Этот кретин обречен!
– Замолчите!!! – Де ля Рош вскочила коленями на сиденье мчащегося автомобиля и схватила Фарма-на за лацканы сюртука. – Слышите? Замолчите сейчас же!
Аэроплан сбросил обороты двигателя и стал медленно подбираться к земле.
– Успокойтесь, мсье, – сказал Мациевич Анри Фарману. – Это очень талантливый человек.
* * *
Заикин тоже нервничал. Земля надвигалась на него. Он осторожно выключил мотор, мелкими быстрыми движениями перекрестил себе живот и повел аэроплан на посадку.
* * *
– Стой! – закричал Фарман шоферу. Автомобиль остановился у самого края посадочной полосы.
– Все, – сказал Фарман. – Это конец...
Ему никто не ответил. Все смотрели на аэроплан. Пропеллер крутился вхолостую, и было слышно, как свистит ветер в расчалках крыльев.
И когда колеса аэроплана благополучно коснулись земли, Мациевич негромко сказал по-русски:
– Я же говорил вам, что это очень талантливый человек.
* * *
Ночью Заикин смотрел на освещенное голубоватым светом лицо Клотильды де ля Рош и говорил:
– Я тебе, Клава, вот что скажу: я этого дела все равно добьюсь. Я ни есть, ни пить, ни спать не буду. Мне что главное? Мне главное натренировать себя, чтобы я летун быд; первостатейный. Ну и конечно, документ получить. А уж тогда я Россию в обиду не дам! Это когда мы дома, нам все не нравится. То ругаем, другое, третье... А как кто со стороны ругать нас начнет, мы жутко обижаемся и сердимся. Тут, Клава, как с дитем получается: он у нас, у родителей, и такой, и сякой, и немазаный. Мы его и розгами, и внушениями, и по-всякому. А попробуй кто со стороны обидь его? Словом каким али еще пуще – за ухи отодрать... Да мы ж ему глотку перегрызем! И вправе будем. Кто тебе, басурманская твоя морда, на мое дитя руку позволил поднимать? А ну-ка! Вот какие дела... Понял? Компрене, говорю?
– Уи, уи... – закивала головой де ля Рош и счастливо прижалась щекой к огромной руке Заикина. – Же компран. Же компран бьен...
– Ничего ты не «компран», – ласково сказал Иван Михайлович и погладил Клотильду по голове. – Вот погоди, Клава, я еще по-французски выучусь!
* * *
Взлет, посадка. Взлет, посадка. Разворот, рулежка, старт и снова взлет.
Иван Михайлович тренировался в стороне от общей группы. Фарман и Бовье неприязненно смотрели в его сторону.
* * *
В маленьком парижском бистро Иван Михайлович сидел за столиком и внимательно слушал толстенького художника Видгофа.
– Но вы себе представляете, Ваня, что это стоит денег? – спросил Видгоф с неистребимым южнорусским акцентом.
– А как же! – прогудел Заикин и тут же спохватился: – А сколько?
– Ваня, – торжественно сказал Видгоф, – что я теперь живу в Париже, так это не делает нас чужими. Сколько вам нужно плакатов?
– Тысячи три.
– Таки меньше чем по франку... Три тысячи плакатов – две тысячи франков. И учтите, Ваня, это только для вас. Я б даже сказал больше – для России.
– Ладно, Сема, наскребу.
– Показывать эскиз?
– Давай.
Видгоф вынул из-под столика огромную папку и раскрыл ее.
– Слушай, а это зачем? – смущенно спросил Заикин и ткнул пальцем в смерть с косой, которая занимала на плакате больше места, чем аэроплан, портрет Заикина и текст.
– Не смешите меня, – презрительно сказал Видгоф. – Вы не мальчик в рекламе, чтобы задавать такие вопросы. Это раз. А кроме всего, дай вам Бог здоровья и долгих лет жизни, но пока что летать по воздуху – это вам не торговать бычками на Привозе. Или я не знаю Одессу?
* * *
И снова на летном поле грязный, измученный Заикин возился у своего аэроплана в стороне от всей группы учеников.
Подошел Мациевич в полетном обмундировании.
– Англичане сунули взятку Бовье, и все учебные аппараты теперь заняты только ими. Так что я абсолютно свободен. Тебе помочь?
– Постой рядой, Лев Макарыч, и то ладно, – улыбнулся Заикин.
На велосипеде подъехал Фарман. Посмотрел секунду на Заикина и достал из кармана телеграмму. Протянул ее Мациевичу:
– Передайте эту депешу мсье Заикину и поздравьте его от моего имени.
Мациевич развернул телеграмму и охнул.
– Откуда? – спросил Заикин.
– Из Ясной Поляны. От Льва Николаевича Толстого. Ты про такого слышал?
– Я-то слышал, а вот он откуда про меня знает?
– Значит, знает. Лев Николаевич поздравляет тебя с победой над воздушной стихией. Вот, Ваня, честь тебе какая.
– Батюшки-светы!.. – растерялся Заикин. – Это что же мне теперь делать?
– Летать, – коротко ответил Мациевич.
* * *
И снова взлет, посадка... Взлет, посадка.
– Браво, Вания! – кричит де ля Рош. – Тре бьен! Тре бьен!
Заикин не может ее услышать. Он далеко. Да еще и тарахтят моторы трех аэропланов – одного заикинского и двух учебных на другом краю летного поля.
– Тре бьен, мон ами, – шепчет де ля Рош, – тре бьен...
И голос сзади подтверждает:
– Этот гладиатор хорошо летает!
– Превосходно! – с восторгом отвечает де ля Рош и поворачивается.
Позади нее стоит Леже.
– Здравствуй, Кло.
Некоторое время Клотильда де ля Рош разглядывает осунувшееся, с воспаленными глазами лицо Леже, медленно поднимает руку и, тихонько касаясь пальцами лба, щек и подбородка Леже, горько говорит:
– Здравствуй, Пьер.
* * *
Держа в руке пачку газет и легко перескакивая через три ступеньки сразу, огромный Заикин бежал наверх по ветхой лестнице мурмелонского отеля.
А за ним, не поспевая, семенил старенький портье и кричал слабым голосом:
– Мсье Заикин! Мсье Заикин!
Заикин весело отмахнулся от него:
– Некогда, батя, некогда... Не до тебя сейчас!
Он промчался по коридору и затарабанил в дверь номера де ля Рош.
– Клава! Клавочка! Открой! Радость-то какая!.. – крикнул Заикин и потряс пачкой газет.
Подоспел старенький портье. Деликатно постучал сухоньким пальчиком в широченную спину Ивана Михайловича:
– Мсье Заикин, вам письмо от мадемуазель де ля Рош. – И протянул небольшой конверт.
Заикин услышал имя де ля Рош, резко повернулся:
– Чего?
– Вам письмо от мадемуазель, – повторил старик-портье. – Она уехала час тому назад и просила передать вам вот это...
Заикин ничего не понял, но осторожно взял письмо и напряженно спросил у маленького старика:
– А где Клава-то?..
* * *
Он лежал на траве за ангарами и смотрел в небо.
Рядом валялись десятки экземпляров одного и то го же номера «Ле Матен», где вся первая полоса была занята его фотографиями: Заикин у аэроплана, Заикин и Фарман на аэроплане, в полете, после приземления и среди других авиаторов. Была даже фотография факсимиле Заикина. Корявыми буквами «Борец Заикин».
Рядом сидел Лев Макарович Мациевич и глуховатым голосом читал ему по-русски письмо Клотильды де ля Рош:
– «...сумма, которую мы должны были выплатить в качестве неустойки, оказалась такой большой, что нам ничего не оставалось делать, как немедленно выехать в Мадрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Замолчите!!! – Де ля Рош вскочила коленями на сиденье мчащегося автомобиля и схватила Фарма-на за лацканы сюртука. – Слышите? Замолчите сейчас же!
Аэроплан сбросил обороты двигателя и стал медленно подбираться к земле.
– Успокойтесь, мсье, – сказал Мациевич Анри Фарману. – Это очень талантливый человек.
* * *
Заикин тоже нервничал. Земля надвигалась на него. Он осторожно выключил мотор, мелкими быстрыми движениями перекрестил себе живот и повел аэроплан на посадку.
* * *
– Стой! – закричал Фарман шоферу. Автомобиль остановился у самого края посадочной полосы.
– Все, – сказал Фарман. – Это конец...
Ему никто не ответил. Все смотрели на аэроплан. Пропеллер крутился вхолостую, и было слышно, как свистит ветер в расчалках крыльев.
И когда колеса аэроплана благополучно коснулись земли, Мациевич негромко сказал по-русски:
– Я же говорил вам, что это очень талантливый человек.
* * *
Ночью Заикин смотрел на освещенное голубоватым светом лицо Клотильды де ля Рош и говорил:
– Я тебе, Клава, вот что скажу: я этого дела все равно добьюсь. Я ни есть, ни пить, ни спать не буду. Мне что главное? Мне главное натренировать себя, чтобы я летун быд; первостатейный. Ну и конечно, документ получить. А уж тогда я Россию в обиду не дам! Это когда мы дома, нам все не нравится. То ругаем, другое, третье... А как кто со стороны ругать нас начнет, мы жутко обижаемся и сердимся. Тут, Клава, как с дитем получается: он у нас, у родителей, и такой, и сякой, и немазаный. Мы его и розгами, и внушениями, и по-всякому. А попробуй кто со стороны обидь его? Словом каким али еще пуще – за ухи отодрать... Да мы ж ему глотку перегрызем! И вправе будем. Кто тебе, басурманская твоя морда, на мое дитя руку позволил поднимать? А ну-ка! Вот какие дела... Понял? Компрене, говорю?
– Уи, уи... – закивала головой де ля Рош и счастливо прижалась щекой к огромной руке Заикина. – Же компран. Же компран бьен...
– Ничего ты не «компран», – ласково сказал Иван Михайлович и погладил Клотильду по голове. – Вот погоди, Клава, я еще по-французски выучусь!
* * *
Взлет, посадка. Взлет, посадка. Разворот, рулежка, старт и снова взлет.
Иван Михайлович тренировался в стороне от общей группы. Фарман и Бовье неприязненно смотрели в его сторону.
* * *
В маленьком парижском бистро Иван Михайлович сидел за столиком и внимательно слушал толстенького художника Видгофа.
– Но вы себе представляете, Ваня, что это стоит денег? – спросил Видгоф с неистребимым южнорусским акцентом.
– А как же! – прогудел Заикин и тут же спохватился: – А сколько?
– Ваня, – торжественно сказал Видгоф, – что я теперь живу в Париже, так это не делает нас чужими. Сколько вам нужно плакатов?
– Тысячи три.
– Таки меньше чем по франку... Три тысячи плакатов – две тысячи франков. И учтите, Ваня, это только для вас. Я б даже сказал больше – для России.
– Ладно, Сема, наскребу.
– Показывать эскиз?
– Давай.
Видгоф вынул из-под столика огромную папку и раскрыл ее.
– Слушай, а это зачем? – смущенно спросил Заикин и ткнул пальцем в смерть с косой, которая занимала на плакате больше места, чем аэроплан, портрет Заикина и текст.
– Не смешите меня, – презрительно сказал Видгоф. – Вы не мальчик в рекламе, чтобы задавать такие вопросы. Это раз. А кроме всего, дай вам Бог здоровья и долгих лет жизни, но пока что летать по воздуху – это вам не торговать бычками на Привозе. Или я не знаю Одессу?
* * *
И снова на летном поле грязный, измученный Заикин возился у своего аэроплана в стороне от всей группы учеников.
Подошел Мациевич в полетном обмундировании.
– Англичане сунули взятку Бовье, и все учебные аппараты теперь заняты только ими. Так что я абсолютно свободен. Тебе помочь?
– Постой рядой, Лев Макарыч, и то ладно, – улыбнулся Заикин.
На велосипеде подъехал Фарман. Посмотрел секунду на Заикина и достал из кармана телеграмму. Протянул ее Мациевичу:
– Передайте эту депешу мсье Заикину и поздравьте его от моего имени.
Мациевич развернул телеграмму и охнул.
– Откуда? – спросил Заикин.
– Из Ясной Поляны. От Льва Николаевича Толстого. Ты про такого слышал?
– Я-то слышал, а вот он откуда про меня знает?
– Значит, знает. Лев Николаевич поздравляет тебя с победой над воздушной стихией. Вот, Ваня, честь тебе какая.
– Батюшки-светы!.. – растерялся Заикин. – Это что же мне теперь делать?
– Летать, – коротко ответил Мациевич.
* * *
И снова взлет, посадка... Взлет, посадка.
– Браво, Вания! – кричит де ля Рош. – Тре бьен! Тре бьен!
Заикин не может ее услышать. Он далеко. Да еще и тарахтят моторы трех аэропланов – одного заикинского и двух учебных на другом краю летного поля.
– Тре бьен, мон ами, – шепчет де ля Рош, – тре бьен...
И голос сзади подтверждает:
– Этот гладиатор хорошо летает!
– Превосходно! – с восторгом отвечает де ля Рош и поворачивается.
Позади нее стоит Леже.
– Здравствуй, Кло.
Некоторое время Клотильда де ля Рош разглядывает осунувшееся, с воспаленными глазами лицо Леже, медленно поднимает руку и, тихонько касаясь пальцами лба, щек и подбородка Леже, горько говорит:
– Здравствуй, Пьер.
* * *
Держа в руке пачку газет и легко перескакивая через три ступеньки сразу, огромный Заикин бежал наверх по ветхой лестнице мурмелонского отеля.
А за ним, не поспевая, семенил старенький портье и кричал слабым голосом:
– Мсье Заикин! Мсье Заикин!
Заикин весело отмахнулся от него:
– Некогда, батя, некогда... Не до тебя сейчас!
Он промчался по коридору и затарабанил в дверь номера де ля Рош.
– Клава! Клавочка! Открой! Радость-то какая!.. – крикнул Заикин и потряс пачкой газет.
Подоспел старенький портье. Деликатно постучал сухоньким пальчиком в широченную спину Ивана Михайловича:
– Мсье Заикин, вам письмо от мадемуазель де ля Рош. – И протянул небольшой конверт.
Заикин услышал имя де ля Рош, резко повернулся:
– Чего?
– Вам письмо от мадемуазель, – повторил старик-портье. – Она уехала час тому назад и просила передать вам вот это...
Заикин ничего не понял, но осторожно взял письмо и напряженно спросил у маленького старика:
– А где Клава-то?..
* * *
Он лежал на траве за ангарами и смотрел в небо.
Рядом валялись десятки экземпляров одного и то го же номера «Ле Матен», где вся первая полоса была занята его фотографиями: Заикин у аэроплана, Заикин и Фарман на аэроплане, в полете, после приземления и среди других авиаторов. Была даже фотография факсимиле Заикина. Корявыми буквами «Борец Заикин».
Рядом сидел Лев Макарович Мациевич и глуховатым голосом читал ему по-русски письмо Клотильды де ля Рош:
– «...сумма, которую мы должны были выплатить в качестве неустойки, оказалась такой большой, что нам ничего не оставалось делать, как немедленно выехать в Мадрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29