и хотя граф Густав Максимилиан все время оставался в проигрыше, он приобретал больше, чем терял, хитрец, - где было Кэтрин тягаться с ним!
Должно быть, Хэйс успел шепнуть словечко миссис Скоур, хозяйке "Рога", - кое-кто видел, что при выходе он замешкался у стойки, и не прошло пяти минут, как мисс Кэтрин была вызвана на кухню; а когда граф спросил сухого вина с гренками, ему подала то и другое сама хозяйка. Не менее получаса понадобилось monsieur де Гальгенштейну, чтобы выпить вино и съесть гренки; при этом он то и дело с нетерпением и беспокойством поглядывал на дверь, но Кэтрин так и не появилась. Наконец он, насупясь, потребовал, чтобы его проводили в комнату для ночлега, и направился к двери, стараясь шагать как можно решительней (признаться, благородный граф уже не совсем твердо держался на ногах). Провожала его миссис Скоур; войдя в комнату, она заботливо задернула занавески и с гордостью обратила внимание гостя на белизну простынь.
- Милорду будет удобно здесь, - сказала она, - хоть это и не лучшая комната в доме. Вашей милости по праву следовало занять лучшую, но в ней у нас две постели, и туда уже забрался капрал со своими пьянчугами-рекрутами и заперся на все замки и засовы. Но ваше сиятельство останетесь довольны, постель эта очень удобная, и здесь не душно; я сама сплю на ней вот уже восемнадцать лет. - "----"--
- Как, любезнейшая, вам, стало быть, придется не спать всю ночь? Не слишком ли это тяжело для столь почтенной матроны?
- Не спать ночь, милорд? Что вы, господь с вами! Я лягу с Кэт, как делаю всегда, когда у нас много гостей. - И, низко присев на прощанье, миссис Скоур удалилась.
* * *
Рано утром хлопотливая хозяйка со своей проворной помощницей подали блюдо жареной грудинки и кувшин эля на завтрак капралу и его трем новобранцам и накрыли чистой белой скатертью стол для капитана. Молодой кузнец ел без всякого аппетита; но мистер Буллок с приятелем если и были малость не в себе, то не более, чем это обыкновенно бывает с перепоя. Они с готовностью сходили к доктору Добсу, чтобы он внес их имена в книгу, доктор Добс был не только священником, но и мировым судьей; а затем, собрав свои скудные пожитки, распрощались с друзьями; прощанье, впрочем, было недолгим, ибо оба джентльмена, выросши в приюте для бедных, не обладали широким кругом знакомств.
Уже недалеко было до полудня, а благородный граф все не шел завтракать. Его спутники в ожидании успели спустить изрядную долю тех денег, что получили накануне, запродав себя королеве. Должно быть, и мисс Кэтрин было невтерпеж: она уже несколько раз вызывалась сбегать наверх - снести милорду его сапоги - подать горячую воду - проводить мистера Брока, порой снисходившего до обязанности брадобрея. Но миссис Скоур неизменно удерживала ее и шла сама - хоть и без попреков, а напротив, с ласковой улыбкой. Наконец она спустилась сверху, улыбаясь особенно ласково, и сказала:
- Кэтрин, дитя мое, его сиятельство граф очень проголодался за ночь и не прочь бы съесть куриное крылышко. Сбегай, душенька, к фермеру Бригсу за курочкой - да смотри, не забудь ощипать ее на месте, и мы приготовим милорду вкусный завтрак.
Кэтрин схватила корзинку и была такова. Но для сокращенья пути она побежала задами, мимо конюшни - и услышала, как юный конюх возится с лошадьми, насвистывая и напевая, как все юные конюхи; и узнала, что миссис Скоур ловко обманула ее, дабы услать из дому. Парнишка сказал, что сейчас должен подавать коней к крыльцу харчевни; только что приходил капрал и велел ему поторопиться, так как они сию минуту отправляются в Стрэтфорд.
Вот что произошло на самом деле: граф Густав Адольф, проснувшись, не только не выражал желания закусить куриным крылышком, но почувствовал, что ему противно думать о какой бы то ни было еде и о каких бы то ни было напитках, кроме разве самого слабенького пивца, каковое и было ему подано. Проглотив кружку, он объявил о своем намерении сразу же ехать в Стрэтфорд и, распорядившись насчет лошадей, любезно спросил миссис Скоур, "какого черта она сама суетится тут, почему не пришлет девчонку". В ответ он услышал, что "наша милая Кэтрин" отправилась на прогулку со своим нареченным и до вечера не вернется. Услышав это, капитан потребовал, чтобы лошади были поданы немедленно, и принялся честить на чем свет стоит вино, постель, дом, хозяйку и все сколько-нибудь связанное с "Охотничьим Рогом".
И вот лошади уже у крыльца; сбежались со всей деревни ротозеи-мальчишки; прибыли рекруты с кокардами из лент на шляпах; капрал Брок с важным видом хлопнул по спине польщенного кузнеца и велел ему сесть на свою лошадь, вызвав этим шумный восторг мальчишек. И наконец, величественный и мрачный, появился в дверях капитан. Мистер Брок отдал ему честь, рекруты, ухмыляясь и хихикая, неуклюже попытались сделать то же.
- Я пойду пешком вместе с этими молодцами, ваша честь, - сказал капрал, - мы встретимся в Стрэтфорде.
- Хорошо, - ответил капитан, вскочив в седло.
Хозяйка низко присела, мальчишки зашумели еще громче, юный конюх, державший повод одной рукой, а стремя другой и рассчитывавший по меньшей мере на крону от столь знатного всадника, получил лишь пинок ногой и крепкое словцо, после чего фон Гальгенштейн крикнул: "Прочь с дороги, ко всем чертям!" - дал лошади шпоры и ускакал; и Джон Хэйс, все утро беспокойно бродивший вокруг харчевни, с облегчением перевел дух, видя, что граф уехал один.
* * *
О, неразумная миссис Скоур! О, простофиля Джон Хэйс! Не вмешайся хозяйка, дай она капитану и Кэтрин свидеться перед разлукой на глазах у капрала, рекрутов и всех прочих, ничего бы не случилось дурного, и эта повесть скорей всего не была бы написана.
Когда граф Гальгенштейн, подавленный и угрюмый, как Наполеон на пути от романтического селения Ватерлоо, проехал с полмили по Стрэтфордской дороге, впереди у поворота он увидел нечто, заставившее его круто осадить лошадь и почувствовать, как кровь бросилась ему в лицо, а сердце глухо заколотилось: тук-тук-тук. По тропинке неторопливо шла девушка; на руке у нее висела корзинка, в руке был букет полевых цветов. Время от времени она останавливалась сорвать цветок-другой, и капитану казалось, вот-вот она его заметит; но нет, она не смотрела в ту сторону и брела себе дальше. Святая невинность! Она громко распевала песенку, словно зная, что кругом никого нет; ее голос уносился к безоблачным небесам, и капитан свернул с дороги, чтобы не нарушать гармонии этих звуков топотом лошадиных копыт.
Уж коров доить не надо,
Овцы заперты в загон.
Подышать ночной прохладой
Вышли в поле Молль и Джон.
И порой, сэр, над рекой, сэр,
Где синеет лунный свет,
Джон у Молли ласки молит,
Но в ответ лишь: нет, нет, нет.
Капитан свернул с дороги, чтобы не нарушать гармонии топотом копыт, и опустил поводья, а лошадь тотчас же принялась щипать травку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Должно быть, Хэйс успел шепнуть словечко миссис Скоур, хозяйке "Рога", - кое-кто видел, что при выходе он замешкался у стойки, и не прошло пяти минут, как мисс Кэтрин была вызвана на кухню; а когда граф спросил сухого вина с гренками, ему подала то и другое сама хозяйка. Не менее получаса понадобилось monsieur де Гальгенштейну, чтобы выпить вино и съесть гренки; при этом он то и дело с нетерпением и беспокойством поглядывал на дверь, но Кэтрин так и не появилась. Наконец он, насупясь, потребовал, чтобы его проводили в комнату для ночлега, и направился к двери, стараясь шагать как можно решительней (признаться, благородный граф уже не совсем твердо держался на ногах). Провожала его миссис Скоур; войдя в комнату, она заботливо задернула занавески и с гордостью обратила внимание гостя на белизну простынь.
- Милорду будет удобно здесь, - сказала она, - хоть это и не лучшая комната в доме. Вашей милости по праву следовало занять лучшую, но в ней у нас две постели, и туда уже забрался капрал со своими пьянчугами-рекрутами и заперся на все замки и засовы. Но ваше сиятельство останетесь довольны, постель эта очень удобная, и здесь не душно; я сама сплю на ней вот уже восемнадцать лет. - "----"--
- Как, любезнейшая, вам, стало быть, придется не спать всю ночь? Не слишком ли это тяжело для столь почтенной матроны?
- Не спать ночь, милорд? Что вы, господь с вами! Я лягу с Кэт, как делаю всегда, когда у нас много гостей. - И, низко присев на прощанье, миссис Скоур удалилась.
* * *
Рано утром хлопотливая хозяйка со своей проворной помощницей подали блюдо жареной грудинки и кувшин эля на завтрак капралу и его трем новобранцам и накрыли чистой белой скатертью стол для капитана. Молодой кузнец ел без всякого аппетита; но мистер Буллок с приятелем если и были малость не в себе, то не более, чем это обыкновенно бывает с перепоя. Они с готовностью сходили к доктору Добсу, чтобы он внес их имена в книгу, доктор Добс был не только священником, но и мировым судьей; а затем, собрав свои скудные пожитки, распрощались с друзьями; прощанье, впрочем, было недолгим, ибо оба джентльмена, выросши в приюте для бедных, не обладали широким кругом знакомств.
Уже недалеко было до полудня, а благородный граф все не шел завтракать. Его спутники в ожидании успели спустить изрядную долю тех денег, что получили накануне, запродав себя королеве. Должно быть, и мисс Кэтрин было невтерпеж: она уже несколько раз вызывалась сбегать наверх - снести милорду его сапоги - подать горячую воду - проводить мистера Брока, порой снисходившего до обязанности брадобрея. Но миссис Скоур неизменно удерживала ее и шла сама - хоть и без попреков, а напротив, с ласковой улыбкой. Наконец она спустилась сверху, улыбаясь особенно ласково, и сказала:
- Кэтрин, дитя мое, его сиятельство граф очень проголодался за ночь и не прочь бы съесть куриное крылышко. Сбегай, душенька, к фермеру Бригсу за курочкой - да смотри, не забудь ощипать ее на месте, и мы приготовим милорду вкусный завтрак.
Кэтрин схватила корзинку и была такова. Но для сокращенья пути она побежала задами, мимо конюшни - и услышала, как юный конюх возится с лошадьми, насвистывая и напевая, как все юные конюхи; и узнала, что миссис Скоур ловко обманула ее, дабы услать из дому. Парнишка сказал, что сейчас должен подавать коней к крыльцу харчевни; только что приходил капрал и велел ему поторопиться, так как они сию минуту отправляются в Стрэтфорд.
Вот что произошло на самом деле: граф Густав Адольф, проснувшись, не только не выражал желания закусить куриным крылышком, но почувствовал, что ему противно думать о какой бы то ни было еде и о каких бы то ни было напитках, кроме разве самого слабенького пивца, каковое и было ему подано. Проглотив кружку, он объявил о своем намерении сразу же ехать в Стрэтфорд и, распорядившись насчет лошадей, любезно спросил миссис Скоур, "какого черта она сама суетится тут, почему не пришлет девчонку". В ответ он услышал, что "наша милая Кэтрин" отправилась на прогулку со своим нареченным и до вечера не вернется. Услышав это, капитан потребовал, чтобы лошади были поданы немедленно, и принялся честить на чем свет стоит вино, постель, дом, хозяйку и все сколько-нибудь связанное с "Охотничьим Рогом".
И вот лошади уже у крыльца; сбежались со всей деревни ротозеи-мальчишки; прибыли рекруты с кокардами из лент на шляпах; капрал Брок с важным видом хлопнул по спине польщенного кузнеца и велел ему сесть на свою лошадь, вызвав этим шумный восторг мальчишек. И наконец, величественный и мрачный, появился в дверях капитан. Мистер Брок отдал ему честь, рекруты, ухмыляясь и хихикая, неуклюже попытались сделать то же.
- Я пойду пешком вместе с этими молодцами, ваша честь, - сказал капрал, - мы встретимся в Стрэтфорде.
- Хорошо, - ответил капитан, вскочив в седло.
Хозяйка низко присела, мальчишки зашумели еще громче, юный конюх, державший повод одной рукой, а стремя другой и рассчитывавший по меньшей мере на крону от столь знатного всадника, получил лишь пинок ногой и крепкое словцо, после чего фон Гальгенштейн крикнул: "Прочь с дороги, ко всем чертям!" - дал лошади шпоры и ускакал; и Джон Хэйс, все утро беспокойно бродивший вокруг харчевни, с облегчением перевел дух, видя, что граф уехал один.
* * *
О, неразумная миссис Скоур! О, простофиля Джон Хэйс! Не вмешайся хозяйка, дай она капитану и Кэтрин свидеться перед разлукой на глазах у капрала, рекрутов и всех прочих, ничего бы не случилось дурного, и эта повесть скорей всего не была бы написана.
Когда граф Гальгенштейн, подавленный и угрюмый, как Наполеон на пути от романтического селения Ватерлоо, проехал с полмили по Стрэтфордской дороге, впереди у поворота он увидел нечто, заставившее его круто осадить лошадь и почувствовать, как кровь бросилась ему в лицо, а сердце глухо заколотилось: тук-тук-тук. По тропинке неторопливо шла девушка; на руке у нее висела корзинка, в руке был букет полевых цветов. Время от времени она останавливалась сорвать цветок-другой, и капитану казалось, вот-вот она его заметит; но нет, она не смотрела в ту сторону и брела себе дальше. Святая невинность! Она громко распевала песенку, словно зная, что кругом никого нет; ее голос уносился к безоблачным небесам, и капитан свернул с дороги, чтобы не нарушать гармонии этих звуков топотом лошадиных копыт.
Уж коров доить не надо,
Овцы заперты в загон.
Подышать ночной прохладой
Вышли в поле Молль и Джон.
И порой, сэр, над рекой, сэр,
Где синеет лунный свет,
Джон у Молли ласки молит,
Но в ответ лишь: нет, нет, нет.
Капитан свернул с дороги, чтобы не нарушать гармонии топотом копыт, и опустил поводья, а лошадь тотчас же принялась щипать травку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59