Ефрейтор тоненько рассыпался счастливым смехом, и душу его наполняла гордость Пигмалиона, создавшего Га-латею.
Его же собственная работа в сотрудничестве с Рене Жоли (они вдвоем пилили метровый швырок на козлах) продвигалась не столь успешно. Рене никак не удавалось попасть в ритм работы – пила постоянно стопорилась, намертво застревала в пропиле или вдруг выскакивала из бревна с томительным и нежным плывущим звуком гавайской гитары, угрожая располосовать Рене пальцы. Происходило это по двум причинам: во-первых, Рене держал пилу в руках впервые в жизни, а во-вторых, он еще и постоянно оглядывался на всех молоденьких медсанбатовских девчонок, шнырявших по двору, и даже что-то успевал крикнуть им вслед.
– Да не крутись ты, – миролюбиво говорил ему легкораненый ефрейтор с неистребимым превосходством мастерового над особой умственного труда. Рене он почему-то сразу причислил именно к этой категории. – И пилу не дергай. Ты тяни полегоньку, а потом сразу отпускай. Давай ей свободный ход...
При регистрации союзников и выяснении их профессий случайно присутствовал и медсанбатовский шофер с «доджа»-три четверти младший сержант Мишка Рыжов. Когда он услышал, что итальянец Луиджи Кристальди – специалист по военным автомобилям, он тут же выпросил его себе в помощники по ремонту сильно поредевшего за последние дни наступления батальонного автотранспортного парка, состоявшего из двух машин – «доджа» и санитарного «газика» с фургоном. Настаивая на том, чтобы ему отдали этого итальянца, Мишка ни в склад ни в лад тупо повторял одну и ту же фразу: «Любите кататься – любите и саночки возить...» И хотя пословица совершенно не подходила к сиюминутной ситуации, своей неоспоримой фольклорностью она почему то убедила всех в том, что Луиджи Кристальди должен поступить в распоряжение к младшему сержанту Рыжову.
Требуя итальянца в «помощники», Мишка лукавил – он собирался взвалить всю техническую часть парка на плечи итальянца.
Но предварительно Мишка решил устроить ему экзамен. Уже полторы недели у «доджа» барахлило зажигание, и Мишка понятия не имел, как его наладить. Связаться с автобатовскими механиками не представлялось возможным, – дивизия все последние дни наступала, и каждый раз для того, чтобы завести «додж», Мишке приходилось гонять аккумулятор до полной разрядки.
Он подвел Луиджи Кристальди к «доджу», поднял капот, сел за баранку и стал заводить двигатель. Стартер изнывал от напряжения, аккумулятор честно отдавал свои последние силы, Кристальди болезненно морщился и хватался за голову. Наконец двигатель прокашлялся и заработал. Мишка поставил его на «ручной газ», вылез из машины и надменно повторил всю сцену из своего любимого кинофильма «Трактористы», когда артист Алейников подводит артиста Крючкова к плохо работающему трактору и, проверяя его знания, спрашивает: «Чем болен?» – на что артист Крючков на слух, без запинки, определяет все неисправности трактора.
– Чем болен? – небрежно спросил Мишка у Луиджи и ткнул грязным пальцем в двигатель «доджа».
– Роторе тамбуро ди командо делла дистрабуционе уна антиципо ретордато, – тут же ответил Луиджи.
– Чего?! – растерялся Мишка.
Уже через полчаса они оба, с перемазанными физиономиями, торчали под открытым капотом «доджа», и Луиджи совал Мишке под нос подгоревший ротор из распределителя зажигания, закатывал от возмущения глаза и что-то кричал по-итальянски.
– Да пошел ты! – отмахивался от него Мишка и блудливо зыркал по сторонам. – Я с-под Бреста с этой хреновиной сюда прикатил – ничего с ей не сделалось, и до Берлина доеду – ни хрена с ей не будет!..
– Но, но, синьор Мишка! – вопил Луиджи Кристальди. – Но!..
– Не «нокай», не запряг... – отвечал ему Мишка и снова лез под капот «доджа».
Неподалеку от них, на высокой приставной лестнице, на уровне подоконников второго этажа, с мотком электрического провода, изоляционной лентой и кусачками в руках примостился англичанин Майкл Форбс. Он старательно и ловко восстанавливал оборванную проводку осветительного фонаря над входом в больничный корпус со стороны хозяйственного двора.
На вопрос стоявшего внизу старика Дмоховского, откуда у него, десантника морской пехоты, такие профессиональные навыки электромонтера, Форбс немедленно рассказал замечательную историю о том, что когда он, Форбс, наконец приобрел свой собственный дом в Бриккет-Вуде, в графстве Хертфордшир, неподалеку от Лондона, то оставшихся денег ему в тот момент хватило только на переезд. Поэтому весь косметический ремонт своего дома, смену обветшалой и грозящей пожаром электрической проводки, а также возрождение к жизни невероятно запущенного маленького садового участка при доме ему пришлось делать собственными руками. Так как его работа была связана с постоянными разъездами, а он человек одинокий, то он даже изобрел совершенно потрясающую систему электрической тревожной сигнализации, которая должна была отпугивать непрошеных гостей в его отсутствие. Он сам рассчитал схему, смонтировал ее, сам установил датчики на окне и двери, и когда впервые, закончив работу, решил опробовать свое изобретение, на сигнал тревоги сбежался чуть ли не весь Бриккет-Вуд. Соседи чуть не лопались от зависти! После чего он смог спокойно уезжать по делам службы...
– Вы были коммивояжером? – вежливо спросил Дмоховский.
– Что-то в этом роде, – ответил Форбс и уронил моток изоляционной ленты. – Будьте любезны, подайте мне, пожалуйста, изоляцию.
Дмоховский подал ему моток изоляции, и Форбс, в свою очередь, поинтересовался, откуда мистер Дмоховский так хорошо знает английский язык.
– С детства, – ответил Дмоховский.
– Бывали в Англии?
– Очень давно и очень недолго.
Дмоховский подумал о том, что этому толстому симпатичному англичанину совершенно необязательно знать, что двадцать шесть лет тому назад он, капитан Збигнев Дмоховский, больше года был одним из самых доверенных порученцев маршала Пилсудского в Лондоне. Тем более что это было действительно очень давно...
Из окна второго этажа, почти рядом с головой Майкла Форбса, высунулась палатная сестричка и закричала на весь двор таким истошным голосом, что Форбс чуть не свалился от испуга с лестницы:
– Збигнев Казимирович! Збигнев Казимирович!..
– Я здесь. Слушаю вас, – ответил ей снизу Дмоховский.
– Там вас немец зовет, Збигнев Казимирович.
– Какой немец? – вдруг нервно спросил старик.
– Раненый. Чего-то сказать хочет, а мы не петрим...
Дмоховский облегченно вздохнул и сказал Форбсу по-английски:
– Прошу прощения. Меня вызывают к раненому.
– Был рад поболтать с вами, сэр, – улыбнулся ему Форбс.
Дмоховский пошел на второй этаж, а Майкл Форбс принялся зачищать концы проводов, стоя на лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Его же собственная работа в сотрудничестве с Рене Жоли (они вдвоем пилили метровый швырок на козлах) продвигалась не столь успешно. Рене никак не удавалось попасть в ритм работы – пила постоянно стопорилась, намертво застревала в пропиле или вдруг выскакивала из бревна с томительным и нежным плывущим звуком гавайской гитары, угрожая располосовать Рене пальцы. Происходило это по двум причинам: во-первых, Рене держал пилу в руках впервые в жизни, а во-вторых, он еще и постоянно оглядывался на всех молоденьких медсанбатовских девчонок, шнырявших по двору, и даже что-то успевал крикнуть им вслед.
– Да не крутись ты, – миролюбиво говорил ему легкораненый ефрейтор с неистребимым превосходством мастерового над особой умственного труда. Рене он почему-то сразу причислил именно к этой категории. – И пилу не дергай. Ты тяни полегоньку, а потом сразу отпускай. Давай ей свободный ход...
При регистрации союзников и выяснении их профессий случайно присутствовал и медсанбатовский шофер с «доджа»-три четверти младший сержант Мишка Рыжов. Когда он услышал, что итальянец Луиджи Кристальди – специалист по военным автомобилям, он тут же выпросил его себе в помощники по ремонту сильно поредевшего за последние дни наступления батальонного автотранспортного парка, состоявшего из двух машин – «доджа» и санитарного «газика» с фургоном. Настаивая на том, чтобы ему отдали этого итальянца, Мишка ни в склад ни в лад тупо повторял одну и ту же фразу: «Любите кататься – любите и саночки возить...» И хотя пословица совершенно не подходила к сиюминутной ситуации, своей неоспоримой фольклорностью она почему то убедила всех в том, что Луиджи Кристальди должен поступить в распоряжение к младшему сержанту Рыжову.
Требуя итальянца в «помощники», Мишка лукавил – он собирался взвалить всю техническую часть парка на плечи итальянца.
Но предварительно Мишка решил устроить ему экзамен. Уже полторы недели у «доджа» барахлило зажигание, и Мишка понятия не имел, как его наладить. Связаться с автобатовскими механиками не представлялось возможным, – дивизия все последние дни наступала, и каждый раз для того, чтобы завести «додж», Мишке приходилось гонять аккумулятор до полной разрядки.
Он подвел Луиджи Кристальди к «доджу», поднял капот, сел за баранку и стал заводить двигатель. Стартер изнывал от напряжения, аккумулятор честно отдавал свои последние силы, Кристальди болезненно морщился и хватался за голову. Наконец двигатель прокашлялся и заработал. Мишка поставил его на «ручной газ», вылез из машины и надменно повторил всю сцену из своего любимого кинофильма «Трактористы», когда артист Алейников подводит артиста Крючкова к плохо работающему трактору и, проверяя его знания, спрашивает: «Чем болен?» – на что артист Крючков на слух, без запинки, определяет все неисправности трактора.
– Чем болен? – небрежно спросил Мишка у Луиджи и ткнул грязным пальцем в двигатель «доджа».
– Роторе тамбуро ди командо делла дистрабуционе уна антиципо ретордато, – тут же ответил Луиджи.
– Чего?! – растерялся Мишка.
Уже через полчаса они оба, с перемазанными физиономиями, торчали под открытым капотом «доджа», и Луиджи совал Мишке под нос подгоревший ротор из распределителя зажигания, закатывал от возмущения глаза и что-то кричал по-итальянски.
– Да пошел ты! – отмахивался от него Мишка и блудливо зыркал по сторонам. – Я с-под Бреста с этой хреновиной сюда прикатил – ничего с ей не сделалось, и до Берлина доеду – ни хрена с ей не будет!..
– Но, но, синьор Мишка! – вопил Луиджи Кристальди. – Но!..
– Не «нокай», не запряг... – отвечал ему Мишка и снова лез под капот «доджа».
Неподалеку от них, на высокой приставной лестнице, на уровне подоконников второго этажа, с мотком электрического провода, изоляционной лентой и кусачками в руках примостился англичанин Майкл Форбс. Он старательно и ловко восстанавливал оборванную проводку осветительного фонаря над входом в больничный корпус со стороны хозяйственного двора.
На вопрос стоявшего внизу старика Дмоховского, откуда у него, десантника морской пехоты, такие профессиональные навыки электромонтера, Форбс немедленно рассказал замечательную историю о том, что когда он, Форбс, наконец приобрел свой собственный дом в Бриккет-Вуде, в графстве Хертфордшир, неподалеку от Лондона, то оставшихся денег ему в тот момент хватило только на переезд. Поэтому весь косметический ремонт своего дома, смену обветшалой и грозящей пожаром электрической проводки, а также возрождение к жизни невероятно запущенного маленького садового участка при доме ему пришлось делать собственными руками. Так как его работа была связана с постоянными разъездами, а он человек одинокий, то он даже изобрел совершенно потрясающую систему электрической тревожной сигнализации, которая должна была отпугивать непрошеных гостей в его отсутствие. Он сам рассчитал схему, смонтировал ее, сам установил датчики на окне и двери, и когда впервые, закончив работу, решил опробовать свое изобретение, на сигнал тревоги сбежался чуть ли не весь Бриккет-Вуд. Соседи чуть не лопались от зависти! После чего он смог спокойно уезжать по делам службы...
– Вы были коммивояжером? – вежливо спросил Дмоховский.
– Что-то в этом роде, – ответил Форбс и уронил моток изоляционной ленты. – Будьте любезны, подайте мне, пожалуйста, изоляцию.
Дмоховский подал ему моток изоляции, и Форбс, в свою очередь, поинтересовался, откуда мистер Дмоховский так хорошо знает английский язык.
– С детства, – ответил Дмоховский.
– Бывали в Англии?
– Очень давно и очень недолго.
Дмоховский подумал о том, что этому толстому симпатичному англичанину совершенно необязательно знать, что двадцать шесть лет тому назад он, капитан Збигнев Дмоховский, больше года был одним из самых доверенных порученцев маршала Пилсудского в Лондоне. Тем более что это было действительно очень давно...
Из окна второго этажа, почти рядом с головой Майкла Форбса, высунулась палатная сестричка и закричала на весь двор таким истошным голосом, что Форбс чуть не свалился от испуга с лестницы:
– Збигнев Казимирович! Збигнев Казимирович!..
– Я здесь. Слушаю вас, – ответил ей снизу Дмоховский.
– Там вас немец зовет, Збигнев Казимирович.
– Какой немец? – вдруг нервно спросил старик.
– Раненый. Чего-то сказать хочет, а мы не петрим...
Дмоховский облегченно вздохнул и сказал Форбсу по-английски:
– Прошу прощения. Меня вызывают к раненому.
– Был рад поболтать с вами, сэр, – улыбнулся ему Форбс.
Дмоховский пошел на второй этаж, а Майкл Форбс принялся зачищать концы проводов, стоя на лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68