е. сруб, казарма, барак. – Е. А.), разделенная внутри на разныя казармы или светлицы. Сии набиты были полны сими злодеями, которых в мою бытность было около тысячи; некоторые жили внизу на нарах нижних или верхних, но большая часть спала на привешенных к потолку койках». Как и везде, политических и уголовных преступников держали вместе. Не делали различий по социальному положению и происхождению каторжан. Болотов писал: «Были тут знатные, были дворяне, были купцы, мастеровые, духовные и всякаго рода подлость… кроме русских, были тут люди и других народов, были французы, немцы, татары, черемисы и тому подобные».
Командиры назначенных к охране острога гарнизонных и армейских полков стремились скрасить себе тяжелую жизнь на каторге тем, что набивали карманы за счет заключенных. Взятки позволяли некоторым узникам избежать общих работ на каменоломнях и вообще годами не выходить из казармы с кайлом или тачкой. Власть командиров над заключенными была велика, а наказания и побои являлись обычной картиной. Молодой офицер Болотов, заметив, что сидевший на верхних нарах каторжный сбрасывал на него вшей, приказал «дать ему за то слишком более ста ударов, ибо бить их состояло в моей власти».
Охрана такого большого числа преступников была делом сложным и опасным, несмотря на предосторожности – всех каторжных держали в кандалах, а некоторые, как пишет Болотов, «имели двойныя и тройныя железа, для безопасности, чтоб не могли уйти с работы». Против побегов использовали, как и в тюрьме, цепи, колодки, различные стреноживающие узника снаряды.
Важно заметить, что при отправке человека на каторгу (особенно – вечную) жены и дети освобождались от обязанности следовать за наказанным мужем и отцом не только потому, что древний закон родовой ответственности перестал действовать, но главным образом потому, что на каторге преступники не жили вместе с семьями, как ссыльные. Их труд требовал для них тюремного содержания. Тюрьмой и являлся каторжный двор на территории завода. Если работы были в стороне от каторжного двора, то все переходы скованных каторжных усиленно охранялись. Как пишет Болотов, в Рогервике «каторжных водили на работу окруженных со всех сторон безпрерывным рядом солдат с заряженными ружьями. А чтоб они во время работы не ушли, то из того же камня сделана при начале мули маленькая, но не отделанная еще крепостца, в которую впустив, расставливаются кругом по валу очень часто часовые, а в нужных местах пикеты и команды. И сии-то бедные люди мучаются еще более, нежели каторжные. Те, по крайней мере, работая во время стужи, тем греются, а сии должны стоять на ветре, дожде, снеге и морозе, без всякой защиты и одним своим плащом прикрыту быть, а сверх того ежеминутно опасаться, чтоб не ушел кто из злодеев».
Наказания солдат за ротозейство или соучастие побегам каторжников отличались суровостью. Проштрафившихся охранников ждали допросы, пытки, шпицрутены или кнут, а также ссылка. Два раза в день, утром и вечером, устраивалась перекличка каторжан по списку. Несмотря на всевозможные предосторожности и строгую охрану, как писал Болотов, «выдумки, хитрости и пронырства их так велики, что на все строгости находят они средства уходить как из острога, так и во время работы и чрез то приводить караульных в несчастье. Почему стояние тут на карауле соединено с чрезвычайной опасностию, и редкий месяц проходит без проказы».
О том же писал М. М. Щербатов: «Военные люди, почитающие себе в наказание быть определенными к сей страже, следственно за вину тех безвинно претерпевающие. Не взирая на строгую дисциплину, на частые дозоры, на поставление стражей повсюду и на цепь, когда несчастные ходили на работу, случалось, что некоторые уходили и бывали заговоры и злоумышления от собранных в единое место злодеев».
«ПЕРЕВОРОТЫ СЧАСТИЯ»
Эта глава о тех политических преступниках, кто избежал казни «до смерти», провел годы в «дальней деревне», в сибирской ссылке, не умер по дороге и был по царскому указу возвращен домой, чтобы получить то, что называлось в России свободой или волей. В основном наш материал относится к «замечательным лицам», известным людям. Мы почти ничего не знаем о том, что происходило с политическими преступниками из «подлых». Сосланные в Сибирь, они исчезали на ее просторах и, если попадали не на каторгу, а на поселение, то женились, обзаводились детьми, становились сибиряками.
Иначе обстояло дело с видными жертвами политических гонений, знатными государственными преступниками, которые пострадали по воле правящего государя (государыни), оказались втянутыми в крупное политическое дело. Эти люди с нетерпением ждали смены правителя на троне – только тогда они могли рассчитывать на возвращение из «дальних деревень» или Сибири. Конечно, бывали случаи, когда властитель смягчался и миловал своего ссыльного подданного досрочно к какому-нибудь празднику или юбилею. Так было с князем В. В. Долгоруким, сосланным в 1718 году и возвращенным на службу в 1724 году. Но такие случаи высочайшего прощения единичны. Большинство политических ссыльных ждали смерти правителя, который наложил на них опалу.
Вступление на престол нового государя традиционно сопровождалось амнистиями и помилованиями.
Как только на престол в 1725 году взошла Екатерина I, тотчас помиловали многих участников дела царевича Алексея, дела Монса, а также других преступников. Много людей сразу освободила из ссылок и заточения правительница Анна Леопольдовна в 1741 году, особенно была добра к ссыльным свергшая ее Елизавета Петровна. Вступивший в 1761 году на престол Петр III издал указ об освобождении политических противников императрицы Елизаветы, которым пришлось ждать этого дня двадцать лет. Первым шагом нового императора Павла I в 1796 году стало освобождение из заточения и ссылки политических противников своей матери, «всех, кроме повредившихся в уме». Однако за его короткое правление узников Тайной экспедиции стало еще больше, чем было их при Екатерине II, – государь был очень гневлив и подозрителен. Поэтому новый император Александр I в 1803 году уже освобождал врагов своего отца и делал это опять же выборочно: из 700 человек было освобождено 482.
Но смена правителя на троне не всегда вела к автоматическому освобождению людей, попавших в опалу по политическим мотивам. Простолюдины, сосланные в Сибирь за разговоры о том, как Бирон Анну Иоанновну «штанами крестил» или что императрица Елизавета – «выблядок», не получали помилования потому, что какой бы государь ни пришел к власти, ругать «непотребными словами» коронованных особ не дозволялось никогда. Не могли надеяться на помилование шпионы, изменники. При амнистии 1762 года Петр III не решился выпустить из Шлиссельбурга ни Иоасафа Батурина, задумавшего свержение Елизаветы Петровны, ни капитана Петра Владимирова, который сидел только за то, что узнал историю похождений Ивана Зубарева в Пруссии и о его намерении освободить Ивана Антоновича из холмогорского заточения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105