переносилась высокопоставленными преступниками тяжело. В 1723 году казнили в Кремле П. П. Шафирова. Ассистенты палача не дали бывшему вице-канцлеру спокойно положить голову на плаху, а «вытянули его ноги, так что ему пришлось лежать на своем толстом брюхе». Палач «поднял вверх большой топор, но ударил им возле [головы] по плахе, и тут Макаров (кабинет-секретарь Петра I. – Е. А.), от имени императора объявил, что преступнику, во уважение его заслуг, даруется жизнь». После казни медик пускал Шафирову кровь – таким сильным было потрясение.
Пастор Зейдер никогда бы не написал записок о своей казни в Петербурге, если бы перед самой экзекуцией на площадь не прибыл курьер от генерал-губернатора графа Палена и не «сообщил что-то на ухо палачу. Последний почтительно отвечал: "Слушаюсь-с!"», а затем… стал бить кнутом не по спине, а по широкому кушаку пасторских штанов. Это свидетельствует о том, что ни приговоренный к казни, ни палач до последнего мгновенья не знали с несомненностью, чем закончится экзекуция.
Впрочем, даже имитация казни оставляла на всю жизнь более чем сильные впечатления. Н. И. Греч, знавший пастора в 1820-х годах, когда он служил священником в гатчинской кирхе, писал, что Зейдер «был человек кроткий и тихий и, кажется, под конец попивал. Запьешь при таких воспоминаниях!»
Битье кнутом – пожалуй, самый распространенный вид экзекуции в России XVIII века. Вообще порка, физическое наказание в виде сечения, битья, играла в России огромную роль вплоть до отмены крепостного права в 1861 году, но сохранилась, в сущности, до 1917 года. Причина такой «популярности» телесного наказания не только в так называемой суровости Средневековья или в принятом во всех странах XVIII века весьма жестоком обращении с человеком, но и в особенностях политического и социального порядка, установившегося в России после утверждения в ней самодержавия и крепостничества. Безграничная власть государя делала всех подданных равными перед ним и… кнутом. Когда читаешь записки И. А. Желябужского о царствовании Петра I, то они кажутся летописью непрерывной порки за самые разные преступления людей разных состояний и положения в обществе. Подьячий и боярин, крестьянин и князь, сенатор и солдат в качестве наказания получали кнут, плети, батоги. Исследователи, начиная с М. М. Щербатова, отмечают отсутствие в общественном сознании допетровской России (да и при Петре) ощущения позора от самого факта публичных побоев и телесных наказаний человека на площади. Лишь во времена Екатерины II порка стала считаться позором.
Бесспорно, что телесные наказания стимулировало и крепостное право. Как писала в своих записках Екатерина II, в середине XVIII века в Москве не существовало такого помещичьего дома, в котором не было бы камер пыток и орудий истязания людей. Спустя 70 лет об этом же писал М. Л. Магницкий: «Во всех помещичьих имениях, у живущих помещиков на дворах, а у их управителей при конторах, есть равным образом все сии орудия» – кандалы, рогатки, колодки и т. д. Многочисленные источники свидетельствуют, что помещики сажали людей в «холодную», на цепь, в колодки, пытали и убивали их в домашних застенках, пороли батогами, кнутом на конюшне – традиционном месте казни крепостных. Порка была настолько распространена, что синонимов слова «пороть» в русском языке так много, что их список содержит свыше 70 выражений и уступает только списку синонимов слова «пьянствовать».
Связь системы наказаний в помещичьих поместьях и в государстве была прямой и непосредственной – ведь речь шла об одних и тех же подданных. В петровскую эпоху произошло не только резкое усиление жестокости наказаний (об этом свидетельствовал рост упоминаний в законодательстве преступлений, по которым полагалась смертная казнь), но и значительное увеличение наказаний в виде порки различных видов. Можно говорить о целенаправленной политике запугивания подданных с помощью «раздачи боли». Пример такого отношения к людям подавал сам Петр I, чья знаменитая дубинка стала одним из выразительных символов эпохи прогресса через насилие в России. Мало того, что пороли в каждом помещичьем доме, власти устраивали массовые экзекуции, перепарывая население целых деревень и сел, оказавших сопротивление властям или не подчинявшихся помещику.
Приговоренного к битью кнутом взваливали на спину помощника палача или привязывали к «кобыле» либо к столбу посредине площади. Англичанин Джон Говард, который в 1781 году видел в России казнь кнутом мужчины и женщины, вспоминал: «Женщина была взята первой. Ее грубо обнажили по пояс, привязали веревками ее руки и ноги к столбу, специально сделанному для этой цели, у столба стоял человек, держа веревки натянутыми. Палачу помогал слуга, и оба они были дюжими молодцами. Слуга сначала наметил свое место и ударил женщину пять раз по спине… Женщина получила 25 ударов, а мужчина 60. Я протеснился через гусар и считал числа, по мере того, как они отмечались мелом на доске. Оба были еле живы, в особенности мужчина, у которого, впрочем, хватило сил принять небольшое даяние с некоторыми знаками благодарности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105