Почему, проповедуя возвращение англичан „к земле“, он остановил свой выбор на немце, остается неясным. Этот инцидент подчеркивает бесплодность — всех дилетантских попыток разрешить проблему и изжить безработицу, пока мы все еще терпим в своей среде иностранцев, вырывающих кусок хлеба у наших соотечественников». В том же номере газеты была короткая передовица: «Иностранцы в Англии». Следствие собрало много народу. Было известно, что в домике жило трое мужчин и одна женщина, все ждали сенсационных разоблачений и были разочарованы, когда выяснилось, что любовный элемент ни При чем.
Флер с одиннадцатым баронетом вернулась в Лондон, а Майкл остался на похороны. Он шел на кладбище с Генри Боддиком, впереди шла миссис Бергфелд. Мелкий дождь моросил из туч, серых, как могильная плита; тисовые деревья стояли голые, темные. Майкл заказал большой венок и, когда его возложили на могилу, подумал: «Жертвоприношения! Сначала людей, потом агнцов, теперь вот цветы! И это прогресс?»
Нора Кэрфью согласилась принять миссис Бергфелд кухаркой в Бетнел-Грин, и Майкл отвез ее в Лондон на автомобиле. Во время этой поездки к нему вернулись мысли, забытые со времени войны. Человеческое сердце, одетое, застегнутое на все пуговицы обстановки, интересов, манер, условностей, расы и классов, остается тем же сердцем, если его обнажит горе, любовь, ненависть или смех. Но как редко оно обнажается! Какие все в жизни одетые! Оно, пожалуй, и лучше — нагота обязывает к огромному напряжению. Он вздохнул свободно, когда увидел Нору Кэрфью, услышал ее бодрые слова, обращенные к миссис Бергфелд:
— Входите, дорогая моя, и выпейте чаю!
Она была из тех, в ком сердечная нагота не вызывает ни стыда, ни напряжения.
Когда он приехал домой. Флер была в гостиной. Над пушистым мехом щеки ее горели, словно она только что вернулась с мороза.
— Выходила, детка?
— Да, я... — Она запнулась, посмотрела на него как-то странно и спросила: — Ну что, покончил с этим делом?
— Да, слава богу! Я отвез бедняжку к Норе Кэрфью,
Флер улыбнулась.
— А, Нора Кэрфью! Женщина, которая живет для других и забывает о себе, не так ли?
— Совершенно верно, — резко сказал Майкл.
— Новая женщина. Я делаюсь окончательно старомодной.
Майкл взял ее за подбородок.
— Что с тобой, Флер?
— Ничего.
— Нет, что-то случилось.
— Видишь ли, надоедает оставаться за бортом, словно я гожусь только для того, чтобы возиться с Китом и быть пикантной.
Майкл, обиженный и недоумевающий, опустил руку. Действительно, он не советовался с ней по поводу своих безработных; он был уверен, что она его высмеет, скажет: «К чему это?» И в самом деле, к чему это привело?
— Если тебя что-нибудь интересует. Флер, ты всегда можешь меня спросить.
— О, я не хочу совать нос в твои дела! У меня и своих дел достаточно. Ты пил чай?
— Но скажи, что случилось?
— Дорогой мой, ты уже спрашивал, а я тебе ответила: ничего.
— Ты меня не поцелуешь?
— Конечно, поцелую. Сейчас купают Кита. Не хочешь ли посмотреть?
Каждый укол причинял боль. Она переживала какой-то кризис, а он не знал, что ему делать. Разве ей не приятно, что он ею восхищается, тянется к ней? Чего ей нужно? Чтобы он признал, что она интересуется положением страны не меньше, чем он? Но — так ли это?
— Ну, а я буду пить чай, — заявила она, — Эта новая женщина производит потрясающее впечатление?
Ревность? Нелепо! Он ответил спокойно:
— Я не совсем тебя понимаю.
Флер посмотрела на него очень ясными глазами.
— О господи! — сказал Майкл и вышел из комнаты.
У себя в кабинете он сел перед «Белой обезьяной». Эта стратегическая позиция помогала ему проникнуть в глубь его семейных отношений. Флер всегда должна быть первой, хочет играть главную роль. Люди, которых она коллекционирует, не смеют жить своей жизнью! Эта мучительная догадка его испугала. Нет, нет! Просто-напросто она привыкла держать во рту серебряную ложку и не может с ней расстаться. Она недовольна, что он интересуется не только ею. Вернее, недовольна собой, потому что не может разделять его интересы. В конце концов это только похвально. Она возмущена своим эгоцентризмом. Бедная девочка! «Надо последить за собой, — думал Майкл, — а то, чего доброго, изобразишь современный роман в трех частях». И он задумался о научном течении, которое утверждает, что по симптомам можно определить причину всякого явления. Он вспомнил, как в детстве гувернантка запирала его в комнате, — с тех пор он ненавидел всякое посягательство на свою свободу. Психоаналитик сказал бы, что причина в гувернантке. Это неверно — для другого мальчика это могло бы пройти бесследно. Причина в характере, который наметился раньше, чем появилась гувернантка. Он взял с письменного стола фотографию Флер. Он любит это лицо, никогда не разлюбит. Если у нее есть недостатки — что ж, а у него их разве мало? Все это комедия, нечего вносить в нее трагический элемент. И у Флер есть чувство юмора. Или нет? И Майкл всматривался в лицо на фотографии...
Но, подобно многим мужьям, он ставил диагноз, не зная фактов.
Флер смертельно скучала в Липпингхолле. Даже коллекционировать министра ей надоело. Она скрывала свою скуку от Майкла, но самопожертвование обходится не дешево. В Лондон она вернулась враждебно настроенная к общественной деятельности. В надежде, что одна-две новые шляпы поднимут ее настроение, она отправилась на Бондстрит. На углу Бэрлингтон-стрит какой-то молодой человек остановился, приподнял шляпу.
— Флер!
Уилфрид Дезерт! Какой худой, загорелый!
— Вы!
— Да. Я только что вернулся. Как Майкл?
— Хорошо. Только он член парламента.
— Ой-ой-ой! А вы?
— Как видите. Хорошо провели время?
— Да. Я здесь только проездом. Восток затягивает.
— Зайдете к нам?
— Вряд ли. Кто раз обжегся...
— Да, обгорели вы основательно!
— Ну, прощайте, Флер. Вы совсем не изменились. С Майклом я где-нибудь увижусь.
— Прощайте! — Она пошла дальше, не оглядываясь, а потом пожалела, что не знает, оглянулся ли он.
Она отказалась от Уилфрида ради Майкла, который... который об этом забыл! Право же, она слишком самоотверженна!
А в три часа ей подали записку.
— Посыльный ждет ответа, мэм.
Она вскрыла конверт со штампом "Отель «Космополис».
"Сударыня, Просим прощения за причиняемое Вам беспокойство, но мы поставлены в затруднительное положение. Мистер Фрэнсис Уилмот, молодой американец, с начала октября проживающий в нашем отеле, заболел воспалением легких. Доктор считает его состояние очень серьезным. Учитывая это обстоятельство, мы сочли нужным осмотреть его вещи, чтобы иметь возможность поставить в известность его друзей. Но никаких указаний мы не нашли, за исключением Вашей визитной карточки. Осмеливаемся вас просить, не можете ли Вы нам помочь в этом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Флер с одиннадцатым баронетом вернулась в Лондон, а Майкл остался на похороны. Он шел на кладбище с Генри Боддиком, впереди шла миссис Бергфелд. Мелкий дождь моросил из туч, серых, как могильная плита; тисовые деревья стояли голые, темные. Майкл заказал большой венок и, когда его возложили на могилу, подумал: «Жертвоприношения! Сначала людей, потом агнцов, теперь вот цветы! И это прогресс?»
Нора Кэрфью согласилась принять миссис Бергфелд кухаркой в Бетнел-Грин, и Майкл отвез ее в Лондон на автомобиле. Во время этой поездки к нему вернулись мысли, забытые со времени войны. Человеческое сердце, одетое, застегнутое на все пуговицы обстановки, интересов, манер, условностей, расы и классов, остается тем же сердцем, если его обнажит горе, любовь, ненависть или смех. Но как редко оно обнажается! Какие все в жизни одетые! Оно, пожалуй, и лучше — нагота обязывает к огромному напряжению. Он вздохнул свободно, когда увидел Нору Кэрфью, услышал ее бодрые слова, обращенные к миссис Бергфелд:
— Входите, дорогая моя, и выпейте чаю!
Она была из тех, в ком сердечная нагота не вызывает ни стыда, ни напряжения.
Когда он приехал домой. Флер была в гостиной. Над пушистым мехом щеки ее горели, словно она только что вернулась с мороза.
— Выходила, детка?
— Да, я... — Она запнулась, посмотрела на него как-то странно и спросила: — Ну что, покончил с этим делом?
— Да, слава богу! Я отвез бедняжку к Норе Кэрфью,
Флер улыбнулась.
— А, Нора Кэрфью! Женщина, которая живет для других и забывает о себе, не так ли?
— Совершенно верно, — резко сказал Майкл.
— Новая женщина. Я делаюсь окончательно старомодной.
Майкл взял ее за подбородок.
— Что с тобой, Флер?
— Ничего.
— Нет, что-то случилось.
— Видишь ли, надоедает оставаться за бортом, словно я гожусь только для того, чтобы возиться с Китом и быть пикантной.
Майкл, обиженный и недоумевающий, опустил руку. Действительно, он не советовался с ней по поводу своих безработных; он был уверен, что она его высмеет, скажет: «К чему это?» И в самом деле, к чему это привело?
— Если тебя что-нибудь интересует. Флер, ты всегда можешь меня спросить.
— О, я не хочу совать нос в твои дела! У меня и своих дел достаточно. Ты пил чай?
— Но скажи, что случилось?
— Дорогой мой, ты уже спрашивал, а я тебе ответила: ничего.
— Ты меня не поцелуешь?
— Конечно, поцелую. Сейчас купают Кита. Не хочешь ли посмотреть?
Каждый укол причинял боль. Она переживала какой-то кризис, а он не знал, что ему делать. Разве ей не приятно, что он ею восхищается, тянется к ней? Чего ей нужно? Чтобы он признал, что она интересуется положением страны не меньше, чем он? Но — так ли это?
— Ну, а я буду пить чай, — заявила она, — Эта новая женщина производит потрясающее впечатление?
Ревность? Нелепо! Он ответил спокойно:
— Я не совсем тебя понимаю.
Флер посмотрела на него очень ясными глазами.
— О господи! — сказал Майкл и вышел из комнаты.
У себя в кабинете он сел перед «Белой обезьяной». Эта стратегическая позиция помогала ему проникнуть в глубь его семейных отношений. Флер всегда должна быть первой, хочет играть главную роль. Люди, которых она коллекционирует, не смеют жить своей жизнью! Эта мучительная догадка его испугала. Нет, нет! Просто-напросто она привыкла держать во рту серебряную ложку и не может с ней расстаться. Она недовольна, что он интересуется не только ею. Вернее, недовольна собой, потому что не может разделять его интересы. В конце концов это только похвально. Она возмущена своим эгоцентризмом. Бедная девочка! «Надо последить за собой, — думал Майкл, — а то, чего доброго, изобразишь современный роман в трех частях». И он задумался о научном течении, которое утверждает, что по симптомам можно определить причину всякого явления. Он вспомнил, как в детстве гувернантка запирала его в комнате, — с тех пор он ненавидел всякое посягательство на свою свободу. Психоаналитик сказал бы, что причина в гувернантке. Это неверно — для другого мальчика это могло бы пройти бесследно. Причина в характере, который наметился раньше, чем появилась гувернантка. Он взял с письменного стола фотографию Флер. Он любит это лицо, никогда не разлюбит. Если у нее есть недостатки — что ж, а у него их разве мало? Все это комедия, нечего вносить в нее трагический элемент. И у Флер есть чувство юмора. Или нет? И Майкл всматривался в лицо на фотографии...
Но, подобно многим мужьям, он ставил диагноз, не зная фактов.
Флер смертельно скучала в Липпингхолле. Даже коллекционировать министра ей надоело. Она скрывала свою скуку от Майкла, но самопожертвование обходится не дешево. В Лондон она вернулась враждебно настроенная к общественной деятельности. В надежде, что одна-две новые шляпы поднимут ее настроение, она отправилась на Бондстрит. На углу Бэрлингтон-стрит какой-то молодой человек остановился, приподнял шляпу.
— Флер!
Уилфрид Дезерт! Какой худой, загорелый!
— Вы!
— Да. Я только что вернулся. Как Майкл?
— Хорошо. Только он член парламента.
— Ой-ой-ой! А вы?
— Как видите. Хорошо провели время?
— Да. Я здесь только проездом. Восток затягивает.
— Зайдете к нам?
— Вряд ли. Кто раз обжегся...
— Да, обгорели вы основательно!
— Ну, прощайте, Флер. Вы совсем не изменились. С Майклом я где-нибудь увижусь.
— Прощайте! — Она пошла дальше, не оглядываясь, а потом пожалела, что не знает, оглянулся ли он.
Она отказалась от Уилфрида ради Майкла, который... который об этом забыл! Право же, она слишком самоотверженна!
А в три часа ей подали записку.
— Посыльный ждет ответа, мэм.
Она вскрыла конверт со штампом "Отель «Космополис».
"Сударыня, Просим прощения за причиняемое Вам беспокойство, но мы поставлены в затруднительное положение. Мистер Фрэнсис Уилмот, молодой американец, с начала октября проживающий в нашем отеле, заболел воспалением легких. Доктор считает его состояние очень серьезным. Учитывая это обстоятельство, мы сочли нужным осмотреть его вещи, чтобы иметь возможность поставить в известность его друзей. Но никаких указаний мы не нашли, за исключением Вашей визитной карточки. Осмеливаемся вас просить, не можете ли Вы нам помочь в этом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73