Он и сказал Сергееву:
– А что, Петр Семенович, может, комендантом с советской стороны назначить этого красавца? – Он показал на Зайцева и незаметно толкнул коленом генерала Голембовского.
– Правильно! – тут же сказал генерал. – Раз уж они сегодня вместе на вокзале работали, пусть и дальше идут плечом к плечу...
По инерции генерала все еще тянуло на высокопарность стиля.
Сергеев недобро посмотрел на Зайцева:
– Слезай с коня! Наездник... Пойдешь помощником к капитану Станишевскому.
– Слушаюсь! – Валера спрыгнул с белого жеребца и протяжно крикнул: – Старший сержант Светличный! Принять конвой!..
Из хвоста колонны подскакал на каурой кобылке молодцеватый Светличный, подхватил под уздцы белого жеребца.
– Есть принять конвой! – И скомандовал немцам: – Форвертс! Трогай!..
Генерал Отто фон Мальдер был уже перенесен из подвала наверх и лежал теперь на носилках в самой большой комнате хозяйского дома, увешанной безвкусными выцветшими литографиями.
Боли не прекращались ни на секунду. Они то затихали, становились почти привычными, и тогда фон Мальдер получал возможность понимать и оценивать происходящее вокруг, говорить, отвечать. То вдруг следовал такой болевой всплеск, который начисто лишал его рассудка, слуха, речи, воли... Нет, нет! Пожалуй, только воля и оставалась. Иначе все окружавшие Отто фон Мальдера должны были бы услышать дикий, животный крик отчаяния и полной безысходности. Но он молчал. Молча терял сознание, а когда болевой взрыв оседал, так же молча приходил в себя. У него почти не спадала температура, не утихала жажда. Дыхание было поверхностным и частым. Гауптман Квидде не отходил от него ни на минуту.
Сейчас Квидде сидел на корточках у самых носилок, держал в своих руках сухую горячую руку генерала и смотрел снизу вверх на хозяина дома и его семью.
– У меня просто не хватает слов, чтобы выразить нашу признательность за все, что вы для нас сделали, дорогой герр Циглер, – говорил он.
Перед ним стояли хозяин фольварка, его испуганная жена, его мать, древняя, глухая, неопрятная старуха, и дочь, некрасивая перезрелая девица, страдающая насморком.
Они стояли у стены, на фоне большой фотографии сына хозяйки, похожего на сестру своей невыразительностью и бесцветностью. Сын герра Циглера был в форме обер-лейтенанта немецкой армии.
У дверей замерли в молчании два сотрудника абвера – лейтенант в вязаной шапочке и куртке из грубого шинельного сукна и мрачноватый верзила в русском ватнике, с Железным крестом на шее. За спиной у верзилы, словно у охотника – стволом вниз, висела снайперская винтовка с оптическим прицелом. На груди – «шмайсер».
В открытые настежь двери было видно, как обросшие, обтрепанные офицеры фон Мальдера выносили оружие, боеприпасы, мешки с продовольствием. Слышались негромкие команды, короткие приказания – отряд спешно готовился к уходу в лес. Не было никакой суеты, беспорядочности, метаний. Все предельно четко, организованно. Чувствовались профессионализм и добротная выучка кадровых военных, которые в тревожной и опасной ситуации без тени сомнения пойдут на все.
– Мы не имеем права подвергать опасности ни вас, ни вашу семью, ни господина генерала, – сказал Квидде. – Позвольте еще раз поблагодарить вас за приют и добрый совет – я имею в виду лесной бункер, который вы нам показали...
На глаза герра Циглера навернулись слезы.
– Это был наш долг, – сказал он и обвел рукой всю свою семью, включая и портрет сына на стене.
Жена и дочь Циглера поспешно закивали головами в знак полного согласия. Старуха ничего не услышала и не поняла, кроме того, что нужно с чем-то немедленно согласиться. Она затрясла своей сухонькой головкой, внимательно глядя на сына – правильно ли она поступает.
Генерал превозмог боль и дурноту, приподнялся на локте и даже попытался улыбнуться Циглеру:
– Если я останусь жив, Пауль, я этого никогда не забуду...
– Я буду счастлив увидеть вас снова живым и здоровым, господин генерал, – поклонился Циглер.
Один за другим офицеры неслышно выскальзывали из дому. Во дворе зарычала и залаяла собака. Циглер виновато сказал:
– Она привязана.
– Ничего страшного, – ласково успокоил его Квидде. – Собака ведь может лаять по любому поводу, не правда ли?..
Он посмотрел на верзилу со снайперской винтовкой и наклонил голову. Тот сделал знак четверым офицерам, стоявшим за дверьми. Они тут же вошли в комнату и встали у носилок с генералом. Квидде встал в полный рост.
– Прощайте, Пауль, – сказал генерал. – И да хранит вас Бог.
– Мы будем ждать вас... Мы надеемся... – Голос Циглера дрогнул, и он бросил взгляд на фотографию сына. – Если когда-нибудь вы увидите нашего мальчика...
– Я обещаю вам, Пауль... – Генерал обессиленно откинул голову на носилки. – Герберт, вы записали номер части обер-лейтенанта?
– Конечно, конечно, – улыбнулся капитан Квидде.
Он дал знак четверым офицерам поднять носилки. Лейтенант в вязаной шапочке и верзила в русском ватнике неотрывно смотрели на Герберта Квидде.
– Вперед, – скомандовал Квидде офицерам, и те осторожно понесли генерала к дверям.
Сам Квидде, лейтенант в шапочке и верзила в ватнике на секунду задержались...
Немцы бесшумно скользили в редком перелеске. Лес был уже совсем близко, а там, в его спасительной сумрачной и сырой глубине, находился мало кому известный огромный заброшенный каменный бункер, построенный еще во время Первой мировой войны. В нем свободно могли разместиться несколько десятков человек. Герр Циглер сам проводил капитана Квидде утром к этому бункеру и показал наиболее безопасную к нему дорогу.
Генерала несли осторожно, пригибаясь, стараясь двигаться плавно, неслышно. Повинуясь только знакам, беззвучно менялись четверками на ходу. Освобожденные от носилок разминали натруженные, скрюченные кисти рук, занимали свое место в охранении, положив горящие стертые ладони на приклады автоматов. И все без единой остановки, без малейшей задержки.
– Где Квидде? – обеспокоенно спросил генерал и беспомощно оглянулся, но ничего не увидел, кроме голого, мелькавшего мимо него кустарника.
– Не волнуйтесь, господин генерал... Он сейчас догонит нас... – срывающимся от усталости голосом ответил кто-то.
Спустя несколько минут откуда-то со стороны к носилкам с генералом бесшумно пристроились гауптман, лейтенант в вязаной шапочке и молчаливый верзила.
– Герберт... Мой дорогой... Почему же ты отстал? Уж не загляделся ли ты на дочку хозяина? – спросил Отто фон Мальдер.
Квидде на ходу наклонился, почтительно поцеловал руку генерала и тихо произнес:
– Вы же знаете, что я не заглядываюсь на женщин.
Фон Мальдер ласково улыбнулся и погладил белокурого гауптмана по лицу. В такт шагам над ним колыхались серые, низкие, чужие облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– А что, Петр Семенович, может, комендантом с советской стороны назначить этого красавца? – Он показал на Зайцева и незаметно толкнул коленом генерала Голембовского.
– Правильно! – тут же сказал генерал. – Раз уж они сегодня вместе на вокзале работали, пусть и дальше идут плечом к плечу...
По инерции генерала все еще тянуло на высокопарность стиля.
Сергеев недобро посмотрел на Зайцева:
– Слезай с коня! Наездник... Пойдешь помощником к капитану Станишевскому.
– Слушаюсь! – Валера спрыгнул с белого жеребца и протяжно крикнул: – Старший сержант Светличный! Принять конвой!..
Из хвоста колонны подскакал на каурой кобылке молодцеватый Светличный, подхватил под уздцы белого жеребца.
– Есть принять конвой! – И скомандовал немцам: – Форвертс! Трогай!..
Генерал Отто фон Мальдер был уже перенесен из подвала наверх и лежал теперь на носилках в самой большой комнате хозяйского дома, увешанной безвкусными выцветшими литографиями.
Боли не прекращались ни на секунду. Они то затихали, становились почти привычными, и тогда фон Мальдер получал возможность понимать и оценивать происходящее вокруг, говорить, отвечать. То вдруг следовал такой болевой всплеск, который начисто лишал его рассудка, слуха, речи, воли... Нет, нет! Пожалуй, только воля и оставалась. Иначе все окружавшие Отто фон Мальдера должны были бы услышать дикий, животный крик отчаяния и полной безысходности. Но он молчал. Молча терял сознание, а когда болевой взрыв оседал, так же молча приходил в себя. У него почти не спадала температура, не утихала жажда. Дыхание было поверхностным и частым. Гауптман Квидде не отходил от него ни на минуту.
Сейчас Квидде сидел на корточках у самых носилок, держал в своих руках сухую горячую руку генерала и смотрел снизу вверх на хозяина дома и его семью.
– У меня просто не хватает слов, чтобы выразить нашу признательность за все, что вы для нас сделали, дорогой герр Циглер, – говорил он.
Перед ним стояли хозяин фольварка, его испуганная жена, его мать, древняя, глухая, неопрятная старуха, и дочь, некрасивая перезрелая девица, страдающая насморком.
Они стояли у стены, на фоне большой фотографии сына хозяйки, похожего на сестру своей невыразительностью и бесцветностью. Сын герра Циглера был в форме обер-лейтенанта немецкой армии.
У дверей замерли в молчании два сотрудника абвера – лейтенант в вязаной шапочке и куртке из грубого шинельного сукна и мрачноватый верзила в русском ватнике, с Железным крестом на шее. За спиной у верзилы, словно у охотника – стволом вниз, висела снайперская винтовка с оптическим прицелом. На груди – «шмайсер».
В открытые настежь двери было видно, как обросшие, обтрепанные офицеры фон Мальдера выносили оружие, боеприпасы, мешки с продовольствием. Слышались негромкие команды, короткие приказания – отряд спешно готовился к уходу в лес. Не было никакой суеты, беспорядочности, метаний. Все предельно четко, организованно. Чувствовались профессионализм и добротная выучка кадровых военных, которые в тревожной и опасной ситуации без тени сомнения пойдут на все.
– Мы не имеем права подвергать опасности ни вас, ни вашу семью, ни господина генерала, – сказал Квидде. – Позвольте еще раз поблагодарить вас за приют и добрый совет – я имею в виду лесной бункер, который вы нам показали...
На глаза герра Циглера навернулись слезы.
– Это был наш долг, – сказал он и обвел рукой всю свою семью, включая и портрет сына на стене.
Жена и дочь Циглера поспешно закивали головами в знак полного согласия. Старуха ничего не услышала и не поняла, кроме того, что нужно с чем-то немедленно согласиться. Она затрясла своей сухонькой головкой, внимательно глядя на сына – правильно ли она поступает.
Генерал превозмог боль и дурноту, приподнялся на локте и даже попытался улыбнуться Циглеру:
– Если я останусь жив, Пауль, я этого никогда не забуду...
– Я буду счастлив увидеть вас снова живым и здоровым, господин генерал, – поклонился Циглер.
Один за другим офицеры неслышно выскальзывали из дому. Во дворе зарычала и залаяла собака. Циглер виновато сказал:
– Она привязана.
– Ничего страшного, – ласково успокоил его Квидде. – Собака ведь может лаять по любому поводу, не правда ли?..
Он посмотрел на верзилу со снайперской винтовкой и наклонил голову. Тот сделал знак четверым офицерам, стоявшим за дверьми. Они тут же вошли в комнату и встали у носилок с генералом. Квидде встал в полный рост.
– Прощайте, Пауль, – сказал генерал. – И да хранит вас Бог.
– Мы будем ждать вас... Мы надеемся... – Голос Циглера дрогнул, и он бросил взгляд на фотографию сына. – Если когда-нибудь вы увидите нашего мальчика...
– Я обещаю вам, Пауль... – Генерал обессиленно откинул голову на носилки. – Герберт, вы записали номер части обер-лейтенанта?
– Конечно, конечно, – улыбнулся капитан Квидде.
Он дал знак четверым офицерам поднять носилки. Лейтенант в вязаной шапочке и верзила в русском ватнике неотрывно смотрели на Герберта Квидде.
– Вперед, – скомандовал Квидде офицерам, и те осторожно понесли генерала к дверям.
Сам Квидде, лейтенант в шапочке и верзила в ватнике на секунду задержались...
Немцы бесшумно скользили в редком перелеске. Лес был уже совсем близко, а там, в его спасительной сумрачной и сырой глубине, находился мало кому известный огромный заброшенный каменный бункер, построенный еще во время Первой мировой войны. В нем свободно могли разместиться несколько десятков человек. Герр Циглер сам проводил капитана Квидде утром к этому бункеру и показал наиболее безопасную к нему дорогу.
Генерала несли осторожно, пригибаясь, стараясь двигаться плавно, неслышно. Повинуясь только знакам, беззвучно менялись четверками на ходу. Освобожденные от носилок разминали натруженные, скрюченные кисти рук, занимали свое место в охранении, положив горящие стертые ладони на приклады автоматов. И все без единой остановки, без малейшей задержки.
– Где Квидде? – обеспокоенно спросил генерал и беспомощно оглянулся, но ничего не увидел, кроме голого, мелькавшего мимо него кустарника.
– Не волнуйтесь, господин генерал... Он сейчас догонит нас... – срывающимся от усталости голосом ответил кто-то.
Спустя несколько минут откуда-то со стороны к носилкам с генералом бесшумно пристроились гауптман, лейтенант в вязаной шапочке и молчаливый верзила.
– Герберт... Мой дорогой... Почему же ты отстал? Уж не загляделся ли ты на дочку хозяина? – спросил Отто фон Мальдер.
Квидде на ходу наклонился, почтительно поцеловал руку генерала и тихо произнес:
– Вы же знаете, что я не заглядываюсь на женщин.
Фон Мальдер ласково улыбнулся и погладил белокурого гауптмана по лицу. В такт шагам над ним колыхались серые, низкие, чужие облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68